Три мушкетера

– Итак, его высокопреосвященство приказывает мне… – говорила дама.

– …возвратиться тотчас же в Англию и немедленно уведомить его, если герцог покинет Лондон.

– А другие распоряжения? – спросила прекрасная путешественница.

– Они в этом ларчике, который вы вскроете уже по ту сторону Ла-Манша.

– Хорошо. А вы что собираетесь делать?

– Я возвращаюсь в Париж.

– Не проучив этого дерзкого мальчишку? – спросила дама.

Незнакомец хотел было ответить, но в то мгновение, когда он открывал рот, д’Артаньян, слышавший весь разговор, появился на пороге.

– Этот дерзкий мальчишка сам кого хочешь проучит! – вскричал он. – И надеюсь, что на этот раз тот, кого он должен проучить, не ускользнёт от него, как в первый раз.

– Не ускользнёт? – переспросил неизвестный, нахмурив брови.

– Нет! Я полагаю, что в присутствии женщины вы не посмеете бежать.

– Подумайте! – вскричала миледи, видя, что её собеседник берётся за эфес шпаги. – Подумайте, что малейшая задержка может всё погубить!

– Вы правы! – произнёс незнакомец. – Поезжайте своей дорогой, а я – своей.

Поклонившись даме, он вскочил в седло, а кучер кареты огрел кнутом своих лошадей. Незнакомец и молодая дама во весь опор помчались по улице, удаляясь в разные стороны.

– Эй! А ваш счёт? – вопил хозяин, почтительность которого к постояльцу превратилась в глубокое презрение, когда он увидел, что тот уезжает, не заплатив.

– Заплати, болван! – крикнул на скаку путешественник своему лакею; тот бросил к ногам хозяина несколько серебряных монет и поскакал за своим господином.

– Трус, подлец, самозваный дворянин! – вскричал д’Артаньян, бросаясь в свою очередь за слугою.

Но раненый был ещё слишком слаб, чтобы выдержать подобный порыв. Не успел он сделать и десяти шагов, как в ушах у него зазвенело, в голове помутилось, в глазах поплыло кровавое облако и он упал посреди улицы, продолжая кричать:

– Трус, трус, трус!

– Он в самом деле большой трус, – проворчал хозяин, подходя к д’Артаньяну и стараясь этою лестью примириться с бедным юношей, как в басне цапля с улиткою.

– Да, большой трус, – шептал д’Артаньян, – но она прекрасна.

– Кто она? – спросил хозяин.

– Миледи, – прошептал д’Артаньян и опять лишился чувств.

– Всё равно, – сказал хозяин, – я теряю двоих, но мне остаётся этот, и по крайней мере на несколько дней. Как-никак одиннадцать экю барыша.

Одиннадцать экю, как известно, была как раз та сумма, которая оставалась в кошельке д’Артаньяна.

Хозяин рассчитывал на одиннадцать дней болезни по одному экю в день, но его постоялец расстроил эти планы. На другой день в пять часов утра д’Артаньян встал, сам спустился в кухню, попросил снадобья, названия которых до нас не дошли, вино, масло, розмарин, и, с рецептом матери в руках, составил бальзам, которым помазал многочисленные свои раны, возобновляя сам перевязки и отвергая какую бы то ни было врачебную помощь. Благодаря, надо полагать, цыганскому бальзаму, а может быть и отсутствию врачей, д’Артаньян в тот же вечер был уже на ногах, а на следующее утро почти здоров.

Но когда д’Артаньян захотел заплатить за розмарин, масло и вино, единственную издержку для своей особы, потому что он соблюдал совершенную диету, между тем как его лошадь, по крайней мере по словам хозяина, съела втрое больше, нежели можно было предположить по её росту, он нашёл в своём кармане только потёртый бархатный кошелёк и в нём одиннадцать экю, письмо же к господину де Тревилю исчезло.

Молодой человек начал терпеливо искать это письмо, выворачивая двадцать раз все карманы, шаря в своём мешке, открывая и закрывая кошелёк, но, убедившись, что письма не найти, он в третий раз подвергся припадку бешенства, который едва не привёл его к новой издержке на вино и масло, потому что при виде молодого буяна, грозившего разбить и сломать всё в трактире, если не найдут его письма, хозяин схватил рогатину, его жена – метлу, а слуги – те самые палки, которые уже были в деле третьего дня.

– Моё рекомендательное письмо! – кричал д’Артаньян. – Моё письмо, чёрт возьми! Или я всех вас проткну, как рябчиков на вертеле!

К сожалению, одно обстоятельство противилось исполнению этих угроз: шпага его, как мы сказали выше, сломана была пополам ещё в первом бою, о чём д’Артаньян совсем забыл. Поэтому когда он захотел вынуть её из ножен, то у него в руках оказался только обломок клинка в восемь или десять дюймов, который трактирщик всунул обратно в ножны. Остаток же клинка он оставил у себя, чтобы сделать из неё шпиговальную иглу.

Это, однако, едва ли остановило бы нашего горячего юношу, если бы хозяин сам не решил, что требование постояльца вполне справедливо.

– Но в самом деле, – сказал он, опуская рогатину, – где это письмо?

– Да, где это письмо? – кричал д’Артаньян. – Во-первых, я вас предупреждаю, оно к господину де Тревилю, и оно должно отыскаться. А если же оно не отыщется, то господин де Тревиль заставит его найти, будьте уверены!

Эта угроза окончательно смутила хозяина. После короля и кардинала имя де Тревиля, пожалуй, всего чаще произносилось военными и даже горожанами. Был, конечно, ещё отец Жозеф; но его имя произносили шёпотом: столь велик был страх, внушаемый «серым кардиналом», как называли наперсника и друга Ришелье.

И вот, бросив рогатину и велев жене положить метлу, а слугам – палки, хозяин принялся сам искать потерянное письмо.

– А что, письмо это содержало нечто важное? – спросил он после тщетных поисков.

– Ещё бы! – вскричал гасконец, рассчитывающий с помощью этого письма преуспеть при дворе. – В нём заключалось моё состояние.

– Бумаги испанского банка? – взволновался хозяин.

– Векселя на частную казну его величества, – отвечал д’Артаньян, который, надеясь по этой рекомендации поступить на королевскую службу, полагал, что может, не солгав, дать этот рискованный ответ.

– Чёрт возьми! – воскликнул хозяин в совершенном отчаянии.

– Это, впрочем, не важно, – продолжал д’Артаньян с апломбом истого гасконца, – это не важно, деньги вздор, – всё дело в самом письме. Я согласился бы потерять тысячу пистолей, нежели его.

Он мог бы точно так же сказать «двадцать тысяч», но юношеская совестливость удержала его.

Вдруг в голове хозяина, который всё безуспешно обыскал, блеснула светлая мысль.

– Письмо не потеряно! – вскричал он.

– Как? – вскричал д’Артаньян.

– Нет! Его у вас похитили!

– Похитили?! Но кто?

– Вчерашний дворянин… Он заходил в кухню, где лежал ваш камзол, и оставался там один. Бьюсь об заклад, что он украл письмо!

– Вы полагаете? – отвечал д’Артаньян с сомнением, потому что лучше любого другого знал, что письмо это имеет значение только для него самого, и не представлял себе, кто бы мог на него польститься. Ни слуги, ни кто-либо из постояльцев не могли извлечь никакой пользы из этой бумаги.

– Вы говорите, – продолжал д’Артаньян, – что подозреваете этого наглого дворянина?