Королева Марго

– Де Муи, о чем с вами говорил мой шурин? – спросил Генрих.

– Сир, это тайна не моя.

– Ах, боже мой! – произнес Генрих, досадуя на то, что приходится иметь дело с человеком, так плохо понимающим его слова. – Да я не спрашиваю вас, какие он вам делал предложения, я только спрашиваю, выслушал ли и понял ли он вас?

– Он выслушал и понял, сир.

– Выслушал и понял! Вы это сказали сами, де Муи! Плохой вы заговорщик! Скажи я слово – и вы погибли. Я, разумеется, не знал наверно, но подозревал, что где-то рядом был он, а если не он, так герцог Анжуйский, Карл Девятый или королева-мать; вы, де Муи, не знаете стен Лувра, это о них сложилась поговорка: «У стен есть уши», а вы хотите, чтобы я, хорошо знающий эти стены, проболтался! Помилосердствуйте, де Муи, вы невысокого мнения об уме короля Наваррского! И я поражаюсь тому, что вы, так плохо думая о Генрихе Наваррском, явились предлагать ему корону.

– Но, сир, – возразил де Муи, – когда вы отказывались от короны, вы же могли подать мне знак. Тогда бы я не пришел в полное отчаяние, не считал бы все потерянным!

– Эх, святая пятница! – воскликнул Генрих. – Если он подслушивал, то мог и подглядывать, а погубить себя можно не только словом, но и знаком! Послушайте, де Муи, – продолжал король, оглядываясь, – даже сейчас, сидя с вами рядом, сдвинув стул со стулом, я все же опасаюсь, не слышат ли меня другие. Де Муи, повтори мне свои предложения.

– Сир, – в отчаянии воскликнул де Муи, – теперь я уже связан с герцогом Алансонским!

Маргарита с досадой всплеснула своими прекрасными руками.

– Значит, слишком поздно? – сказала она.

– Наоборот, – прошептал Генрих, – поймите, что в этом нам покровительствует сам бог. Де Муи, продолжай свою связь с герцогом Франсуа, ибо он будет спасением для всех нас. Неужели ты воображаешь, что целость ваших голов обеспечит король Наваррский? Наоборот, из-за меня вас перебьют всех до одного и по малейшему подозрению. А принц Франции – совсем другое дело! Добудь улики его участия, потребуй от него гарантий; я вижу, ты простак: ты входишь в обязательства так, по душам, и тебе довольно одних слов!

– О сир! Поверьте мне, в его объятия бросили меня только отчаяние от вашего отказа и страх, что герцог владеет нашей тайной.

– Владей и ты своею, де Муи, это уже зависит от тебя. К чему стремится он? Стать королем Наварры? Обещай ему корону. Чего он хочет? Покинуть здешний двор? Предоставь ему возможность бежать отсюда. Работай для него так, как если б ты работал для меня, действуй этим щитом так, чтобы все удары, которые нам будут наносить, отражал он. Когда настанет время удирать отсюда, мы удерем оба; когда настанет время царствовать и драться, я буду царствовать один.

– Остерегайтесь герцога, – добавила Маргарита, – он человек темный и проницательный, не знающий ни чувства ненависти, ни чувства дружбы, способный в любое время отнестись к друзьям, как к врагам, и к врагам, как к друзьям.

– Он ждет вас, де Муи? – спросил Генрих.

– Да, сир.

– Где?

– В комнате его дворян.

– В котором часу?

– В полночь.

– Еще нет одиннадцати, – сказал Генрих, – но не надо терять времени. Идите, де Муи.

– Месье, вы дали нам честное слово, – заметила Маргарита.

– О мадам! – сказал Генрих с тем доверием, которое он так хорошо умел оказывать определенным лицам в определенных обстоятельствах. – С де Муи о таких вещах не говорят.

– Вы правы, сир, – ответил молодой человек, – но мне необходимо ваше слово, так как я должен сказать нашим вождям, что вы мне его дали. Ведь вы же не католик, нет?

Генрих пожал плечами.

– Вы не отказываетесь от наваррского престола?

– Я не отказываюсь ни от какого престола, де Муи, но оставляю за собой право выбрать лучший, то есть такой, который больше подойдет и мне и вам.

– А если за это время ваше величество арестуют, ваше величество обещаете ничего не выдавать, даже в том случае, если не посчитаются с вашим королевским званием и подвергнут пытке?

– Клянусь богом, де Муи!

– Еще одно слово, сир: как я буду встречаться с вами?

– С завтрашнего дня у вас будет ключ от моей комнаты: вы будете приходить туда всякий раз, когда найдете нужным, в любой час, а уж дело герцога Алансонского отвечать за ваши появления в Лувре. Теперь поднимитесь наверх по маленькой лесенке, я вас провожу, а в это время королева приведет сюда другой вишневый плащ, недавно заходивший в ее переднюю. Не надо, чтобы вас с ним стали различать и знали, что вас двое, – верно, де Муи? Верно, мадам?

Генрих произнес последние слова, смеясь и поглядывая на Маргариту.

– Да, – ответила она спокойно, – тем более что месье де Ла Моль состоит при моем брате, герцоге.

– Так постарайтесь перетянуть его на нашу сторону, мадам, – самым серьезным тоном сказал Генрих. – Не жалейте ни золота, ни обещаний. Все мои сокровища к его услугам.

– Раз это ваше желание, – ответила Маргарита с улыбкой, свойственной лишь женщинам Боккаччо, – я приложу все свои силы, чтобы его исполнить.

– Отлично, мадам, отлично! А вы, де Муи, идите к герцогу, опутайте его.

VIII. Маргарита

Пока шел разговор между Генрихом, де Муи и Маргаритой, Ла Моль и Коконнас стояли на часах у двери, Ла Моль – немного грустный, Коконнас – слегка встревоженный.

У Ла Моля было время пораздумать, Коконнас ему помог.

– Что думаешь ты, друг, обо всем этом? – спросил Ла Моль.

– Я думаю, – отвечал пьемонтец, – что это все дворцовая интрига.

– А если придется, ты примешь в ней участие?

– Дорогой мой, – отвечал Коконнас, – выслушай внимательно, что я тебе скажу, и постарайся извлечь из этого пользу. Во всех этих интригах всяких принцев, во всех этих королевских кознях мы можем, и в особенности мы, только промелькнуть как тени; там, где король Наваррский потеряет кусок пера от своей шляпы, а герцог Алансонский – пряжку от плаща, мы потеряем жизнь. Для королевы ты лишь прихоть, а королева для тебя – одна мечта, не больше. Сложи голову за любовь, но не за политику.

Совет был мудрый. Ла Моль выслушал его печально, как человек, который сознает, что, стоя на распутье между безрассудством и рассудком, он изберет путь безрассудства.

– Для меня королева – не мечтанье, Аннибал. Я люблю ее, и – на счастье или на несчастье – люблю всей душой. Ты скажешь, это безрассудство! Допускаю, что это так и я безумец. Но ты, Коконнас, благоразумный человек. Ты не должен страдать из-за моих глупостей и моей злой судьбы. Ступай к своему герцогу и не порти себе жизнь.

Коконнас, с минуту подумав, поднял голову и ответил:

– Дорогой мой, все, что ты говоришь, совершенно справедливо; ты влюблен, так и действуй, как влюбленный. Я же честолюбив и, как честолюбец, думаю, что жизнь дороже поцелуя женщины. Если мне придется рисковать жизнью, то я поставлю свои условия. И ты, бедный мой Медор, постарайся тоже поставить свои условия.

С этими словами Коконнас протянул Ла Молю руку и ушел, обменявшись с ним последним взглядом и последней улыбкой.

Минут через десять после его ухода дверь отворилась, из нее, осторожно оглядываясь, вышла Маргарита, взяла Ла Моля за руку, не говоря ни слова, отвела его в самую отдаленную от потайного хода комнату и сама затворила двери с особой тщательностью, что указывало на все значение предстоящего разговора.

Войдя в комнату, она остановилась, потом села на стул черного дерева и, крепко взяв за руки Ла Моля, привлекла его к себе.