Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 3

– На обоих, господин д’Артаньян, – ответил сокольничий, – но вы не беспокойтесь, король не знаток, он охотится не для себя, его цель – доставить развлечение дамам.

Слово дамы было настолько подчеркнуто, что заставило д’Артаньяна насторожиться.

– А! – проговорил он, с удивленным видом глядя на своего собеседника.

Начальник псовой охоты, очевидно, чтобы снискать благоволение мушкетера, угодливо кланялся.

– Смейтесь, смейтесь надо мной, сударь, – улыбнулся д’Артаньян, – ведь я не знаю решительно никаких новостей: я отсутствовал целый месяц и только вчера воротился из моих странствий. Я оставил двор еще опечаленным смертью королевы-матери. Приняв последний вздох Анны Австрийской, король не желал развлекаться; но все кончается в этом мире. Он перестал грустить? Ну что же! Тем лучше.

– И начинается также, – перебил его с грубым смехом начальник псовой охоты.

– А… – во второй раз произнес д’Артаньян, горевший желанием познакомиться с новостями, но считавший, что расспрашивать было бы ниже его достоинства. – По-видимому, есть нечто такое, что начинается?

Начальник псовой охоты многозначительно подмигнул, но д’Артаньян не пожелал узнавать что бы то ни было от этого человека.

– Скоро ли мы увидим его величество? – спросил он сокольничего.

– В семь часов, сударь, я велю выпустить птиц.

– Кто будет сопровождать короля? Как поживает принцесса Генриетта? Как самочувствие королевы?

– Лучше, сударь.

– А разве она болела?

– Со времени своего последнего огорчения ее величество была нездорова.

– О каком огорчении вы говорите? Не опасайтесь моей нескромности. Рассказывайте. Я ведь ничего не знаю, поскольку только что приехал.

– Говорят, что королева, живущая в некотором забвении после смерти своей свекрови, пожаловалась на это его величеству, и он ей ответил:

«Разве я не провожу, мадам, у вас каждую ночь? Чего вы еще хотите?»

– Ах, бедная женщина! Она должна всей душой ненавидеть мадемуазель Лавальер, – сказал д’Артаньян.

– О нет, вовсе не мадемуазель де Лавальер!

– Кого ж в таком случае?

Звук рога прервал их беседу. Он созывал соколов и собак. Сокольничий и его спутник тотчас же пришпорили лошадей и покинули д’Артаньяна, так ничего и не объяснив ему.

Издали показался король, окруженный придворными дамами и кавалерами. Шагом, в строгом порядке, под звуки труб и рогов, возбуждавших лошадей и собак, продвигалась по полю эта пышная кавалькада. Это было шествие, смешение звуков, блеск, игра красок, о которых ничто в наши дни не может дать даже отдаленного представления, кроме разве обманчивого богатства и фальшивого величия театральных зрелищ.

Д’Артаньян, хотя зрение его несколько ослабело, заметил за кавалькадой три следующие друг за другом кареты. Первая, ехавшая пустой, была предназначена для королевы. В ней никого не было. Не видя де Лавальер близ короля, д’Артаньян стал искать Луизу глазами и увидел ее во второй карете. С ней было двое служанок, которые скучали, казалось, не меньше, чем их госпожа.

Слева от короля на горячем коне, сдерживаемом умелой рукой, ехала женщина ослепительной красоты. Король улыбался ей, и она улыбалась ему. Когда она что-нибудь говорила, все начинали неудержимо смеяться.

«Я, без сомнения, встречал эту женщину, – подумал мушкетер, – но все-таки кто же она?»

Он повернулся к своему приятелю, сокольничему, и задал ему этот вопрос. Тот собрался было ответить, но в этот момент король заметил д’Артаньяна:

– А, вот вы и вернулись, граф! Почему же мы с вами еще не виделись?

– Потому что, ваше величество, – поклонился капитан, – вы уже спали, когда я приехал, и еще не проснулись, когда я принял сегодня утром дежурство.

– Он все тот же! – громко сказал довольный Людовик. – Отдыхайте, граф, я вам приказываю. Сегодня вы обедаете у меня.

Вокруг д’Артаньяна восторженно зашептались. Каждый старался протиснуться поближе к нему и сказать мушкетеру какую-нибудь любезность. Обедать у короля было большой честью, и его величество не расточал ее так, как Генрих IV. Король проехал немного вперед, а д’Артаньян был остановлен новой группой придворных, среди которой блистал Кольбер.

– Здравствуйте, господин д’Артаньян, – обратился к нему министр с ласковой вежливостью, – надеюсь, ваша поездка была удачной?

– Да, сударь, – отвечал д’Артаньян и поклонился, пригнувшись к шее своего скакуна.

– Я слышал, что король пригласил вас к обеду; вы встретите там вашего старого друга.

– Старого друга? – переспросил д’Артаньян, погружаясь с душевною болью в темные волны минувшего, успевшие поглотить столько друзей и столько врагов.

– Герцога д’Аламеда, только сегодня прибывшего из Испании, – продолжал Кольбер.

– Герцога д’Аламеда, – старался припомнить, роясь в своей памяти, д’Артаньян.

– Это я! – произнес белый как снег сутулый старик; он приказал открыть дверцы кареты и вышел из нее к мушкетеру.

– Арамис! – вскричал пораженный изумлением д’Артаньян.

И, все еще неподвижный, оцепеневший, он позволил дрожащим рукам сановного старика обвиться вокруг своей шеи.

Кольбер, бросив взгляд на обоих друзей, молча отъехал в сторону, предоставив им остаться наедине.

– Итак, – сказал мушкетер, беря под руку Арамиса, – вы, изгнанник, мятежник, снова во Франции?

– И обедаю с вами у короля, – проговорил, улыбаясь, бывший ваннский епископ. – Не правда ли, вы задаете себе вопрос: к чему верность в подлунном мире? Давайте пропустим карету этой бедняжки мадемуазель Лавальер. Посмотрите, как она волнуется; взгляните, как ее заплаканные глаза следят за гарцующим на коне королем!

– Кто это с ним?

– Мадемуазель де Тонне-Шарант, ставшая госпожою де Монтеспан, – отвечал Арамис.

– Луиза ревнует, значит, она обманута?

– Еще нет, д’Артаньян, но это не замедлит случиться.

Они разговаривали, следуя за охотой, и кучер Арамиса вез их так ловко, что они приехали к месту сбора как раз в тот момент, когда сокол только что налетел на птицу и прижимал ее к земле.

Король спешился, г-жа де Монтеспан тоже. Они находились перед одинокой часовней, скрытой большими деревьями с уже облетевшими от осеннего ветра листьями, за часовней виднелась ограда с решетчатою калиткой.

Сокол заставил свою добычу упасть за ограду у самой часовни, и король пожелал проникнуть туда, чтобы снять, по обычаю, первое перо с затравленной птицы. Все столпились вокруг здания и ограды; пространство внутри ограды было так незначительно, что не могло вместить участников королевской охоты.

Д’Артаньян удержал Арамиса, выразившего желание покинуть карету и присоединиться ко всем остальным.