– А, ты спишь, Брут, – сказал вошедший, – а отечество в опасности. Не стыдно ли?!
– Нет, Лорен, – со смехом отвечал Морис, – я не сплю, а мечтаю.
– Да, понимаю.
– А я так ровно ничего.
– Как же! А прекрасная Евхариса?
– О ком ты говоришь?
– Ну, та женщина!
– Какая?
– Женщина с улицы Сент-Оноре, наткнувшаяся на патруль, одним словом, та неизвестная, за которую мы вчера вечером чуть не расплатились головами.
– Ах да, – сказал Морис, который очень хорошо понимал, о чем хотел поговорить его друг, но прикидывался непонимающим, – та незнакомка!
– Ну кто же она?
– Не знаю.
– Хороша собой?
– Ну!.. – сказал Морис, презрительно сморщив губы.
– Какая-нибудь бедняжка, забывшаяся в любовном свидании.
…Какие слабые созданья!..
Везде, всегда любовь – вот в чем наши мечтанья.
– Может быть, – проговорил Морис, которому эта мысль показалась сейчас до того отвратительной, что он лучше желал бы видеть незнакомку бунтовщицей, нежели влюбленной.
– А где она живет?
– Не знаю.
– Ну, полно, пожалуйста, ты не знаешь… Этого быть не может.
– Почему?
– Ведь ты ее провожал?
– Она ушла от меня на Мариинском мосту.
– Ушла от тебя! – вскрикнул Лорен со смехом. – Чтоб женщина так отделалась от тебя?
Когда же голубь сизокрылый
Спастись от ястреба умел?
Когда же кролик тупорылый
Пред диким волком не робел?
– Лорен, – сказал Морис, – приучишься ли ты когда-нибудь говорить так, как все? Меня дрожь пробирает от твоей ужасной поэзии.
– Как! Говорить, как все? Мне кажется, что я говорю лучше всех! Я говорю, как гражданин Дюмурье, – и прозой и стихами. Что касается моей поэзии, любезный, я знаю одну Эмилию, которая находит, что она не совсем дурна. Но вернемся к твоей.
– К моей поэзии?
– Нет, к твоей Эмилии.
– Разве у меня есть Эмилия?
– Ну, полно, полно! Видно, твоя серна обратилась в тигрицу и показала тебе зубы, а ты хоть не рад, да влюблен.
– Я влюблен! – сказал Морис, покачав головой.
– Да, ты влюблен.
Безумен тот, кто страсть скрывает!
Кого он этим проведет?
Амур все в сердце попадает,
Юпитер промахи дает.
– Лорен, – сказал Морис и схватил ключ, который лежал на ночном столике, – объявляю тебе, что ты больше ни одного стиха не скажешь, потому что я заглушу его свистом.
– Ну, так давай поговорим о политике. Начну с того, что я затем и пришел. Знаешь ли ты новость?
– Слышал, что вдова Капета хотела улизнуть.
– Это что… пустяки.
– Что же еще?
– Знаменитый кавалер Мезон-Руж в Париже.
– В самом деле? – вскричал Морис, вскочив с постели.
– Он, собственной персоной.
– Когда же он заявился?
– Вчера вечером.
– Как?
– Переодетый егерем национальной гвардии. Женщина, в которой подозревают аристократку, переодетую в простонародное платье, вынесла ему мундир за заставу. Какое-то время спустя они возвращались под руку, как ни в чем не бывало. Подозрение пробудилось в часовом только тогда, когда они уже миновали его; он вспомнил, что эта женщина прошла в первый раз с узлом и одна, а во второй – под руку с каким-то военным и без узла; это было нечисто. Он сразу подал сигнал, их пустились догонять. Но они исчезли в каком-то доме на улице Сент-Оноре, дверь которого растворилась как бы по волшебству. Этот дом имел другой выход на Елисейские Поля. Ну и прощай! Кавалера Мезон-Ружа и его сообщницы как не бывало; дом сотрут с лица земли, владелец его погибнет на эшафоте, но это не помешает кавалеру начать свою попытку, которая не удалась в первый раз, месяца четыре тому назад, а во второй раз вчера.