Как много событий вмещает жизнь

Но на Кубе владение испанским требовалось не только для произнесения речей и повседневной координации деятельности советской группы. Я имел и другое, может быть, более важное, негласное поручение – установить от имени ЦК ВЛКСМ доверительные и добрые отношения с представителями руководства авторитетной и очень влиятельной общекубинской молодежной организации «Хувентуд Ребельде», в частности с третьим человеком в политической иерархии Кубы Джулио Эглесиасом. В отличие от других ярких представителей окружения Кастро, например аргентинца Че Гевары, Эглесиас родился и вырос на Кубе, был, что называется, коренным кубинцем, и это немало способствовало его популярности, особенно среди молодых кубинцев. Считалось, что при определенном стечении обстоятельств Эглесиас мог оказаться на самом переднем крае руководства Кубы. Подобные расчеты имели под собой основания: покушения на Фиделя Кастро происходили тогда столь часто, что быстрое выдвижение молодежного лидера на первую позицию в стране действительно было вероятным.

Наши встречи с Джулио, другими членами его организации, представителями кубинского руководства проходили в неформальной обстановке, после работы, причем часто я не брал с собой даже водителя: в полночь мог выехать из посольства, а под утро оказаться на другом конце острова. Все это укладывалось в динамизм и практику политической жизни на Кубе. Вскоре моим личным водителем по распоряжению Эглесиаса стал капитан Ривейра, очень надежный человек и, как мне говорили, один из лучших офицеров кубинских спецслужб. С ним мы исколесили всю Кубу.

Надо признать: строгим требованиям дипломатического протокола мое поведение не соответствовало, и это вызвало замешательство у представителей советской контрразведки на Кубе. Известно, что спецслужбы многих стран контролируют поведение своих дипломатов за рубежом. Разумеется, занимались этим и в нашем посольстве в Гаване. Скоро в Москву пошли шифровки, в которых говорилось, что Дзасохов якобы ведет себя «неправильно». Однако там данное мне поручение считали весьма важным, поэтому соответствующим сотрудникам при посольстве порекомендовали «не распространять на Дзасохова режим наблюдения».

Впоследствии я не раз замечал за собой слежку и в других странах. Правда, занимались этим специалисты уже с другой стороны «железного занавеса». Сегодня могу сказать: под «крышей» Комитета молодежных организаций СССР действительно работали представители советской военной разведки и государственной безопасности, хотя это были единичные случаи. Очевидно, меня принимали за одного из них. Потом я узнал от коллег из КГБ, что мои передвижения по миру детально отслеживались и что сразу несколько западных спецслужб вели собственные досье на Александра Дзасохова. Одни считали меня офицером Главного разведывательного управления Советской армии, другие – высокопоставленным сотрудником КГБ. Понимаю зарубежных рыцарей плаща и кинжала. В странах, которые я посещал, шла национально-освободительная борьба или уже начиналось строительство независимой государственности. Причем и СССР, и США, и бывшие доминионы стремились упрочить в них свое влияние – часто в острой (явной или более скрытой от посторонних глаз) борьбе друг с другом.

Самое яркое впечатление, оставшееся у меня от первой командировки на Кубу, – это незаурядные люди, с которыми мне посчастливилось познакомиться там довольно близко. Причем как с кубинцами – молодыми революционерами, взявшими на себя ответственность за судьбу страны, так и с моими соотечественниками.

Послом СССР на Кубе был Александр Иванович Алексеев. Об этом человеке хочу сказать особо. Полагаю, что наше общество, историческая наука и даже художественная литература в большом долгу перед выдающимися представителями советской дипломатической службы. До сих пор написано очень мало ярких, правдивых повествований о талантливых дипломатах советского периода. Есть неплохие книги о дипломатах Российской империи: о Горчакове, Меншикове, графе Орлове. Это хорошо. Но советские дипломаты, находившиеся на переднем крае острейшей политической борьбы, составившие целую эпоху в истории внешней политики нашей страны, не получили пока должного внимания. Александр Алексеев – один из таких людей. Профессиональный разведчик, прошедший гражданскую войну в Испании, он был близким другом Фиделя Кастро. Познакомились они в Мексике, и надо полагать, не случайно. Фидель прибыл туда после неудачного штурма казарм Монкада и именно там готовил кубинскую революцию. После ее победы Алексеев приехал на Остров свободы, занимал должность атташе по культуре советского посольства, оставаясь в действительности намного выше своего официального положения. Нашим послом на Кубе был тогда профессиональный дипломат Сергей Кудрявцев, но у него не сложились отношения ни с Фиделем Кастро, ни с другими членами кубинского руководства. Для того чтобы связаться с Москвой, Кастро чаще обращался к Алексееву, чем к Кудрявцеву, и в конце концов это заметил Хрущев. Весной 1962 года Алексеева вызвали в Москву и сказали, что советское посольство на Кубе возглавит он. В Кремле решили, что нашим послом должен быть человек, который сможет тесно работать с Фиделем. Так советский разведчик, имевший за плечами насыщенную событиями биографию, при помощи Фиделя Кастро стал советским послом на Кубе.

Алексеев был очень ярким человеком, профессионалом высшей пробы. Я сразу же поразился его умению безошибочно анализировать происходящее с государственных позиций, выделяя самое главное из огромного потока поступавшей в посольство информации. Это был человек высокой самоорганизации, сильной воли. Он мог не спать сутки, но заставить себя, чтобы передохнуть, уснуть на пятнадцать минут. Могу сказать, что я пользовался доверием и уважением Алексеева и платил ему тем же. Несмотря на тридцатилетнюю разницу в возрасте, общая работа нас сблизила, и к советскому послу на Кубе я относился как к старшему брату. Кубинцы в шутку называли нас Алехандро-старший и Алехандро-младший.

На Кубу я приехал с отличной командой специалистов. Она с честью выполнила свою задачу. С большой симпатией вспоминаю Владимира Бондарчука, блестящего организатора, позже работавшего торгпредом СССР на Кубе. Иван Ушачев стал академиком и вице-президентом ВАСХНИЛ, Василий Громов – советским послом в ряде латиноамериканских стран, Геннадий Глоба – руководителем торгового представительства СССР в Японии. Этот список можно продолжать.

Наша деятельность предполагала регулярные встречи и совещания с кубинским руководством, в том числе с Фиделем Кастро. Кубинский лидер особенно ярко проявлял себя, когда оказывался в гуще людей, выступал в качестве публичного политика. Каждый год 13 марта кубинцы отмечали годовщину нападения членов студенческой организации «Революционный директорат» на дворец диктатора Батисты. Это было одно из первых революционных выступлений на Кубе, и закончилось оно неудачно. В 1960-х годах в этот день в здании Гаванского университета обычно проходило многочасовое, очень живое общение Фиделя Кастро со студентами. На огромной университетской лестнице собирались тысячи, а то и десятки тысяч человек. Там, а также и во многих других местах я имел возможность оценить политическое мастерство кубинского лидера. Каждый раз Фидель приезжал на встречи со студентами не из своего рабочего кабинета, а откуда-то из провинции, с тростниковой плантации или фермы, из порта или с табачной фабрики, где делают знаменитые кубинские сигары. Он всем своим видом подтверждал, что постоянно находится среди своего народа, живет его жизнью и интересами. Это давало огромный политический результат.

Фидель Кастро настолько доверял Алексееву и уважал его, что не раз, вопреки правилам государственного протокола, бывал в посольстве СССР и подолгу увлеченно беседовал с военными специалистами и политическим ядром дипмиссии, в состав которого входил и я, как представитель советского комсомола.

В моих архивах есть рукопись под названием «Неизвестный Дзасохов». Ее автор – генерал-лейтенант КГБ Евгений Трофимов, работавший в 1960-х годах на Кубе. В своих воспоминаниях он пишет: «Мое первое знакомство с Дзасоховым произошло в 1963 году. Я находился тогда на службе на Кубе…»

Воспроизведу только часть этих воспоминаний.

«…По далеко не случайному стечению обстоятельств Дзасохова разместили в Санта-Марии, в доме рядом с загородной резиденцией Чрезвычайного Посла СССР на Кубе Александра Алексеева, которая находилась в двух шагах от особняков политического руководства Кубы. Несмотря на внушительную разницу в возрасте (около 30 лет), два Александра – Алексеев и Дзасохов – вскоре не просто установили рабочие отношения, а по-человечески сдружились. В шутку их стали называть Алехандро-старший и Алехандро-младший, что вызывало у меня, откровенно говоря, некоторую тревогу. Проблема заключалась в том, что Алексеев, сегодня об этом уже можно говорить, был резидентом советской разведки. Постоянные контакты двух Алехандро не могли оставаться незамеченными, а в мою задачу, и об этом сегодня тоже можно говорить, входила, в частности, негласная охрана Дзасохова от чрезмерно любопытных глаз и ушей…

Когда спустя 14 месяцев Дзасохов окончательно возвращался в Москву, я стал свидетелем его прощания с Алехандро-старшим. Тот обнял Алехандро-младшего и сказал: “Все сделано блестяще!” Признаюсь, я с облегчением смотрел вслед уходящему в небо самолету. Мои пытки с постоянно фонтанирующим какими-то трюками подопечным растворились в небе вместе с этим самолетом».

Человеком номер два на Кубе был Эрнесто Че Гевара. Его портреты висели рядом с портретами Фиделя, причем на такой же высоте. Каким он воспринимался тогда? По гражданству аргентинец, по профессии медик, всей своей жизнью Че Гевара доказал, что дух сильнее плоти. Я был хорошо знаком с Эрнесто. Помню поездки в провинцию Санта-Люсия, где находятся крупнейшие кубинские хромовые и никелевые месторождения. У «команданте Че» не было выходных, и он, по-моему, даже не понимал, что это такое. В воскресенье, когда кубинские политики отправлялись в провинцию на рубку сахарного тростника, Че Гевара тоже находился там. У него была астма, но он старался никак не показывать этого. Даже в жаркий кубинский полдень на тростниковых плантациях невозможно было понять, что этот человек страдает каким-то физическим недугом. Надо было видеть его глаза – всегда приветливые, улыбчивые, но одновременно мужественные и глубокие. Он имел колоссальную силу воли.

Год спустя я встретился с Че Геварой в Алжире на конференции Движения неприсоединения. Эти форумы собирали руководителей государств и правительств, представлявших огромный постколониальный мир – более ста стран. Я находился там в качестве советского представителя в Международном комитете по подготовке IX Всемирного фестиваля молодежи и студентов. Че Гевара рассказывал, как его критикуют за трактовку партизанской войны. Особенно его возмущали обвинения в маоизме. Он был слишком самостоятельным, чтобы считать себя последователем Мао Цзэдуна. «Вы скажите в Москве, что я ни у кого не заимствовал свои идеи; отношение к партизанской войне – мое внутреннее убеждение. Латинская Америка должна быть освобождена от олигархов и латифундистов, и партизанская борьба – лучшее средство для этого», – говорил Че Гевара.

В следующий раз я попал на Кубу только в 1967 году. Тогда я был первым заместителем председателя Комитета молодежных организаций СССР. В Гаване открывалась конференция Организации солидарности народов Латинской Америки. Такого рода мероприятия, проводившиеся раз в два-три года, предоставляли континентальную трибуну для политических партий и лидеров стран Латинской Америки левой ориентации. Сначала в Москве решили, что нашу делегацию в Гаване возглавит первый секретарь Компартии Белоруссии Петр Машеров. Потом вместо него предложили кандидатуру первого секретаря Компартии Узбекистана Шарафа Рашидова. Но в конце концов вместо них на конференцию поехал я.

Сейчас мне абсолютно ясно, почему так произошло. Кастро и его соратники в то время были весьма критически настроены по отношению к высшему руководству СССР, причем выражали свои взгляды открыто. В Гаване считали, что Советский Союз предает революционную Кубу и что началось это с Карибского кризиса, когда Москва вывела с Кубы ядерные ракеты. Позже, утверждал Кастро, Советский Союз не сдержал свои обещания о поставках на Остров свободы жизненно важных товаров, прежде всего продовольствия и нефтепродуктов. Более того, СССР не закупал в ранее оговоренных объемах кубинский сахар, чем, как полагал Фидель, вгонял в кризис кубинскую экономику, во многом основывавшуюся на сахарном экспорте.

Нельзя было не видеть, что советско-кубинские отношения серьезно испортились. Направить в этих условиях в Гавану высокопоставленного государственного деятеля Москва не могла. Положение осложняли идеологические разногласия. В СССР считали, что позиция Кубы и ряда латиноамериканских стран создает сложности в осуществлении политики разрядки и мирного сосуществования двух мировых систем. В Кремле в то время охладели и к Движению неприсоединения. Советское руководство пыталось улучшить отношения с Западом и в какой-то степени отдалялось от старых друзей и союзников из так называемого третьего мира.

Но означало ли все это бесповоротный отказ от сотрудничества с Кубой, с освободительными движениями в Латинской Америке, как пытались представить дело в Гаване? Полагаю, что нет. Разумеется, изменения, произошедшие в советской внешней политике после Карибского кризиса, не могли не сказаться на наших экономических и других связях. Но спад в отношениях наступил не навсегда. И важно было уметь ждать. Так и случилось. Москва и Гавана сегодня вновь стратегические партнеры.

В общем, в Гавану вместо кандидатов в члены Политбюро было решено направить Дзасохова как заместителя председателя Комитета молодежных организаций СССР. Вся советская делегация состояла из двух человек – меня сопровождал старший научный сотрудник Института Латинской Америки Сергей Семенов. На Кубе к нам прикрепили заведующего отделом ЦК Кубинской компартии Хосе Родригеса, который повсюду был рядом и показал себя убежденным сторонником укрепления советско-кубинских связей.

Заседания конференции проходили в гаванском кинотеатре имени Чарли Чаплина, вмещавшем две с половиной тысячи человек. На конференцию приехали все лидеры коммунистического движения стран Латинской Америки. В президиуме, среди многих других лиц, Фидель Кастро, первый секретарь Компартии Уругвая Родней Арисменди, лидер чилийских коммунистов Луис Корвалан. Вот слово берет Кастро и обрушивается с острой критикой на руководство СССР. Его выступление то и дело прерывается аплодисментами. Огромный зал встает. И только Арисменди и Корвалан сохраняют невозмутимость. Я, разумеется, тоже не вставал и не аплодировал. В это время на меня были направлены сотни, если не тысячи глаз, и в моем положении оставалось только одно: сохранять самообладание, не поддаваться эмоциям и точно фиксировать происходящее. Я наблюдал за Корваланом и Арисменди. Своим спокойствием и даже некоторой отрешенностью от происходящего они, как мудрые, опытные политики, показывали, что до разрыва дело не дошло, что мосты, связывающие Советский Союз с его союзниками в мире, достаточно прочны и что тучи, временно закрывшие небо Гаваны, рассеются.

Вместо запланированных пяти дней конференция продолжалась три недели, в течение которых мы с Семеновым безвыездно жили в гостинице «Гавана-Либра». Кубинское руководство затягивало закрытие конференции, ожидая, как потом выяснилось, что в Гавану вот-вот прибудет Че Гевара, отправившийся несколькими месяцами ранее организовывать партизанскую борьбу в Боливии. Появление Че Гевары должно было воодушевить собравшихся, придать новую энергию антиимпериалистической борьбе. Так и случилось бы. Но тогда еще никто не знал, что «команданте Че» схвачен в боливийских джунглях, его подвергают жесточайшим пыткам и скоро казнят. Для меня он остался человеком-легендой. Уверен, что его имя переживет века.

Впечатления от пребывания на Кубе в сложный период ее истории, сразу после Карибского кризиса, встречи со многими политиками и военачальниками Кубы и теперь живут в моей памяти и сердце.

В рукописи этой книги уже была поставлена точка, когда весь мир узнал о кончине выдающейся личности, команданте Фиделя Кастро Рус. Я вернулся к тексту и добавил: «Время безвластно над его именем. Появятся новые биографы, будут споры о его взглядах и поступках. Придут времена, когда в его честь будут названы города, площади, корабли. Может быть, будущие поколения станут говорить, что Куба – это страна Хосе Марти и Фиделя Кастро».

Сейчас я отступлю от хронологического принципа изложения событий. Дело в том, что командировка на Кубу в августе 1967 года стала для меня последней по линии Комитета молодежных организаций СССР. Завершилась моя комсомольская работа, деятельность в КМО и молодежном движении в целом. «Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым» – эти слова хороши в песне. Но рано или поздно приходит время переходить на другую работу. На своем примере хочу показать, как в СССР подбирались кадры. В начале 1967 года меня, видимо, «высмотрели» и взяли на учет. Одно за другим я получил два серьезных поручения.

Кубинской поездке на конференцию Организации солидарности народов Латинской Америки, о которой я рассказал выше, предшествовала командировка в Каир. В июне 1967 года, в ходе так называемой Шестидневной арабо-израильской войны, Египет потерпел поражение. Обстановка в Каире была накалена. В стране царила антисоветская истерия. На непрекращающихся митингах говорили о якобы ненадлежащей подготовке к войне по вине советских военных советников – с явной попыткой возложить ответственность на нашу страну. Именно в эти дни, когда разгорались политические страсти, в Москве было принято решение отправить делегацию в Каир. Было понятно, что впереди очень нелегкие выступления перед большими группами протестующих, многочисленные встречи, острые дискуссии. Делегацию возглавлял депутат Верховного Совета СССР, секретарь ЦК Компартии Узбекистана Рафик Нишанов. Состав делегации был сильным, в нее входил, например, первый заместитель председателя Гостелерадио СССР Энвер Н. Мамедов, талантливый политик и полемист, политический обозреватель газеты «Правда» Спартак Беглов и др. Дискуссии и выступления перед «улицей» – занятие достаточно серьезное и рискованное. Толпа может понять и поддержать, но может и снести – в прямом и переносном смысле – на обочину политики. По общему мнению, основная тяжесть работы выпала главному муфтию Духовного управления мусульман Советского Союза Зиауддину Бабаханову и мне как представителю Комитета молодежных организаций СССР. Бабаханов ежедневно проводил молитвы в знаменитой мечети Аль-Азгар в Каире, а потом выступал перед верующими. Он делал очень много для восстановления доверия между двумя народами. Возможно, такое было бы не под силу иному крупному политику или дипломату. А я встречался с тысячами молодых офицеров и бойцов египетской армии.

Помню, как недалеко от Каира, в Сахара-Сити, собралось около трех с половиной тысяч египетских военнослужащих – раздосадованных поражением, в запальчивом настроении. Мне же предстояло подняться на трибуну и защищать позицию моей страны, находить аргументы, верные слова и выражения.

Недружественные настроения в Египте уходили. Наша делегация, видимо, внесла свой скромный вклад в это важное дело. Ситуацию уверенно взял под контроль Насер, первый президент Египта. На гребне народного недовольства после поражения в войне с Израилем он, как известно, заявил о намерении уйти в отставку. В ответ египтяне по всей стране вышли на улицы, требуя от Насера остаться лидером народа и президентом страны.

Ясуси Акутагава: великий музыкант и политик

16 сентября 1964 года в Кремлевском Дворце съездов состоялось открытие Всемирного форума солидарности молодежи и студентов «За национальную независимость, свободу и мир». Накануне в десятках стран на разных континентах прошли массовые мероприятия в поддержку Всемирного форума в Москве. Во многие страны были направлены делегации Комитета молодежных организаций СССР (читай: ЦК комсомола по решению ЦК партии).

Мне предстояло отправиться в Токио. Там я должен был встретиться со всемирно известным композитором и дирижером Ясуси Акутагавой. Поездка не была связана с его музыкальной деятельностью. Надо было подробно и доверительно обсудить возможность личного участия Акутагавы в предстоящем форуме молодежи в Москве и объяснить, какое важное значение здесь придают приезду японской делегации. Акутагава возглавлял молодежное крыло социалистической партии Японии, которая в 1960-х годах была, пожалуй, самой влиятельной в стране. Японские социалисты неизменно входили в руководство Социнтерна. Поэтому Акутагава пользовался большой известностью в молодежном мире.

Маршрут моего полета в Токио был оптимальным и позволял не засвечиваться. Сначала авиарейс Москва – Копенгаген авиакомпании SAS северным маршрутом (через Северный полюс). До Копенгагена я долетел благополучно, но потом возникли проблемы. Меня отказались регистрировать, сославшись на то, что есть ограничения для полетов по этому маршруту представителям некоторых национальностей. Спрашиваю: где об этом сказано? Приносят толстенный сборник текстов с подшитыми циркулярами. Там перечислены национальности, представителям которых (не гражданам государств) полеты северным маршрутом запрещены. Почему, до сих пор не знаю. Абсурд. Я заявил, что не принадлежу ни к одной из перечисленных в циркуляре национальностей. Сказал, что я осетин с Кавказа. В мыслях не допускал возможности, что важное поручение, ради которого лечу в Токио, сорвется. Помню, что я очень возмутился и, апеллируя к правам человека и международному праву, потребовал дополнительных объяснений. Сказал о своем праве самому выбирать рейс. На шум вышел командир другого авиалайнера. Он сказал, что возьмет меня на борт самолета, который летит в Токио другим маршрутом, не через Северный полюс. Я согласился. Маршрут предстоял достаточно замысловатый: Копенгаген – Цюрих – Афины – Тегеран – Таиланд – Сайгон и только потом Токио.

Командир экипажа предупредил, что до Афин я лечу как обычный пассажир, а дальше играю роль больного, лишенного возможности самостоятельно передвигаться. Во время промежуточных посадок все выходят, я же остаюсь на месте, накрытый одеялом. Пролетели Таиланд, в то время оплот американских ВВС. Далее летим в Сайгон, тогда еще столицу Южного Вьетнама, опорного пункта войны США против Северного Вьетнама.

Это путешествие особенно запомнилось. Сидеть, не двигаться, и только «чужие» аэропорты. А потом произошло нечто и вовсе мистическое.

В Токио мы должны были приземлиться в 06:05, после 14 часов полета с посадками. Но в токийском аэропорту была очень низкая облачность. Самолет делает круг и не приземляется. Заходит на второй и устремляется ввысь. В салоне все уже молятся, каждый своим богам. Я вспоминаю слова отца: «Хватит тебе уже мотаться по миру». Все ждут самого скверного развития событий.

С четвертой попытки самолет наконец приземлился. У трапа меня встретили Ясуси Акутагава, собкор «Комсомольской правды» Женя Русаков и еще человек пять японцев. С приветственными возгласами «Банзай!» вручили чашу японского саке.

В конце концов все завершилось успешно. В Москву на Всемирный молодежный форум прибыла солидная и активная делегация японской молодежи. Вместе с делегациями из десятков других стран она имела возможность дискутировать по вопросам войны и мира, свободы и справедливости, расового и этнического равенства.

Переворот в Алжире. Футбол и политика

Мне везло на встречи с незаурядными людьми. Почти сразу после первой поездки на Кубу произошел новый поворот в жизни. Меня назначили советским представителем в Международном подготовительном комитете IX Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Алжире. Люди старшего поколения помнят, насколько важными для СССР и для мирового общественного мнения были эти фестивали. Весной 1965 года я отправился в Северную Африку.

Форум должен был начаться в сентябре. Работу подготовительного комитета патронировал лично Ахмед Бен Белла, первый президент Алжира, человек необычайно популярный в стране и во всем мире. Он был удостоен звания Героя Советского Союза. Такое же звание было присвоено первому президенту Египта Гамалю Абдель Насеру. Несколько раз в месяц Бен Белла лично проводил совещания, связанные с подготовкой фестиваля. На этих встречах обычно присутствовало человек десять – пятнадцать, в том числе и я. Так что алжирского президента мне довелось наблюдать довольно близко.

Будучи выдающимся политиком, он в своей жизни успел сделать многое. В молодые годы Бен Белла был студенческим лидером, а также лучшим игроком национальной сборной по футболу. Уже тогда его хорошо знали во Франции, поскольку Алжир в то время был подмандатной французской территорией. Бен Белла получил прекрасное университетское образование, всегда придерживался светских взглядов, в политике не шел на поводу у религиозного фундаментализма. Но судьба его сложилась печально. Как раз в июне 1965 года, когда мы готовили Всемирный фестиваль молодежи и студентов, Бен Белла был свергнут полковником Хуари Бумедьеном, тогдашним министром обороны Алжира.

Произошло это опять же на фоне футбола. В Алжир на матч с национальной командой прибыла сборная Бразилии, и Бен Белла, бросив все дела, отправился в средиземноморский город Оран, где должна была состояться игра. Алжирцы в тот день проиграли, а Бумедьен, воспользовавшись отсутствием Бен Беллы, совершил государственный переворот. Вот к чему может привести увлечение футболом, если речь идет о большой политике.

В стране немедленно ввели чрезвычайное положение, передвижение всех лиц, тем более иностранцев, было ограничено. Мы попали в сложнейшую ситуацию. Дело шло не только к срыву крупнейшей политической акции, каковой должен был стать фестиваль, но и к откату назад советско-алжирских отношений. Все разрушилось, работа остановилась. Но никто не растерялся, не запаниковал. Пример подавали старшие товарищи. Послом СССР в Алжире в то время был Николай Михайлович Пегов, в прошлом секретарь Президиума Верховного Совета СССР. Ровесник первой русской революции, он длительное время работал на ответственных партийных постах и в дипломатию пришел уже зрелым человеком. Был послом СССР в Иране и Индии, позже стал заместителем министра иностранных дел. Хотя прошли десятилетия, до сих пор вспоминаю о Пегове с искренним уважением. Его характер, выдержка, проявленная в острейших ситуациях, в том числе и тогда в Алжире, заслуживают самой высокой оценки.

Через несколько дней после переворота я был срочно вызван в Москву для доклада о том, что мне лично известно о происшедшем. Отчитывался в разных инстанциях. Отношение к случившемуся было настолько серьезным, что я должен был написать обстоятельную записку на имя Михаила Андреевича Суслова, «человека номер два» в стране. Суслов сам занимался изучением обстоятельств и причин алжирских событий – в Кремле их расценили как серьезный удар по нашим позициям в арабском мире и в Средиземноморье. Позже СССР выровнял отношения и с Бумедьеном. Но поначалу к перевороту в Алжире отнеслись с большой тревогой.

События в Алжире, смещение и арест президента Ахмеда Бен Беллы, не позволили провести Всемирный фестиваль молодежи и студентов в этой стране. Он состоялся, но не через два года, а позже, и прошел с большим успехом в Софии.

Бен Белла находился в заключении 10 лет, а может, и больше, пока Бумедьен не ушел из жизни. А потом новый президент Алжира Шадли Бенджедид разрешил Бен Белле уехать за границу, взяв с него обязательство не заниматься политической деятельностью. Довольно долгое время Бен Белла жил в Швейцарии и соблюдал эту договоренность; в конце 1980-х тот же Шадли Бенджедид разрешил ему вернуться на родину… Самое интересное, так иногда бывает, что за одну жизнь личность этого человека, обладавшего в мировоззренческом плане европейским образом мышления, или, точнее, «французским образом мышления», под тяжестью переживаний, связанных с политическим заключением и изгнанием с родины, трансформировалась. Бен Белла начинал политическую жизнь как светский алжирский гражданин, но в конце стал глубоко верующим мусульманином и ушел из жизни полностью погруженным в ислам, в мусульманскую веру. Ахмед Бен Белла навсегда останется в памяти героического алжирского народа.

Путешествие на Огненную Землю

Впечатления от встреч с яркими личностями XX века остаются в памяти и через много десятилетий. Они как подарки судьбы, которые всегда с нами. В феврале 1966 года делегация ВЛКСМ в составе секретаря ЦК Абдурахмана Везирова, меня, тогда заместителя председателя Комитета молодежных организаций СССР, и Льва Быстрова, сотрудника КМО, отправилась в Чили на съезд коммунистической молодежи. Путешествие неблизкое: из Москвы в Париж, затем в Дакар, оттуда в Буэнос-Айрес и только потом в Сантьяго-де-Чили. Лидером чилийской молодежи была Гладис Марин – пассионарный, очень популярный политик, член национального парламента. В ее жилах текла и индейская кровь, как и у Луиса Корвалана – генерального секретаря компартии Чили, человека из поколения коминтерновцев. Несмотря на молодость, Гладис Марин, как и Корвалан, была известна далеко за пределами Чили.

В больших университетских аудиториях, на молодежных митингах в Сантьяго-де-Чили успешно проходили выступления Абдурахмана Везирова. Я рассказывал о международных связях советской молодежи. Неизменные темы – солидарность с Кубой, с народом Вьетнама, единство молодежи в поддержке антивоенного движения. Все это было очень полезно.