Гатчинский бес

– Потому что земляной.

– Как так земляной? – удивился Сергей и даже отвлекся от подставки с яйцом.

– Да уж так. Есть глинобитные постройки, а эта землебитная. Брали суглинок, пропитывали известковым раствором и получался материал не хуже кирпича. Его в конце прошлого века специально построили, когда император Павел стал гроссмейстером Мальтийского ордена. Думал, рыцари сюда потянутся, обоснуются во дворце, целое приорство для них учредил. А те дальше Петербурга так и не сунулись. Ну, не очень-то и хотелось… Как спалось?

Спалось без задних ног, о чем Сергей и доложил. Не помешали даже наступившие белые ночи. Как говаривал командир эскадрона, спать надо в любых условиях, ибо не выспаться всегда успеешь.

– Ну и славно, – довольно откликнулась Печенкина. – Я что еще хотела сказать… Завтра к семи вечера прошу пожаловать к нам на заседание общества. Представлю членам кружка, а главное – приедет французский ясновидец.

– Месье Дюваль?

– Он самый. Говорят, и будущее предсказывает, и чужие мысли читать горазд. Представляете, какой фурор? – Она плотоядно потерла большие руки в перстнях. – Мигалова лопнет от зависти. И плакать не станем!

«Мне бы твои заботы», – подумал Сергей.

Пообещав непременно быть, он проводил хозяйку, быстро позавтракал и начал собираться. «Можно и Приоратский дворец, – размышлял он. – А можно и другой дворец – главный. Так сказать, поближе к месту событий. Поставить мольберт где-нибудь на площади напротив парадных дверей, взять палитру…» Он поймал себя на мысли, что рассуждает так, словно главной целью приезда в Гатчину была не скрытая разведка, а художественные экзерциции. Смотреть в оба, держать уши открытыми, крутить головой во все стороны – вот его задача. Все прочее лишь маскировка, и заняться любимым рисованием всерьез придется как-нибудь в другой раз. Ах, как жаль! Он успел уже ощутить прелесть Гатчины, безусловно достойную кисти.

Ладно, к делу. Важно с чего-то начать. И начать надо с логических размышлений. Без логики в любом расследовании никуда, это Сергей, прочитавший кучу детективных романов, знал точно. Хоть сержант Кафф из «Лунного камня» англичанина Коллинза, хоть бравый Лекок из книг француза Габорио, хоть сыщик-любитель Дюпен из рассказов американца По – каждый умел строить умозаключения, которые вели к раскрытию очередной кровавой загадки.

А вот он, Белозеров, не умеет, надо это признать. Военная служба, при всех бесспорных достоинствах, приучает скорее к исполнению чужих распоряжений, нежели к полету собственной мысли. Однако человек далеко не глупый, Сергей мыслить никогда не боялся, а сейчас к тому же испытывал своего рода азарт перед мозговым штурмом.

Итак…

Императора охраняют сотни солдат. А внезапное, необъяснимое безумие разбило только двоих. Причем все солдаты живут в одинаковых условиях: служба по уставу, казарма, построения на плацу, чистка оружия, стояние в карауле и так далее. Спрашивается: чем эти двое, Мордвинов и Семенцов, отличаются от всех прочих? Именно отличаются? Ведь если внешние условия у всех одни и те же, причину сумасшествия надо искать в самих безумцах.

Состояние здоровья здесь, вероятнее всего, не при чем. Болотин упомянул, что незадолго до беды оба солдата прошли очередной медосмотр в местном госпитале (надо полагать, в том самом, с облупившимся фасадом). Врачи, натурально, сущие коновалы, и все-таки, заметив что-то необычное, уж отреагировали бы. К тому же бывший поручик был наслышан, как тщательно отбирают личный состав императорских частей. И здоровьем, и статью, и рассудком новобранцы должны отвечать самым высоким требованиям… Нет, медицинскую версию можно отбросить, по крайней мере пока. А какая взамен?

Предположим, с Мордвиновым и Семенцовым что-то случилось. Хотя почему «предположим»? Непременно случилось нечто, давшее толчок безумию. Не может человек рехнуться на ровном месте… Где и когда? Ясно, что не в казарме – тут все на виду, любое происшествие заметили бы. Может быть, в увольнении? Допустим, гуляет Мордвинов по городу с увольнительной запиской в кармане, жует себе яблоко или там пирожок с капустой и вдруг видит что-то невероятно страшное, просто ужасное. Ну, к примеру, привидение. Или дикого зверя, намеренного полакомиться ефрейторским телом. Или еще что-нибудь кошмарное…

С кофейной чашкой в руке Сергей подошел к открытому окну и раздраженно выглянул в сад. У него было ощущение, что он тычет пальцем в небо. Чушь несусветная, а не версия. Откуда на тихих гатчинских улицах взяться привидению, дикому зверю или какой-то иной страсти-мордасти? Опять же: случись такое (невероятное!), Мордвинов там же и кукарекнулся бы, не дожидаясь возвращения в казарму и отхода ко сну. И уж менее всего стал бы взывать к государю…

Стоп.

Яблоко. Или пирожок с капустой.

От внезапной догадки Сергея бросило в жар. А если предположить, что Мордвинова (а спустя несколько дней и Семенцова) некто угостил чем-то съестным, в которое намешал сводящее с ума снадобье? Или, скажем, предложил махорку с той же начинкой? Но такое могло случиться только на службе – в казарме, на плацу, в караульном помещении, в курилке. А коли так, то угощал кто-то из своих, – солдат, унтер или офицер. Кто же еще попадет на служебную территорию? Опять же из чужих рук угощение, как правило, не берут. Но если догадка верна, выходит, во взводе или в роте действует злоумышленник. Возможно, злоумышленники…

С недовязанным галстуком Сергей сел за стол, сжал голову руками и, ероша пшеничную шевелюру, невидящим взглядом уставился в окно. Ну, ничего себе, додумался… Хотя версия отравления выглядела гораздо правдоподобнее, чем призрак за углом или тигр в подворотне. Надобно обсудить ее с Болотиным. И, может быть, общими усилиями разобраться, кто и с какой целью травил солдат.

Деликатный стук в дверь прервал процесс дедуктирования.

– Войдите, – недовольно сказал Сергей, отвлекаясь от размышлений.

Вошла прислуга, которая накануне показывала ему флигель. Кажется, Авдотья Семеновна назвала ее Настенькой.

– Бабушка велела убрать посуду, – тихо сказала девушка.

«Бабушка»? Стало быть, не прислуга. Скорее бедная родственница, живущая в доме и помогающая по хозяйству. Какая-нибудь внучатая племянница или что-то в этом роде.

– Убирайте, – разрешил Сергей. – Сейчас только допью кофе…

Неожиданно он запнулся.

Как художник Белозеров хорошо знал, что один и тот же предмет может выглядеть совершенно по-разному. Это зависит от освещения, ракурса, порой настроения, с коим смотришь на вещь. И она, – вроде бы неказистая, – вдруг начинает играть красками, еще вчера незамеченными. С невольным удивлением спрашиваешь, где же были твои глаза?!

Давеча Сергей за разговорами да изучением флигеля не обратил на девушку никакого внимания. А она, оказывается, внимания была достойна, и даже очень.

Возможно, ее нельзя было назвать красавицей в полном смысле слова. Иной педант счел бы, что линия носа недостаточно совершенна, а шея чересчур длинна, и форма худеньких плеч пока далека от женственной округлости. Но большие карие глаза светились добротой и умом, нежный овал лица с хрупким подбородком просился на полотно живописца. Темные волосы, без затей собранные в пучок и отброшенные на спину, не скрывали маленьких розовых ушей, с любовью вылепленных Природой. Простое льняное платье светло-синего цвета выгодно облегало изящную фигурку. Настенька была прелестна, как бывает прелестна юность на пороге расцвета, и Сергей с трудом заставил себя отвести чересчур пристальный взгляд. Машинально выпятил грудь, мимолетно пожалев, что не в гусарском мундире теперь, а в пиджаке… Отставить! Пиджак-то висит на стуле, а он сам в расстегнутом жилете, по-домашнему, да еще недовязанный галстук на шее болтается. Конфуз…

– Прошу извинить, мадемуазель, за некоторую вольность в одежде, – сдавленно сказал Сергей, одной рукой застегивая жилет и другой сдирая пиджак со стула. – Не ожидал визита…

Настенька с улыбкой посмотрела на суетящегося жильца.

– Ничего, сударь («Сергей Васильевич», – торопливо подсказал Белозеров). У нас тут не Петербург, тут все попросту. Если вам дома удобнее в жилете, так и ходите в жилете, никакой обиды в том нет.

– Давайте я вам помогу, Настасья…

– Петровна. Да вы не беспокойтесь, я уж сама. – Она проворно собрала посуду на поднос и с интересом, снизу вверх, посмотрела на Белозерова. – А вы, Сергей Васильевич, художник?

Расправив плечи, Сергей скромно кивнул.

– Некоторым образом, да. Наслышан о красоте гатчинских мест и выбрался к вам на этюды. Буду рисовать парки, здания, людей… Хотите, вас нарисую?

Последние слова вырвались как-то сами собой, и Сергей невольно покраснел, однако девушка лишь улыбнулась.

– Спасибо, конечно, только что во мне интересного? Вы лучше бабушку нарисуйте. Ей уже пятьдесят два года, а ее ни разу никто не рисовал, – добавила она, доверительно понизив голос.

Сергей подумал, что замена неравноценная, и если Авдотья Семеновна прожила без собственного портрета полвека, то прекрасно обойдется без него и впредь. Однако вынужден был пообещать, что нарисует. С этой девушкой хотелось соглашаться во всем.

Настенька удалилась, оставив Белозерову полный разброд в мыслях. Дедуктировать совершенно расхотелось. Однако, возвращаясь к делу, надо было встретиться с Болотиным и обсудить версию об отравлениях.

Накануне, обедая с подполковником, они договорились о способе связи. Проще всего, конечно, было бы дойти до почтового отделения и телефонировать во дворец. Однако на весь город насчитывалось едва ли три десятка номеров, так что факт разговора заезжего художника с помощником дворцового коменданта неминуемо стал бы известным и мог вызвать к Сергею досужий интерес. Поэтому Болотин предложил иной способ. На Бомбардирской улице держал табачную лавку отставной унтер Гриценко, которому подполковник доверял. Одинокий отставник частенько навещал товарищей по службе, и в караульные помещения по старой памяти его беспрепятственно пускали. Таким образом, передать Болотину от Сергея записку или что-нибудь на словах через Гриценко было нетрудно. Для экстренной же связи, если вдруг понадобится, договорились использовать телеграммы с любым нейтральным содержанием, благо почта в Гатчине работала исправно.

Гриценко оказался пожилым кряжистым малороссом с вислыми усами и крупным носом в красных прожилках, указывающих на пристрастие бывшего унтера к горячительным напиткам. В лавке было безлюдно. Представившись, Сергей спросил папиросы «Дюшес» и передал для Болотина записку с просьбой завтра вместе пообедать в трактире Варгина. Сегодняшний день он решил посвятить знакомству с городом и живописи.

– Нынче же отнесу, – коротко сказал Гриценко. – А папиросы-то возьмите.

Ругнув себя за рассеянность, Сергей вернулся к прилавку и взял коробку. Положительно, образ Настеньки, засевший в голове, путал все мысли.

Выйдя на улицу, Белозеров побрел куда глаза глядят. Утро выдалось на славу, и уже было бы жарко, если бы не легкий освежающий ветер, игравший полами пиджака. В стеклах домов вовсю резвились яркие солнечные блики, бездонную синеву неба оттеняли кипенно-белые облака, молодая листва шелестела совершенно умиротворяющим образом. Пожалуй, так хорошо и спокойно Сергей не чувствовал себя с прошлой весны, когда проводил офицерский отпуск в доме Феодоры Спиридоновны. Славный выдался отпуск, и рисовалось от души, вот только однажды ночью молодая вдова впервые намекнула, что неплохо бы им пожениться…

Свернув налево, Сергей вышел на улицу Купеческую. В полном соответствии с названием первые этажи домов по обеим сторонам мостовой были увешены торговыми вывесками. Чем тут только не торговали! Одеждой и обувью, мясом и винами, скобяными изделиями и тканями, чаем и кофе…

Молодая дама в элегантной шляпке буквально тащила немолодого спутника в ювелирную лавку, а тот, вытирая пот с лица, слегка упирался. Мальчонка в матросской шапочке с хныканьем тыкал пальцем в витрину с игрушками, хотя родители делали вид, что ничего интересного там нет. Юноша студенческого вида остановился у книжной лавки и жадно разглядывал фолианты, во множестве выставленные за стеклом… Словом, на Купеческой улице кипела жизнь – разноголосая, многоликая, пестрая. У Сергея мелькнула мысль, не поработать ли тут. Но по тротуарам в обоих направлениях фланировала публика, и пристроиться с мольбертом, увы, было совершенно негде.

Он медленно шел вперед, с любопытством читая многочисленные вывески, когда неожиданно в уши ворвался испуганный женский вопль. Кричала дама, буквально вылетевшая из дверей суконной лавки. Споткнувшись, она чуть не упала, и Сергей едва успел ее подхватить.

– Вы не ушиблись, сударыня? – спросил он, придерживая даму за талию. – Что случилось?