– Думаю, что можно получить и больше, – хладнокровно молвил д’Артаньян. – Но лучше обещать меньше…
– Черт возьми! – сказал Планше, придвигая стул. – Но ведь это бесподобное дело!.. А много в него можно вложить денег?
– Каждый даст по двадцать тысяч ливров.
– Это весь ваш капитал. А на сколько времени?
– На один месяц.
– И мы получим…
– По пятидесяти тысяч наличными каждый.
– Это изумительно!.. И много придется сражаться за такие проценты?
– Да, конечно, придется немного подраться, – продолжал д’Артаньян с прежним спокойствием. – Но на этот раз, Планше, нас двое, и я беру все удары на себя.
– Нет, я не могу согласиться…
– Тебе, Планше, нельзя участвовать в этом деле. Тебе пришлось бы бросить лавку…
– Так дело, значит, не в Париже?
– Нет, в Англии.
– В стране спекуляций? – сказал Планше. – Я ее знаю очень хорошо… Но позвольте полюбопытствовать: какого рода дело, сударь?
– Реставрация…
– Памятников.
– Да, мы реставрируем Уайтхолл.
– Ого!.. И за месяц, вы надеетесь?
– Беру все на себя.
– Ну, если вы, сударь, все берете на себя, так уж конечно…
– Ты прав… мне это дело знакомо… Однако я всегда не прочь посоветоваться с тобою…
– Слишком много чести… К тому же я ровно ничего не смыслю в архитектуре.
– О, ты ошибаешься, Планше: ты превосходный архитектор, не хуже меня, для постройки такого рода.
– Благодарю вас…
– Признаться, я попытался предложить это дело своим друзьям, но их не оказалось дома. Досадно, что нет больше смелых и ловких людей.
– Ах, вот как! Значит, будет конкуренция, предприятие придется отстаивать?
– Да…
– Но мне не терпится узнать подробности.
– Изволь. Только запри двери и садись поближе.
Планше трижды повернул ключ в замке.
– И открой окно. Шум шагов и стук повозок помешают подслушивать тем, кто может услышать нас.
Планше распахнул окно, и волна уличного гама ворвалась в комнату. Стук колес, крики, звук шагов, собачий лай оглушили даже самого д’Артаньяна. Он выпил стакан белого вина и начал:
– Планше, у меня есть одна мысль.
– Ах, сударь, теперь я вас узнаю, – отвечал лавочник, дрожа от волнения.
XX. В лавке «Золотой пестик» на Ломбардской улице составляется компания для эксплуатации идеи д’Артаньяна
После минутного молчания, обдумав не одну мысль, а собрав все свои мысли, д’Артаньян спросил:
– Любезный Планше, ты, без сомнения, слыхал об английском короле Карле Первом?
– Разумеется, сударь. Ведь вы покидали Францию, чтобы оказать ему помощь. Однако он все же погиб, да и вас едва не погубил.
– Именно так. Я вижу, что память у тебя хорошая, любезный Планше.
– Такие вещи не забываются даже при плохой памяти. Мне рассказал господин Гримо – а ведь он не из болтливых, – как скатилась голова Карла Первого, как вы провели почти целую ночь на корабле, начиненном порохом, и как всплыл труп милейшего господина Мордаунта с золоченым кинжалом в груди. Разве такое забудешь!
– Однако есть люди, которые все это забыли.
– Разве те, которые ничего не видали или не слыхали рассказа Гримо.
– Тем лучше, если ты помнишь все это. Мне придется напомнить тебе только об одном: у короля Карла Первого остался сын.
– У него было, разрешите вам заметить, даже два сына, – возразил Планше. – Я видел меньшого, герцога Йоркского, в Париже, в тот день, когда он ехал в Пале-Рояль, и мне сказали, что он второй сын Карла Первого. Что касается старшего, то я имею честь знать его только по имени, но никогда в глаза его не видел.
– Вот о нем-то идет речь, Планше, об этом старшем сыне, который прежде назывался принцем Уэльским, а теперь называется королем английским, Карлом Вторым.
– Король без королевства, – нравоучительно заметил лавочник.
– Да, Планше, и можешь прибавить: несчастный принц, несчастнее, чем любой бедняк из самых нищих кварталов Парижа.
Планше безнадежно махнул рукой, как бы выражая привычное сострадание к иностранцам, с которыми не думаешь когда-либо соприкоснуться лично. К тому же в данной сентиментально-политической операции он не видел, как может развернуться коммерческий план д’Артаньяна, а именно этот план занимал его в первую очередь. Д’Артаньян понял Планше.
– Слушай же, – сказал д’Артаньян. – Этот принц Уэльский, король без королевства, как ты верно выразился, заинтересовал меня. Я видел, как он просил помощи у Мазарини, этого скряги, и у Людовика Четырнадцатого, этого ребенка, и мне, человеку опытному в таких делах, показалось по умным глазам низложенного короля, по благородству, которое он сохранил, несмотря на все свои бедствия, что он человек смелый и способен быть королем.
Планше молча кивнул в знак согласия. Но все это еще не объясняло ему идеи д’Артаньяна. Д’Артаньян продолжал: