Ожог от зеркала

– Разве мы не можем просто его расспросить?

– Можем, пожалуй, – согласился старший пары.

Два всадника в световой броне подъехали к избитому мальчонке, что при их появлении ещё больше вжался в забор.

– Кто тебя обидел, малыш? – спросил молодой рыцарь.

– Никто. Я с качели упал, – буркнул мальчишка и демонстративно повернулся к рыцарям спиной.

Андрей пожал плечами.

– Ну вот и всё, – сообщил он напарнику. – Нашей помощи он не хочет.

– Но он же врёт, – возмутился молодой рыцарь.

– Ну и что? Нарушения никто не видел, мальчик не жалуется, а навязывать помощь мы не должны. Может, сам собирается поквитаться или обидчика жалеет.

– Или не любит наш корпус.

– И такое может быть, – меланхолично сказал Андрей, направив коня дальше. – Люди не любят исполнителей закона. Но без закона они толпа.

– Ты как? – Взгляд Никиты был пропитан тревогой.

– Нормально. – Тарас решил до конца держать лицо. Один хрен, чего зря плакаться.

– Точно нормально?

– Не отвлекайся. Пиши давай. – Тарас снова включил хрон, не жалея больше веретена. Преисполненный сомнений Никита открыл конспект.

– Зеркала, их аналоги в природе и социуме. – Преподаватель раскачивался с носков на пятки, рассматривая аудиторию, и Тарас предпочёл прикрыть глаза. Его мутило. – Как вы уже знаете, белок подобен стеклу. Созданный высшим разумом сложнейший вещественный расплав, призванный и способный отражать тонкую энергию. Именно это отражение наполняет белок жизнью. Тончайшее, ускользающее качество – извините, обыденного языка не хватает, чтобы передать всю красоту этого солнечно-снежного блика, – без которого вы увидите труп, самый обычный труп, белковый и химически неотличимый. Соответственно, любая работа по созданию зомби связана с блокировкой этого блика – тело функционирует на остаточных реакциях, потом химическое движение угасает. – Бакалавр выдержал хорошо рассчитанную паузу, даже Тарас поднял на него тоскливый взгляд. – Чернь не отличает магические зеркала, совершенно не понимая их сути. Вам уже рассказывали о свойствах амальгамы, о структурных особенностях стекла и прочих полутехнических нюансах. Но глубинная суть магии заключается в другом. Кроме зеркал оптических, способных преломить и отразить световую волну, нужно зеркало создателя или воспринимающая часть. Обычно это зрачок человеческого глаза. Именно эта особая функция выделяет глаз у любого человека.

Кто-то впереди поднял руку.

– Непонятно, – сказал бакалавр. – Ну конечно, непонятно. Под выделением я подразумеваю неизменность размеров роговицы на протяжении всей жизни человека. С момента отражения в человеке Творца, то есть примерно с четырёх лет – в простонародье этот возраст характеризуется как «самосознание», и до самой смерти, несмотря на значительное изменение всех других размеров тела, эти пропорции глаза остаются константой. Мало того, эта величина одинакова для всех людей – чёрных, белых, жёлтых, взрослых, детей и стариков.

– Ух ты, – брякнули сбоку.

– Вы что-то сказали? – не расслышал бакалавр.

– Я спросить хотел, – подал голос парень в тёмном свитере. Он не спеша поднялся и сумел-таки сформулировать вопрос: – А зрачок у животных, он как?

Бакалавр жестом усадил его на место.

– Шимпанзе и орангутанги способны узнавать себя в зеркалах. Гориллы и макаки – нет. Они видят отражение, но воспринимают как другое существо, не отождествляя с собой. И не спешите смотреть на них сверху вниз. Даже в световом ракурсе отражение не всегда объективно передаёт информацию. Пример – любое кривое зеркало. Вот этот бокал, – лектор поднял со стола искрящийся хрусталь, – также способен к отражению, но узнать в нём себя будет не просто. Кстати, отвлечёмся. Чем обусловлены особые свойства хрусталя? Я имею в виду магические свойства?

– Можно? – Девушка на первой парте едва не подпрыгнула. Бакалавр милостиво кивнул. – Кварц – хорошо резонирующий материал, отсюда оптическая устойчивость к трещинам. Скол или разлом на обычном зеркале может привести к тяжёлому диссонансу. При длительном контакте вероятны болезни и даже смерть. На хрустальной основе микротрещины вообще не помеха.

– Правильно, – кивнул бакалавр. – Отсюда народная примета о разбившихся зеркалах. Вернёмся к теме. Качественно иные зеркала – это предметы, что нормальным человеком как зеркала вообще не воспринимаются. Он интерпретирует их ошибочно, как мартышка либо горилла, не понимая сути преломляющихся лучей. Человек принимает отраженное качество за нечто особенное, самостоятельное, действующее помимо его воли, и это вполне объяснимо, поскольку эти отражения искажены больше, чем самые сложные оптические. Картинка сбита, как в калейдоскопе. Итак. Кроме тонких оптических, существуют ещё два вида отражений – социальное, не всегда даже человеческое, иногда его называют зрачковым, и отражение плотных физических тел, на размерном уровне, на котором белок, да и любое иное тело, начинает проявлять волновые свойства. Социальное включает в себя массу фрагментов, от перевёртышей Таро, присутствующих в любой колоде, до жесткой магии оживших теней или пьющих отражение, когда...

Внимательно слушавший Никита почувствовал движение сбоку. Тарас клонился в сторону. Никита едва успел подхватить своего цветного, тот как раз собирался рухнуть в проход между столами. Встрепенувшись, Тарас выкатил мутные, подплывающие белками глаза, попытался встать и потерял сознание.

Глава 12

Семнадцать человек в металлических колпаках, в одинаковых кольчугах шли по осеннему лесу. Лица их были грязны и усталы, поступь утратила твердость, серый металл проминался бурыми пятнами. Коней было только два, их ноги дрожали от утомления, упряжь присохла хлопьями белой пены. Ближе к вечеру вороной захромал, расковавшись, с него пришлось снять часть поклажи, кое-что перегрузили на молчаливых людей в пятнах кровавой ржавчины, остальное бросили в болото.

Это было все, что осталось от банды Колеса.

На привалы не останавливались. Опасались погони. У них ещё хватало сил оставлять за собой малые ловушки – то нацеленный на тропу самострел с потягом через ножную жилу, то согнутую ветку с грузом, то растяжку на касание с пороховой гранатой. Вряд ли это наносило серьезный урон преследователям, но догонять приходилось уже с оглядкой, а значит, у отряда появлялась надежда спастись.

Рыцари рубили всех, кто пытался сопротивляться, а достать всадника в световой броне было почти невозможно. Двоих удалось ссадить рогатинами, одному распороли плечо стеклянным осколком, остальные вовсю работали клинками, безжалостно полосуя лесных бродяг. Рыцари не думали, почему столько людей предпочитают смерть тяжёлой работе на благо княжества. Боевой пёс не размышляет. Он воспринимает только команду «взять» да ещё, с неохотой, «отставить».

Костяк банды Колеса был вырублен в несколько минут соприкосновения со светлой конницей. Многих захватили живьём – теперь их ждала нелёгкая участь на арене. Единственный среди разбойников оборотень попытался уйти, перекинувшись в волка, но маги магистрата отследили беглеца. Стрелок, снизившись, накрыл указанный квадрат разрывами боевых жезлов. Волколаку, правда, лишь слегка задело лапу, но дело завершили специально натасканные псы.

«Верёвочка удачи» Колеса довилась.

Уходившие семнадцать уже ни на что не надеялись. Ноги мокры, избиты и истерты. Каждый шаг как крохотная голгофа, бесконечная пытка движением. Уводивший людей карельский воин прекрасно понимал, что при таком темпе завтра двигаться никто не сможет, но давать отдых не собирался.

Если не оторваться, завтра уже некому будет двигаться. Рыцари вырубят всех.

Собачий лай раздавался всё ближе, разбойники почти слышали, как храпят рыцарские кони, а лес впереди, как на грех, становился всё прозрачнее. Они шли уже двенадцать часов, и сил практически не осталось. Разбегаться «брызгами» в магической сетке безнадёжно, и разбойники это знали. Измученный отряд шёл через заболоченный, заросший травой лес, надеясь выйти к родным озёрам – там ещё был какой-то шанс, вот только надо оторваться от страшной конницы в световой броне.

Оторваться не удалось.

Под высокой сосной, по-восточному скрестив ноги, сидели двое.

Чёрный камзол Лизо аккуратно лежал на траве – видимо, ткань позволяла такое обращение. Куртка Грача, при дневном свете казавшаяся темно-синей, висела на сучке, напоминая повешенного. Светлый кушак, затянутый простым узлом, препоясывал мощный торс. На Лизо узорчатый ремень светло-коричневой, хорошо выделанной змеиной кожи.

Оба мага раздеты до пояса и босы. Мощная грудь Грача курчавилась темным волосом, кожа Лизо была гладкой и бледной. Ни коней, ни слуг. Высокие сосны, обрыв, почти отвесно уходящий в воду, да темный изгиб реки – похоже, что здесь омуты.

Солнце подходило к полуденному пределу. Лизо и Грач, как должно, сидели к нему лицом, расслабленно опустив руки. Кисти развернуты в сторону солнца, грудь вздымается очень медленно, лица с закрытыми глазами неподвижны. Два бронзовых божка буддийской темы. Время от времени каждый переворачивал руки, проводил пальцами над землей, почти поглаживая хвоинки, и снова укладывал их в прежнее положение, принимая в ладони свет. Ничего особенного в этой картине как бы и не было, если только... В лесу стояла полная, совершенная тишина. Ни плеска, ни хруста, ни щебета. Только иногда, на самом пороге человеческого слуха, чудился какой-то звон. Прямо перед лицом Лизо подрагивал воздух – так дрожит над раскаленными камнями марево, – призрачной вуалью обволакивая бледные скулы. Грач, крючковатым носом, как у масок ацтеков, ничем подобным не выделялся. Глаза обоих были полуприкрыты, взгляд расфокусирован и затянут сонной поволокой. Всё в целом напоминало гипнотический посыл змеи, хотя никаких «кроликов» перед магами не было.

И ещё. Если бы гипотетический наблюдатель имел возможность присмотреться – а валчи не терпят зрителей на полуденных и полуночных сборах, то... И Грач, и Лизо отбрасывали странную двойную тень. Одна темным пятном лежала там, где и положено лежать тени. Вторая была более блеклой, почти призрачной, время от времени набухая, пульсируя изнутри чернотой и снова растворяясь в контур, и направлена была ровно в противоположную сторону.

В сторону солнца.

В городском парке планировалась потасовка.

Какой-то повод к ней имелся, он всегда находился, но особенно никого не интересовал. Каждый лунный месяц затевалась драка, без которой, как без пива, осенью никуда. Традиция. Неподалеку от густожития школяров стояла казарма бомбардиров. Будущих дружинников князя, таких же парней, держали не в пример строже. Только по выходным они покидали своё мрачного вида жилище, да и то если не было взысканий, зато в городе оттягивались на полную катушку. Курсанты-бомбардиры часто уводили «принадлежавших» школярам подруг. Им, разумеется, отвечали тем же. Сами девчонки с удовольствием подливали масла в огонь, некоторые даже коллекционировали выбитые из-за них зубы: мода такая дурацкая пошла, рассказывали, что одна красавица нанизала целое ожерелье. Каждую луну конфликтующие стороны «окончательно» учили уму-разуму соседей. Бомбардиры считались тупоголовыми и наглыми, во всяком случае, в уличной дразнилке обкатывались именно эти качества. Школяров обзывали «хомуты», по осени «пьяные хомуты», а иногда «кони». Символом Колледжа была радуга, и лет двадцать назад её начали нашивать на рукава зелёных форменных курток. Исполнение оказалось скверным – на радугу зигзаг смахивал только после третьего стакана, зато уличных трактовок у бледного коромысла было предостаточно. Давно уже куртки шили без всяких эмблем, ушла эта мода у начальства, и мало кто помнил, почему именно «хомуты», но эхом доставалось и сегодня.

С весны лунный счет был пять-два в пользу школяров. Организация бомбардиров была лучше, и физически они были крепче, но магические фортели школяров даже в самом «мягком» варианте делали своё дело.

И в казармах, и в густожитии предвкушали хорошую драку.

Серьёзное оружие запрещал строгий кодекс мальчишечьих стай – ни ножи, ни самострелы, ни тем более боевые жезлы в лунных потасовках никогда не применялись. А вот заклятия типа мокрого и чернильного полотенца, пакеты с фейерверочным порохом, мягкие цепи от самоходов и тому подобная ерунда была припрятана почти у каждого. Существовала даже своеобразная спецодежда: очень широкие штаны, похожие на робу землекопов, и крепкие куртки из «воловьей кожи», что реально были вовсе не из кожи, а твердеющего заклятия на лен. Недостатком робы была неприятная грубость «ткани», так что в народе эту кожу звали «чёртовой», но школяры, даже в поддатом виде понимавшие, что лишний раз поминать нечистого не стоит, предпочитали термин «воловья».

Иногда школяры и курсанты объединялись, вместе лупили посадских, но это было скучновато. Те правил не соблюдали, драки воспринимали серьезно, из-за чего сами же и страдали, организации путной у них не было, так, аморфные бригады по районам, мстительная и трусливая кодла. Ни одна из них не могла выдержать совместный удар чёрно-зелёных, а объединяться они не научились. Чёрными традиционно были рубашки бомбардиров.

Ярослав, закадычный приятель Никиты и Тараса, потасовки не жаловал. Даже пропускал, не в пример своим старшим товарищам, и не видел в драках никакого смысла. Ярик только перешёл на второй и был, что называется, «тихий мальчик». Впрочем, совсем уж не отлынивал, своих поддерживал, так что иногда праздновал локальную победу, а пару раз ему основательно надавали по ушам.