Королева Марго

В этот день Карл IX еще раз показал силу своей, быть может, беспримерной воли: в течение двух недель прикованный к кровати, слабый, умирающий, серо-бледный, как труп, он встал с постели в пять часов вечера и оделся в лучшую одежду. Правда, во время одевания он трижды падал в обморок.

В восемь часов вечера Карл осведомился о своей сестре, спрашивал, не видел ли кто-нибудь ее и не знают ли, что она делает. Никто не мог ему ответить, так как королева Наваррская вернулась к себе в одиннадцать часов утра и заперлась, воспретив пускать к ней посторонних.

Для Карла не существовало запертых дверей. Опираясь на руку де Нансе, он поплелся к покоям королевы Наваррской и неожиданно вошел в них потайным ходом.

Карл знал, что его ждет печальное зрелище, и подготовился к нему, но та плачевная картина, какую он увидел, превзошла его воображение. Маргарита, полумертвая, лежала на шезлонге, уткнувшись головой в подушки; она не плакала и не молилась, а лишь хрипела, как будто в агонии. В другом углу комнаты Анриетта Невэрская, эта бестрепетная женщина, лежала в обмороке прямо на ковре. Вернувшись с Гревской площади, она, так же как и Маргарита, лишилась сил, и бедная Жийона бегала от одной к другой, не решаясь сказать им слово утешения.

Во время нервного кризиса, после таких великих потрясений, люди ревниво относятся к своей душевной боли, как скупец к своим сокровищам, и полагают врагом всякого, кто попытается отнять у них ее малейшую частицу.

Карл IX, отворив дверь и оставив де Нансе в коридоре, бледный и дрожащий, вошел в комнату. Ни Маргарита, ни Анриетта не заметили его, только Жийона, возившаяся с Анриеттой, привстала на одно колено и в испуге смотрела на короля. Король подал ей знак рукой, она встала, сделала реверанс и вышла.

Карл подошел к Маргарите и молча глядел на свою сестру; постояв некоторое время, он обратился к ней с такою теплотой в голосе, какой нельзя было от него ждать:

– Марго! Сестричка!

Маргарита вздрогнула и приподнялась на кресле.

– Ваше величество! – сказала она.

– Сестричка, не падай духом!

Маргарита подняла глаза к небу.

– Да, понимаю, – продолжал Карл, – но выслушай меня.

Королева Наваррская кивнула головой, давая знать, что слушает.

– Ты обещала прийти на бал, – сказал Карл.

– Мне! На бал?! – воскликнула Маргарита.

– Да, ты обещала, и тебя ждут; если ты не придешь, это вызовет общее недоумение.

– Извините меня, братец, – ответила Маргарита, – вы видите, как я страдаю.

– Пересильте себя.

Маргарита, видимо, попыталась взять себя в руки, но тотчас силы оставили ее, и она снова упала головой в подушки.

– Нет, нет, не пойду, – говорила Маргарита.

Карл сел рядом с ней и, взяв ее за руку, сказал:

– Марго, я знаю – ты потеряла сегодня друга; но взгляни ты на меня: я потерял всех своих друзей! Больше того – я потерял мать! Ты всегда могла так плакать, как сейчас; а я всегда должен был улыбаться, даже при самой сильной душевной боли. Ты страдаешь; а посмотри на меня – ведь я же умираю! Ну, Марго, будь мужественной! Прошу тебя, сестричка, во имя нашей доброй славы! Честь нашего королевского дома – это наш крест, будем же нести его, подобно Христу, до Голгофы; а если и мы споткнемся на своем пути, то снова встанем, безропотно и мужественно, как он.

– О господи, господи! – воскликнула Маргарита.

– Да, – говорил Карл, отвечая на ее мысль, – да, сестричка, жертва тяжела; но каждый приносит свою жертву: один жертвует своею честью, другой – своею жизнью. Неужели ты думаешь, что я, будучи двадцати пяти лет от роду и занимая лучший престол в мире, хочу смерти и умру без сожаления? Вглядись в меня… ведь у меня и глаза, и цвет лица, и губы умирающего; но я улыбаюсь… и, глядя на мою улыбку, разве нельзя подумать, что я надеюсь жить? А на самом деле, моя сестричка, через неделю, самое большее – через месяц ты будешь оплакивать меня, как оплакиваешь сейчас того, кто умер сегодня утром.

– Братец!.. – воскликнула Маргарита, обнимая его за шею.

– Ну же, дорогая Маргарита, одевайтесь, – сказал король, – как-нибудь скройте вашу бледность и покажитесь на балу. Я сейчас приказал отнести вам новые драгоценности и наряды, достойные вашей красоты.

– Ах! Все эти алмазы, платья… О, как мне не до них! – сказала Маргарита.

– Жизнь еще впереди, Маргарита, по крайней мере для тебя, – ответил, улыбаясь, Карл.

– Нет! Нет! Ни за что!

– Сестричка, не забывай одного: иногда достойнее почтишь память мертвых, подавив или, вернее, скрыв свое горе.

– Хорошо, сир! Я приду, – с дрожью ответила Маргарита.

Слеза набежала на глаза Карла и тотчас испарилась на воспаленных веках. Он наклонился к сестре, поцеловал ее в лоб, с минуту постоял над Анриеттой, ничего не видевшей и не слышавшей.

– Бедная женщина! – сказал он и молча вышел.

Сейчас же после короля вошли пажи, которые несли укладки и футляры.

Маргарита указала пальцем, чтобы сложили все вещи на пол. Когда пажи ушли и осталась одна Жийона, Маргарита сказала ей:

– Жийона, приготовь мне все, чтобы одеться.

Девушка посмотрела на нее с изумлением.

– Да, – подтвердила Маргарита с непередаваемым оттенком горечи, – да, я оденусь и пойду на бал; меня там ждут. Только поскорее! День будет вполне закончен: торжественное утро на Гревской площади – торжественный вечер в Лувре!

– А герцогиня? – спросила Жийона.

– О! Она счастливица! Ей можно остаться здесь; можно плакать, можно горевать, сколько захочет. Она не королевская дочь, не королевская жена, не королевская сестра – она не королева! Дай мне одеться, Жийона.

Жийона помогла ей надеть великолепные украшения и пышное платье. Маргарита никогда не была так хороша. Она посмотрела на себя в зеркало.

– Брат мой прав, – сказала она. – Какое жалкое создание – человек!

В это время вернулась выходившая в переднюю Жийона.

– Мадам, вас спрашивает какой-то человек.

– Меня?

– Да, вас.

– Кто такой?

– Не знаю, но внешность у него жуткая – от одного вида берет дрожь.

– Спроси, как его зовут, – сказала Маргарита, побледнев.