– И вы опрокинули ее?
– Да, она отлетела в другой конец комнаты. – Портос захохотал.
– Действительно, вы правы, это невероятно. – И д’Артаньян расхохотался вслед за Портосом.
Портос смеялся все громче.
– Я разбил фарфора, – продолжал он прерывающимся от смеха голосом, – больше чем на три тысячи ливров, ха-ха-ха!..
– Великолепно!
– Не считая люстры, которая упала мне прямо на голову и разлетелась на тысячу кусков, ха-ха-ха!..
– На голову? – переспросил д’Артаньян, хватаясь за бока.
– Прямо на голову!
– И пробила вам череп?
– Нет, ведь я же сказал вам, что люстра разбилась, она была стеклянная.
– Люстра была стеклянная?
– Да, из венецианского стекла. Редкость, дорогой мой, уникальная вещь и весила двести фунтов.
– И упала вам на голову?
– На… го… ло… ву… Представьте себе раззолоченный хрустальный шар с инкрустациями снизу, с рожками, из которых выходило пламя, когда люстру зажигали.
– Это понятно. Но тогда она не была зажжена?
– К счастью, нет, иначе я сгорел бы.
– И вы отделались только тем, что были придавлены?
– Нет.
– Как нет?
– Да так, люстра упала мне на череп. А у меня на макушке, по-видимому, необыкновенно крепкая кость.
– Кто это вам сказал, Портос?
– Доктор. Нечто вроде купола, который выдержал бы собор Парижской Богоматери.
– Да что вы?
– Наверное, у всех людей череп устроен таким образом.
– Отвечайте за себя, дорогой друг. Это у вас, а не у других череп устроен так.
– Возможно, – сказал самодовольно Портос. – Значит, так, когда люстра упала на купол, который у нас на макушке, раздался шум вроде пушечного выстрела; хрусталь разбился, а я упал, весь облитый…
– Кровью? Бедный Портос!
– Нет, ароматным маслом, которое пахло превосходно, но чересчур сильно; я почувствовал головокружение от этого запаха. Вам приходилось испытывать что-нибудь подобное, д’Артаньян?
– Да, случалось, когда я нюхал ландыши. Итак, бедняга Портос, вы упали и были одурманены ароматом?
– Но самое удивительное, и врач клялся, что никогда не видывал ничего подобного…
– У вас все же, должно быть, вскочила шишка, – перебил д’Артаньян.
– Целых пять.
– Почему же пять?
– Да потому, что снизу на люстре было пять необыкновенно острых украшений.
– Ай!
– Эти пять украшений вонзились мне в волосы, которые у меня, как видите, очень густые.
– К счастью.
– И задели кожу. Но обратите внимание на одну странность – это могло случиться только со мной. Вместо впадин у меня вскочили шишки. Доктор не мог удовлетворительно объяснить мне это явление.
– Ну, так я вам объясню.
– Вы очень меня обяжете, – сказал Портос, моргая глазами, что служило у него признаком величайшего напряжения мысли.
– С тех пор как ваш мозг предается изучению наук, серьезным вычислениям, он увеличился в объеме. Таким образом, ваша голова переполнена науками.
– Вы думаете?
– Я уверен в этом. От этого получается, что ваша черепная коробка не только не дает проникнуть в голову ничему постороннему, но, будучи переполненной, пользуется каждым случайным отверстием, чтобы выбрасывать наружу избыток.
– А-а-а! – протянул Портос, которому это объяснение показалось более толковым, чем объяснение врача.
– Пять выпуклостей, вызванных пятью украшениями люстры, были, конечно, пятью скоплениями научных знаний, вылезших наружу под действием внешних обстоятельств.
– Вы правы! – обрадовался Портос. – Вот почему голова моя болела больше снаружи, чем внутри. Я вам признаюсь даже, что, надевая шляпу и нахлобучивая ее на голову энергично-грациозным ударом кулака, свойственным нам, военным, я испытывал иногда страшную боль, если не соразмерял как следует силу удара.
– Портос, я вам верю.
– И вот, дорогой друг, – продолжал великан, – господин Фуке, видя, что его дом недостаточно прочен для меня, решил отвести мне другое помещение. И меня перевели сюда.
– Это заповедный парк, не правда ли?