Привет, мы инопланетяне! Фантастическая повесть

– Это вот будет твоё обеденное место, Арсений, а это, Роман, твоё.

И протягивает нам каждому сразу по нескольку тонких шлангов.

– Это, – спрашиваю, – чего?

Дядя Толя терпеливо объясняет:

– Это, брат, такая еда в космосе, и питьё тоже! Вот это вот – синий шланг показывает – первое, вот это – показывает зелёный – второе, ну а что осталось, тут тебе и десерт, и компот! Смотри, как надо.

Себе тоже ящичек открывает, берёт такой шланг, суёт себе в рот и нажимает на кнопку. Я так тоже попробовал – в рот какой-то суп полился, тёплый, душистый и вкусный, кстати.

– А нормальных тарелок с ложками тут что, не бывает? – проглотил и снова спрашиваю. Сенькин отец отвечает:

– Привыкайте, друзья, к тому, что вы в невесомости, а тут нормального ничего не бывает, всё сплошь ненормальное. Если попробовать суп в обыкновенную тарелку здесь налить, как на Венере, то ничего у тебя не выйдет – он просто соберётся в гигантскую каплю и начнёт по всему кораблю плавать, как хочешь, так и лови! Кстати, раз уж такой разговор пошёл, запомните у меня – плеваться в корабле категорически нельзя!

– Плеваться везде нельзя, это некультурно и некрасиво! – Сенька назидательным тоном говорит.

– На станции или на Земле это просто некультурно, – терпеливо Анатолий Сергеевич объясняет, – а тут может быть ещё и опасно! Твой плевок никуда не упадёт, так и будет в воздухе летать, пока на что-нибудь не наткнётся. А если он на какую-нибудь приборную панель прилипнет? Даже не пытайтесь пробовать – накажу строго, оба поняли или ещё раз повторить? А если вдруг кого-то из вас вдруг затошнит, немедленно летите в санузел, там вытяжные трубы специальные для этого есть. И не только для этого…

В санузле Сенькин папа нам показал, как туалетными вытяжками пользоваться. Я ему сперва возмущённо сказал, что мне уже десять лет, а не два годика, и что я совсем не маленький, чтобы меня учить, как в туалет ходят. Тогда дядя Толя объяснил, что как мы дома привыкли, в космосе в туалет сходить невозможно. Потому что никаких унитазов нет, и из-за отсутствия веса снова «всё будет по коридорам плавать». Мы с Сенькой даже дружно захихикали, когда представили, как оно всё плавать будет в невесомости. Но дядя Толя сказал, что смешного тут ничего нет. А вытяжные трубы – они как пылесос работают, и всё-всё затягивают внутрь… А потом он показал нам душ – он выглядит, как толстый огромный пластиковый пакет. В него раздеваются и залезают, только лицо у тебя наружу торчит, а вода на тебя из дырочек со всех сторон сразу льётся, а потом её тут же обратно в трубу засасывает. Только в душ мы в этот раз не стали мыться залезать, Сенькин отец сказал, что ещё успеется.

В комнате связи мы каждый день бываем, потому что по маме с папой я всё равно скучаю, и с ними поговорить мне ну просто обязательно надо. Особенно с мамой. Отец всё время говорит, чтобы я Анатолий Сергеевича слушался, и капитана, и вообще всех взрослых, и чтобы учился старательно. А мама волнуется, хорошо ли нас тут кормят, и не заболел ли я, и не сильно ли мне грустно. А я сказал, что мы обязательно вернёмся на Венеру, и что я с Земли маме какой-нибудь самый лучший в мире подарок привезу. И с Поллексеевной мы тоже связывались и с ребятами в группе. Я когда на экране в первый раз нашу школьную комнату увидел и ребят за столами со стороны, меня как будто укололо что-то. Но я виду не подал, а наоборот улыбнулся и всем замахал рукой. И мы с Сенькой потом минут пятнадцать всем рассказывали, какое всё тут в космосе не такое, как на Венере, и удивительное.

В общем, почти всё у нас с Сенькой в корабле было хорошо. Кроме одного. Нас почему-то с самого начала невзлюбил бортинженер, Борис Матвеевич. Он как только нас увидел, сразу же вместо «здравствуйте» сделал такое лицо, будто съел самое горькое в мире лекарство, вздохнул, а потом почему-то начал негромко ругаться. Хотя мы ещё ничего такого не делали. Нет, он даже скорее не ругаться начал, а будто сам с собой сердито разговаривать, причём заунывным таким и печальным басом:

– Ну вот. Здравствуйте. Только этого мне не хватало. Дети на борту. Конец света. Совершенно начальство с орбиты слетело. Да вы понимаете, что это космический корабль, а не детский сад, не парк с аттракционами и не прогулочная площадка в зоопарке? Вы понимаете, какое здесь оборудование, какие приборы, какая дисциплина нужна, какой порядок? И чья же была блестящая идея пустить эту безмозглую мелюзгу на борт? Чтоб я сразу знал, на кого жалобы руководству сочинять, если что?

Сеньке и мне тоже сразу очень обидно стало. Причём и капитан, и Сенькин папа Борис Матвеичу начали объяснять, что не просто так нас на Землю везут, и что совсем мы с Сенькой не безмозглая мелюзга. Только он даже слушать ничего не захотел, только рукой махнул:

– Да вот не надо мне никаких рассказов ни про какие подвиги ни на какой Венере! И не пытайтесь меня переубедить: нечего детям тут делать, от них одна сплошная головная боль. Я на Земле когда механиком на прогулочном теплоходе работал, я тогда ещё с мальчишками-пассажирами наплакался. Вот ты только отвернёшься – а мальчишка уже куда-нибудь влазит тихой сапой и начинает какие-нибудь кнопки нажимать, и такого натворит, что ты потом будешь месяц расхлёбывать, ремонтировать и объяснительные писать. Я тогда с флота в авиацию сбежал в гражданскую – и что? На третий же рейс к нам в грузовой отсек пробрался мальчишка, чуть не задохся не замёрз, скандалище был грандиозный. И кто оказался в итоге виноват? Я оказался в итоге виноват. Недоглядел, видите ли. Я даже в космос подался почему – потому что думал, что хотя бы там, то есть здесь, этой заразы никогда не будет. Никогда. И вот теперь. Помяните моё слово, товарищ капитан – это он к Михал Михалычу обращается – если хотите, чтобы мы до Земли долетели, этих диверсантов надо сразу в каюте закрыть, к койкам пристегнуть с руками вместе, запереть на ключ и никуда не выпускать. Тогда хоть какие-то шансы. А не запрёте – «Медведица» взорвётся аккуратно на полпути.

Тогда капитан за нас вступился и сказал, что бортинженер кругом неправ, что мы мальчишки вполне взрослые и умные, и что инструктаж по технике безопасности он с нами лично проводит, и что никаких проблем не будет. Только Борис Матвеевич все равно своё гнёт:

– Вы, товарищ капитан, как хотите, это как Вы скажете и под Вашу ответственность. И под Вашу тоже, уважаемый профессор Дымков. Но помяните моё слово: мальчишки – это хуже бомбы с часовым механизмом. Разве что пристегнуть и запереть. В общем, мне главное, чтобы у себя в приборно-агрегатном отсеке и в двигательном тоже я мальчишек не видел. Ни вдвоём, ни по одному, ни целиком, ни частями, ни даже мальчишеского уха в люке и вообще ни единого кусочка!

В общем, так я и не понял, чем мы этому бортинженеру не угодили. Фамилия у бортинженера, кстати, была Чемодаров. Поэтому и прозвали мы его с Сенькой втихаря «Чемодан». Ох и вредный же этот Чемодан оказался! Так повелось, что вечно мы ему хоть чем-то, но мешаем, а он капитану на нас постоянно жалуется. Один всего раз мы попытались в приборно-агрегатный отсек заглянуть – когда ещё только корабль обследовали, нашли длинный коридор, а в самом конце – круглый лаз. Даже носа туда не успели всунуть – этот самый Борис Матвеевич такой унылый вой поднял, как будто на него дикие вампиры напали. Мы еле-еле от него в свою каюту успели укрыться и долго потом оттуда не выглядывали. Потом мы с Сенькой придумали по коридорам корабля в догонялки играть, а нас за этим занятием бортинженер застукал. Снова нажаловался капитану, сказал, что мы в какие-то там панели пальцами лазим и что вообще от нас проходу нет. Увидел как-то, что я в обсерваторию поднимаюсь – снова полетел к капитану со скандалом; навигатор Андрей Львович даже за меня вступился и сказал, что он астрономией со мной занимался и всё управление телескопа мне показал. Чемодан из рубки управления выплыл весь красный и страшно недовольный. И в кают-компании со мной и с Сенькой он никогда не разговаривал, даже если и заглядывал, то просто делал вид, что нас там нет, как будто мы пустое место. Даже «здрассте» не говорил.

Единственное, что нас спасало – так это то, что Чемодан в основном в своём агрегатном отсеке сидел всё время. Ну, или в каюте у себя. Он даже чтобы обедать-ужинать время так выгадывал, чтобы нас не видеть, и в кают-компании практически не появлялся, даже когда вечером все вместе собирались телек смотреть, в шахматы играть или просто беседовать. Сенька один раз папу своего спросил, почему Чемодан такой вредный и на нас всё время наговаривает. Анатолий Сергеевич пожал плечами:

– Не знаю, малыш. Люди – они всякие бывают, кто-то не любит порошковое молоко, кто-то – луковый концентрат, а наш бортинженер мальчишек терпеть не может. И вообще по характеру он ворчун страшный и зануда. Как мне рассказывали, он в жизни ещё никого ещё ни разу не похвалил. А так-то специалист он очень хороший, грамотный. Вы главное, пожалуйста, ведите себя как положено, правила соблюдайте; тогда и у Борис Матвеевича лишнего повода не будет на вас жаловаться.

Только с правилами всё-таки у нас с Сенькой обидная оплошка вышла. Уже третья неделя полёта была позади. Отзанимались мы уроками, как положено по распорядку, а до обеда время оставалось, и решили мы достать Сенькин конструктор поиграть. Я как раз читал про земную технику, про разные колёсные вездеходы, и захотелось мне точно такой же вездеход сделать, и Сеньке тоже интересно. А потом прозвенел сигнал, и Анатолий Сергеевич нас обед позвал есть. А как пообедали, сел с нами уроки проверять, а когда отпустил, мы с другом моим в медотсеке на тренажёрах занимались, а после в прятки играли по коридорам и в видеоигры тоже.

А после ужина сразу в кают-компанию влетает Чемодан, унылый, как обычно, только при этом ещё и злющий. На нас глазами сверкнул, а потом говорит таким мрачным голосом, будто горчицы объелся или у него в день рождения все подарки отобрали:

– Товарищ капитан, я Вас категорически прошу проследовать за мной. Это же ни в какие ворота не лезет. Террористы, варвары. Я же говорил – с ними мы до полпути не долетим, потому что в один прекрасный день у нашей «Медведицы» отвалится двигатель.

И вместе с Михал Михалычем из каюты выплыл. Мы с Сенькой ничего не понимаем, переглянулись – что за беда? А Сенькин отец только вздохнул. Через четыре минуты слышно по громкой связи голос капитана:

– Анатолий Сергеевич, возьмите ребят с собой и направляйтесь к нам в агрегатный отсек…

Вот так вот! Значит, нас к себе в агрегатный Чемодан даже на порог не пускал, а теперь сам капитан туда приглашает. Ой, не к добру это и что-то будет… Добираемся до нужного лаза – впереди я, за мной Сенька, за ним Анатолий Сергеевич. В агрегатном отсеке со всех сторон просто куча приборных панелей, труб, проводов, лампочек, индикаторов, компьютеров и всего остального. Куда ни глянь – везде одни кнопки, не присесть даже. Михал Михалыч нам рукой показывает в какой-то закуток и спрашивает недовольно:

– Ребята, это что такое, а?

А в закутке аккурат между двумя сенсорными панелями плавает… наш с Сенькой вездеход, который мы из конструктора собирали перед обедом. Да как же он тут оказаться мог?

– Он же в кают-компании был… – говорю озадаченно и чешу в затылке.

– Мы его оттуда никуда не выносили! – это Сенька добавляет.

– Ага, значит, ваша игрушка была в кают-компании. А что было потом?

– А потом нас на обед позвали…

– А игрушку в коробку не убрали, в ящик не закрыли? Ребята, я что вам объяснял в самом начале полёта? Какое самое первое правило безопасности в невесомости?

А я уже, честно говоря, совсем забыл про эти правила безопасности. И Сенька тоже молчит в ответ. Капитан ругается строго, каждое слово как крепёжный крюк в скалу вбивает:

– В невесомости оставленный без присмотра предмет может оказаться где угодно! Вы игрушку оставили в каюте, а в итоге она доплыла до агрегатного отсека и ударила нашего уважаемого Борис Матвеевича по голове!

Мы с Сенькой не удержались и хрюкнули от смеха. Ой, зря…

– Михал Михалыч, вы только посмотрите, им ещё и смешно… – уныло вставил Чемодан.

В общем, досталось нам в тот вечер по полной программе с плюсом. Потом Сенькин папа нас ещё полчаса, наверное, ругал и говорил, что летающий в воздухе посторонний предмет мог и человека поранить, и какой-нибудь прибор или датчик испортить, и вообще неизвестно куда залететь. И конструктор у нас отобрал и запер у себя в ящик, а потом велел сразу отправляться спать, без никаких даже мультиков или видеоигр. Заставил влезть в спальные мешки и крепко-накрепко пристегнул. А напоследок ещё и пригрозил:

– До подъёма даже не вздумайте отстёгиваться! Наказаны! И если не научитесь в невесомости себя вести, то и в самом деле до самой Земли заставлю привязанными в пенале лежать, понятно?

Мне до слёз прямо обидно стало. Как будто мы нарочно. И Сенька тоже всхлипывает, слышу. Дядя Толя тогда вздохнул, улыбнулся и по волосам нас потрепал:

– Ну ладно, ладно, будет с вас. Но постарайтесь понять, ребята: тут невесомость, тут всё не так, как вы привыкли на Венере. Вам кажется, что это пустяки – а из-за вас большая беда могла приключиться, и хорошо, что не приключилась.

И уплыл из каюты. Я поёрзал в спальнике, неудобно потому что. Может, в невесомости всё не так, как мы привыкли на Венере, только вот шлепок по мягкому месту нежнее ни капельки не становится! Сенька носом шмыгнул и говорит:

– Это всё Чемодан вредный виноват. Не мог просто взять и объяснить, чтобы мы так больше не делали. А он целый спектакль устроил, и капитану нажаловался.

А я подумал и ответил:

– У наших демонов на станции, ну, у шахтёров то есть, поговорка такая, что правила безопасности пишут кровью дураков, которые эти правила не соблюдают. Папка её часто повторяет. Чемодан, конечно, вредина, но мы тоже хороши. И смеяться нам не надо было – вот если тебе по голове таким вездеходом прилетело бы неожиданно, разве это смешно?

И перед тем, как заснуть, я сам себе честное-пречестное слово дал, что больше в невесомости с нами никаких приключений не случится, и что все правила мы будем соблюдать. Откуда же мне было знать, что я своё обещание не сдержу?

Случилась эта история на шестой неделе полёта. Совсем мы с Сенькой на корабле освоились – и с невесомостью, и с распорядком дня, и с учёбой. Я, конечно, очень скучал по папе с мамой, но Анатолий Сергеевич, как будто нарочно, совершенно завалил нас задачками. Так что скучать и грустить времени особенно и не было. А на вечернем сеансе связи я или с мамой, или с папой болтал, или с ребятами из группы. И становилось гораздо веселее.

Однако всё равно мы с Сенькой время для игр находили обязательно. Иногда в кают-кампании, а иногда пробирались втихаря – ну, чтобы Чемодан вдруг не увидел – в грузовой отсек и играли там в догонялки. Или в прятки. Или даже в нападение инопланетян! Мы из старых пластиковых листов вырезали детали, склеили себе по шикарному бластеру, раскрасили, а чтобы вдруг не потерять, ну как в тот раз, пристегнули к комбинезонам на длинные шнуры. Вот и на этот раз мы решили полетать с бластерами по грузовому отсеку и полезли в ящик с игрушками. И тут вдруг мой взгляд упал на коробку с Сенькиным вертолётом. Который с радиоуправлением, и с самой Венеры мы не доставали его ещё ни разу.

– Слушай, Сень! – сказал я. – А как ты думаешь, в невесомости вертолёт будет летать или нет?