«Прощание славянки»

– Я родом из очень знаменитой семьи, в наших краях, купцов хлеботорговцев Ивановых-Лаптевых. Мой прадед был бурлаком на Волге. Здоровенный мужик, но водкой не баловался, деньгу берёг. Смог дать кое-какое образование своим детям. Издревле велось, в нашей семье, старшего сына величать Иваном. Мой дед был Иван, отец Иван, ну и Ваш покорный слуга, так же Иван. Дед, начинал свой трудовой путь, как и положено, по традиции, бурлаком, но вовремя понял, что капитал на этом не сделаешь. С мелким купчиком создал своё товарищество. Баржу сначала арендовали, когда появилось немного денег, выкупили её. Купчик на радостях спился, а дед продолжал упорно трудиться. Лет, через двадцать, у него уже было с десяток барж. Он женился на молодой вдове купца Лаптева. Объединили не только капиталы, но и фамилии. Так мы стали зваться Ивановыми-Лаптевыми, почти дворянская двойная фамилия. Работали все наши близкие родственники в нашей фирме. На водку было наложено страшное табу. Когда деду исполнилось пятьдесят лет, у него уже было с полсотни разных грузовых судов и два пассажирских судна. Настоящее речное пароходство. Любой российский банк, под его честное слово, мог дать ему ссуду в миллион рублей, по сегодняшним меркам, это, наверное, сотни миллионов долларов. Отец получил прекрасное образование в Петербурге. Был биологом, прекрасным агрономом. Наш город процветал. Дед сделался меценатом. За свои деньги построил театр, который до сих пор является красивейшим зданием в городе. На центральной улице построил дом для семьи. Вы часто его видите, там сейчас городское управление спецслужб. Грозное здание. Я недавно там был. Видел комнаты, где я должен был родиться, там находятся кабинеты больших начальников. Внутри здания, конечно, всё перестроили, но двери и полы старые, дореволюционные. Мне показали моё личное дело. Оказывается, после войны, нашу семью опознал какой-то мужик, хотели арестовать всех, но не успели. Умер вождь и учитель всех времён и народов товарищ Сталин, и нас не тронули. Да и кого уже можно было трогать, моя мать и отец были дряхлыми стариками, ели жившими на этом свете и вскоре, в течение одного года скончались, друг за другом. Могли, конечно, посадить меня, на меня было особое личное дело. Ой, сколько я про себя начитался. Но, буду рассказывать всё по порядку. Революция. Дед отказался уезжать за границу. Не верил, что пролетариат долго удержится у власти. Да и куда уезжать и с чем, денег, то на руках не было, всё было в товаре. Но вот пришёл гегемон в серьёз и надолго. Гражданская война, немцы в Поволжье. Огромная смута. После всего этого отец вернулся в родные места. Благо его никто не помнил в лицо из наших горожан, а то бы сдали в ЧК. Родственники все погибли за это время. Кто от голода и тифа, а кого и наши доблестные чекисты замордовали. Вот он и остался один на белом свете. Хорошо, по дороге домой потерял вторую половину фамилии. Стал, просто Иванов. А сколько Ивановых в России, не счесть. О своём образовании не вспоминал. Работал грузчиком на пристани, слава Богу, здоровьем и силой наш род не обделён. Можете посмотреть на меня. Я и сейчас могу подкову сломать, хоть и возраст мой, о го-го. Встретил красивую девушку, влюбился, женился. Всё честь по чести. Как и положено, через девять месяцев родился я, первенец Иван. Потом два брата и сестра, все погодки. Началась коллективизация, колхозы, продразвёрстки и прочая дребедень. Отец сразу понял, это не немцы в восемнадцатом году. Те, то же хлеб отбирали и вывозили, но людям немного оставляли, чтоб не умерли с голоду. Коммунисты, же забирали всё, до последнего зёрнышка. Отец почесал голову и произнёс мудрые слова:

– Эти доведут хлебный край до голодухи. Надо скорее бежать отсюда.

Мы всей семьёй снялись с насиженных мест и отправились за Урал в Сибирь. Устроились в колхозе, но когда пришла разнарядка, что вместо ржи нужно сеять пшеницу в Сибири, отец выхлопатывал себе место лесника на отшибе. Так мы стали жить своим хозяйством, хотя немного денег отец получал и от государства. Познакомились со староверами, в тайге их было достаточно. Ни тебе царской, ни советской власти. Хотя, их оттесняли глубже в тайгу. Они отцу показали несколько делянок пригодных для посева ржи. Конечно, белая булка вкуснее, но нам жаловаться не приходилось, было, и зерно, и было чёрного хлеба в достатке. Завели коров, скотину всякую и птицу. По тем меркам стали кулаками, если бы начальство узнало, не миновать нам лиха. Но кто сунется в тайгу, весной распутица, летом мошкара и гнус. Только зимой иногда приезжал на санках уполномоченный, но отец его всегда поил самогоном и он ничего не видел, акромя зелёного змия. Родители с нами занимались, отец всегда говорил, что лишних знаний не бывает. До девяти лет я обучался дома, потом меня отдали в поселковый интернат, где я и окончил восьмилетку отлично. Так мы бы и жили в Сибири, но опять подтвердился факт, лишних знаний не бывает. Зимой возле нас проходила дорога, по которой таёжники возили рыбу в посёлок. Отец выменивал её и делал отличные волжские балыки. А это я Вам скажу, не каждому под силу сделать, тут нужен огромный опыт и знания рецептуры. Просто вяленой рыбой никого не удивишь. С его продукцией познакомился сначала секретарь райкома, а затем и обкома. Как-то он ехал в командировку в Москву и заказал отцу хороших балыков. Не знаю, что произошло в Москве, и кто пробовал рыбу, но отца на Волгу пригласил работать чуть ли, не сам министр рыбного хозяйства. Балыки волжские ценились за границей, а это валюта. Так мы оказались опять на Волге. Отец солил рыбу и икру, знания биолога ему сильно пригодились. Начальство диву давалось, откуда у этого огромного бородатого мужика столько знаний, рядом с ним они, порой, выглядели неучами. Один раз он себя чуть не выдал, прочитав этикетку на банке для чёрной икры на французском языке, но вовремя спохватился и сказал, что выучил эту фразу ещё до революции. Впредь он себя вёл очень осторожно. Я окончил десятилетку с золотой медалью и поступил в медицинский институт. Два года прозанимался и тут война. На советскую власть мне было наплевать, но за родину я пошёл воевать добровольцем. Родина не бывает красная или белая, она, просто, Родина. Служил я в медсанбате фельдшером, но мне военврач доверял, и я много оперировал самостоятельно. Работали круглые сутки. К концу сорок первого года мы подверглись нападению фашистских «Юнкерсов». Пуля мне пробила грудную клетку и лёгкое и прошла навылет, небольшой осколок застрял под левым коленом. В госпитале, слава Богу, осколок не попытались достать, думаю, после их манипуляций я бы остался без ноги, а так я провалялся там около полугода. Я хромал сильно, но от службы не уклонялся и рвался на фронт, но меня отправили доучиваться в мой родной институт. Окончил я его сразу после войны с красным дипломом. Доктора возвращались с фронта в город и меня отправили в заволжские степи, куда Макар телят не гонял. Шёл я по улице ранним августовским тёплым днём на вокзал за билетом, чтобы отправиться поездом к месту своей работы. Птички поют, поднимаю голову и вижу в окне второго этажа необыкновенной красоты девушку. Огромные чёрные глаза, длинные ресницы, удивительно белая кожа и длинная толстая коса, губки бантиком. Так я простоял, глядя на неё около часа. На меня напал столбняк, я не мог сдвинуться с места. Она, то же всё время смотрела на меня. Видимо, в конце концов, ей это всё надоело, и она, помахав мне ручкой, скрылась в квартире. Так я простоял ещё очень долго. Ни о каком вокзале не могло быть и речи. Собравшись с духом, я зашёл в подъезд, поднялся на второй этаж и позвонил в дверь. Дверь отворилась, и я увидел её снова. Какая фигура, а грудь, а ножки? Что Вам сказать, влюбился я сразу. Она смутилась и покраснела, от этого стала ещё краше, но в квартиру пригласила зайти. Не знаю, что на меня нашло, но я тут же признался ей в любви. Рассказал, что я уезжаю по распределению в глухомань работать и без неё я никуда не поеду. Прошу её руки и сердца, и, вообще поехали со мной. Мы познакомились. У неё оказалось прекрасное имя Белла. Я долго рассказывал о себе, пока не появилась её мамаша с моим будущим тестем. На многозначительный взгляд её родственников, а это ещё кто и откуда он взялся в их квартире, Белла, тут же ответила.

– Это мой жених Иван, мы сегодня с ним уезжаем к месту его работы.

Я чуть не умер от счастья. Я не верил своим ушам, неужели это правда, я стану обладателем такой красоты, такого бриллианта. Нет, это мне всё снится, такого быть не может. Так много и всё сразу. В чувства меня привела моя уже тёща, то есть она лишилась чувств. Она с грохотом упала на тестя, повалив и его на пол. Дамой она была дородной, хорошо за сто килограмм, а тесть, хорошо бы в нём было хотя бы пуда три, всю силу падения принял на себя. Не знаю, чем бы всё это закончилось, но к счастью рядом оказался доктор, то есть я. Ведра воды не понадобилось, учитывая габариты мамаши, обошлось кружкой воды, вылитой ей на голову. Других лекарств у меня под рукой не оказалось. Хорошо я ещё не приложился пощёчиной, для лечения истерических состояний, а то бы моя будущая свадьба была бы, думаю, под большим вопросом. Когда все пришли в себя, слово взяла Рахиль Моисеевна, так звали Беллину маму.

– Беллочка, я не против твоего замужества. Но посмотри на этого гоя и оборванца. На нём гимнастёрка вся в заплатах.

И это была полнейшая правда.

– Ты будешь с ним голодать. И посмотри на него внимательно, он здоровый как бугай. На него будут вешаться все девки в округе, ты ведь понимаешь, что война поубивала половину мужиков в нашем государстве. Ты останешься вдовой при живом муже, или, хуже того он насладится твоей красотой и бросит тебя. Этим русским нельзя верить. Они могут, только, волочится за девками и жрать водку. И, вдобавок, а как же консерватория, ты только поступила на первый курс. И вообще, сколько дней ты его знаешь, может быть, он проходимец или вор какой-то.

Никогда не мог подумать, что в такой хрупкой девушке может быть столько энергии и самообладания. Свою судьбу она решала без моей помощи. Нахмурив свои прекрасные брови, она начала отпор.

– Ах, бросьте мама. Где Вы сегодня найдёте мне жениха еврея. Из всех холостых, полоумный Абраша и Изя, но он плешивый и ему лет под шестьдесят, хоть и говорят, что денег у него куры не клюют, но ходит он в замызганном френче. Остальных поубивали немцы. А, что до консерватории, то кому нужна моя музыка сегодня, да ещё и в этой стране.

Тут её мамаша перепугалась. Запахло антисоветчиной. Меня они видели первый раз в жизни, и никто не мог поручиться, что я не сдам их нашим спец органам. Это и сыграло решающую роль.

– Ша, ша, тише, зашипела Рахиль Моисеевна. Хочешь замуж, бери этого гоя, только не говори потом, что я тебя не предупреждала, когда он тебя бросит с детьми, или от пьянства умрёт под забором, что произойдёт совсем скоро. Они же без водки жить не могут. И, вообще без венчания с раввином я тебя никуда не отпущу. Сегодня суббота и раньше, чем завтра и говорить не о чем.

Тут Белла подняла свои прекрасные глаза и многозначительно посмотрела на меня. Не мог же я подвести девушку, которая сразу и окончательно поверила мне и в меня. Раввин, так раввин, хоть Папа Римский, какая разница.

– Сегодня вечером я со своими родителями зайду к Вам, и мы обо всём договоримся, сказал я. Пошли Белла на вокзал за билетами на завтра.

Взял её за руку, и мы вышли на улицу. Не мог же я её оставить дома, как было поверить своему счастью так быстро. Ещё, каких-то несколько часов назад, я и не помышлял о женитьбе. Я был ошарашен, опьянен и очень взволнован. Ни купейных, ни плацкартных билетов в кассе не оказалось. Такое впечатление, что вся страна передвигалась по железной дороге, только в общих вагонах. Я предлагал любые деньги за купейные места, ну это громко сказано, любые деньги, в кармане у меня их было не много, но всё равно, пришлось брать билеты в общем вагоне. Обратно мы пошли к моим родителям. Белла взяла меня под руку и прижалась ко мне. Моё сердце выскакивало из груди. Я ещё сильнее захромал. Догадайтесь с первого раза почему. Вон, Ленка заулыбалась, сразу догадалась почему, но этого момента, близости, конечно, мне пришлось дожидаться, ещё целую неделю. Мои родители выслушали эту новость спокойно. К этому моменту из всех детей я остался один в живых. Братья погибли на фронте в самом конце войны. Две похоронки пришли почти одновременно. А сестра во время войны скончалась от энцефалита, она была на Дальнем Востоке со своим мужем. Опять только Иван выжил из нашего рода, но на мне и весь Иванов род остановился. Хотя нет, остались потомки, о них я позже расскажу. Мать побежала за Короваем и рушником. Они с отцом взяли икону и благословили нас. Белла ни минуты не колебалась и поцеловала икону. Мне на душе стало спокойно. Моя женщина отныне и на веки. Мы впервые поцеловались. Прошло много лет с этого момента, а её поцелуй я до сих пор ощущаю и поныне. Передать это невозможно. Мои родители засобирались и хотели нас оставить одних, но Белла до того покраснела, от неё можно было затопить печь без дров и я пошёл с ней гулять по городу. Нога болела так, что выть хотелось, но любовь из нас делает совершенно других людей. В эти минуты я мог взобраться на любую гору мира, а здесь какие-то ничтожные боли в раненой ноге. Вечером мы с моими родителями отправились к новым родственникам. В их квартире пахло чесноком, жареным луком и прогорклым рыбьим жиром. Приняли нас относительно спокойно. Рахиль Моисеевна представила своего мужа. Он оказался без правой руки, вместо неё у него был протез. Поздоровался он с моими родителями левой рукой.

– Лейб Давидович Шварц, профессор консерватории, в прошлом знаменитый скрипач, Вы, должно быть, слышали до войны о нём. Какие афиши, как его принимала публика. Но вот шальная пуля, когда он выступал на фронте с концертом перед солдатами. Один выстрел, нет руки, в скрипке пуля, я потом Вам покажу её и пропал великий музыкант.

Тёща моя пыталась сказать на корявом французском пару фраз, что б добить моих родителей своим аристократическим поведением. На что мой папуля, ни сколько не смущаясь, на чистом французском, поправил её фразы и добавил.

– Мадам, у Вас прекрасная дочь у меня хороший сын, пусть они будут счастливы.

Не знаю, поняла ли она, что сказал мой отец, но она была полностью обескуражена. Как этот бородатый мужик мог говорить отлично на французском языке и иметь такие гусарские манеры.

Тогда тёща принялась ко второй части своего надуманного триумфа. Она подошла к комоду и достала из него золотой царский империал, позвала тестя и сказала.

– На, передай Моне золотой червонец, пусть Белле к утру сделает обручальное кольцо, да, и ещё вот кусочек цепочки пусть и мужу её сделает кольцо, хотя на его лапищу может и не хватить, пусть добавит, я потом рассчитаюсь. Тесть выскочил из комнаты, побежал выполнять приказания жены. Тут настала очередь выступить и моей матушке.

– Мы не обдергаи с улицы. Мы приличные люди.

И из того места где обычно женщины держат свои драгоценности, из-под сердца, для пошляков из бюстгальтера, быстрым движением достала свёрток. Развернула его. Из коробочки достала бриллиантовый гарнитур. Серьги и кольцо. Поклонилась Белле и сказала.

– На, прими дочка, от нас с отцом, на долгую память. А что касается обручальных колец, то это прерогатива мужа. На, сынок, два обручальных кольца, тебе и дочке нашей Беллочке.

По-видимому, мой тесть хотел услышать до конца триумфальную речь своей жены, так как задержался в коридоре и зашёл обратно в комнату с открытым ртом. Но это ещё не всё. Мы сели за стол. На столе стояла фаршированная рыба, варёная курица, жареная рыба, форшмак, бутылка белого грузинского вина и огромная бутылка водки. Отец мой зашёл в переднюю и принёс плетеную корзинку, которую взял с собой из дома. Достал большую банку чёрной икры, балык и бутылку коньяка. Отец с работы никогда ничего не приносил домой, чёрную икру я никогда в своей жизни не ел. Как он понял, что именно сегодня она понадобится, я не знал. Мои мысли были о Белле, так я у него и не спросил об этом, да, теперь уже и не важно. Когда они узнали, что я ещё и врач, до этого, просто, не было момента им сообщить, то всю свою спесь они, наконец, отбросили. К водке никто не прикоснулся, а вот по рюмке коньяка мы выпили. Так прошло моё сватанье. Быстро и красиво. Рахиль Моисеевна отказалась отпускать свою дочку со мной, и я с родителями отправился восвояси. Ночь оказалась сильно длинной. К своему стыду, а может быть и к праведности своей, женщин я ещё не знал, хотя мне было уже почти двадцать четыре года. В наше время меня бы выставили на смех, но я был целомудренней, чем Адам, до вкушения яблока. Всю ночь я метался по своей холостяцкой постели, я так желал свою Беллу, что, просто сходил с ума. Клянусь Вам, со мной это было впервые. С утра я ходил по дому, как в воду опущенный, всё время, поглядывая на часы, а они шли медленно, медленно. Жизнь вокруг меня остановилась. Родители поглядывали на меня и улыбались, что меня ещё больше раздражало. Но вот часы пробили десять раз, и я помчался, правда, немного хромая к своей любимой. Взлетел на второй этаж, и в передней столкнулся с людьми в непонятных одеждах. Они были одеты в длинные чёрные сюртуки, белые рубашки. На голове большая чёрная шляпа, из-под которой свисали длинные вьющиеся волосы. Они мне дружно поклонились и поприветствовали меня на не понятном мне языке, очень похожем на немецкий язык, но точно не по-немецки, так как я хорошо говорил на этом языке. Это был идешь. Я обнял Беллу, она очень смутилась. Нас подвели к человеку, закутанному в белое покрывало, к которому все обращались – ребе. Всё время, раскачиваясь, он начал читать молитву, я так думал. То, что он говорил своим гортанным голосом, я не слушал, потому, что не понимал ни слова, но все рядом стоящие, периодически, что-то восклицали, как бы в знак согласия. Меня поразил запах исходящий от раввина, что-то он мне напоминал, я напрягал память, но ничего путного мне в голову не приходило. Этот запах я запомнил на всю жизнь. Я очнулся от того, что в спину меня толкнула моя будущая тёща и сказала.

– Скажи, хотя бы уже по-русски, – Да, а то люди уже начинают сомневаться в тебе, зачем ты здесь стоишь. Я не могу понять, кто хочет жениться я или ты.

Ничего не понимая, я сказал, да, и тут же и Белла сказала да. Мы одели друг другу на безымянный палец по обручальному кольцу. Теперь уже настоящая моя тёща опять не удержалась от комментариев.

– Ну же, шалопай, поцелуй свою невесту, а то добрые люди ждут.

Я обнял Беллу и нежно поцеловал её в губы. Раздались бурные возгласы. Мужчины окружили нас и стали танцевать. У Беллы на голове была белая накидка, выглядела она великолепно, но мне казалось, что все мужчины, танцующие вокруг нас смотрят не на неё, а пялятся на её уши. Бриллианты, подаренные Белле, действительно были великолепны и изумительно сверкали. После танца мы поклонились её родителям и собирались покинуть их, через два часа отходил наш поезд. Я пожал левую руку своему тестю. Тёща расплакалась, обняла меня и не прощанье выдала дежурную фразу.

– Береги мою деточку. Ты хоть и голодранец, и гой, но я тебе верю, в обиду не дашь мою единственную кровиночку. Ладно, ступайте с Богом.

И, уже с сухими глазами добавила.

– Да, Белла, не вздумай давать этому красавцу, пока не поставит в паспорте штамп. А то, я знаю этих. На следующий день возьмёт и сбежит.

У Беллы было шикарное приданное. Маленький чемоданчик, в котором лежала пара нижнего белья, ситцевое платье, тёплые ботинки, десяток носовых платков и две пластинки с ариями из оперы «Севильский цирюльник». Фортепиано мы оставили у её родителей. В вагон бы оно, точно, не влезло.

На вокзале нас провожали только мои родители. Нас по очереди обняли, поцеловали, перекрестили и посадили в вагон. Помахали ручками и поезд тронулся. Вот так я за одни сутки влюбился, женился и уехал к месту своей работы. Ни тебе вздохов, редких поцелуев, признаний в любви и всей прочей мишуры, которая предшествует браку. Всё правильно. Браки свершаются на небесах, а всё остальное суета. Белла, как ребёнок, свернулась калачиком на жёсткой скамье вагона, голову положила мне на колени и тут же заснула. Видать и у неё ночь была бессонная. Сначала я всю дорогу гладил своей рукой по её чудным волосам, а потом и сам заснул. Было жарко и душно в вагоне, но мы этого не ощущали. Мы были молоды, но самое главное, мы любили друг друга, а это самое главное. Через пятнадцать часов, поезд прибыл на нашу станцию.

От станции нам было добираться до конечной точки маршрута ещё с локоть на карте мелкого масштаба. Пока я думал, как разрешить эту проблему, на дворе была тёмная ночь, к нам подъехал на телеге мужик. Встал во весь рост и громко заорал на всю округу.

– Доктор «здеся» есть?

Я оглянулся, кроме нас с Беллой на перроне никого больше не было, значит за мной. Мы погрузились на телегу и поехали восвояси. Я совсем забыл, что накануне своего отъезда дал телеграмму в райцентр о своём приезде. Возница ждал меня уже целые сутки. По дороге познакомились. Мужика звали Акимом, он при больнице был возчиком, водителем скорой помощи по-новому. Телега была застлана душистой соломой и сухим разнотравьем. Дорога была ровной без больших ухабов. Я обнял свою жену, и мы заснули. Так я провёл свою первую брачную ночь. Под утро мы въехали в посёлок. Телега остановилась возле здания больницы. Ну, зданием это было трудно назвать, длинный барак и к нему примыкала небольшая изба, это была поликлиника. Меня ждали одного и разместили в смотровой. Днём осматривай посетителей, а ночью спи себе на кушетке. Если в ночное время кто-нибудь заявиться, то и доктора искать не надо. Как говориться, все удобства, но во дворе. Куда девать Беллу, я пока не понимал. Главным врачом всего этого заведения был старичок, который ели-ели ходил. Работать он здесь начал ещё до революции. Был выслан из Петербурга, как неблагонадёжный, посмотрел, что творит Советская власть в Поволжье и её так же не принял, но это я уже узнал гораздо позже, когда познакомился с ним поближе. Он мне вручил ключи от заведения, заодно приютил у себя Беллу, на время, пока приведут в порядок моё жилищё.

Иван Иванович задумался ненадолго, тяжело вздохнул, и продолжил свой рассказ, который мы с Леной слушали не перебивая.

– Не буду Вам рассказывать подробностей той увлекательной жизни. Через два дня привели в порядок не большой домишко, в две комнатушки, для меня. Мы с Беллой пошли в поселковый совет и нас расписали. Белла стала Иванова Белла Леонидовна. Лейбовна, как-то не звучало в нашем поселке.

Как и говорила моя тёща Белле, пока не распишется с тобой, не давай ему, так и получилось. Хотя два дня ходил как чумной, так хотелось вечером затащить любимую в кусты, поднять подол её платья, и так сказать, рабоче-крестьянским методом показать ей кто в семье хозяин, но не хотелось обижать её, сильно влюблён был. Пока я весь день трудился, Белла приводила в порядок наше новое жильё. Я старался быстрее отпустить всех посетителей и бежать домой к своей милой, наконец-то мы будем одни и будем принадлежать друг другу. У меня молодая красавица жена, а я ещё ни разу не выполнил свой супружеский долг. Как назло, больные всё прибывали и прибывали. Было очень много ребят с пост военными травмами. У одного культя ноги нагноилась, у другого осколок в спине «зашевелился», совсем скрючило в три погибели. У пожилой женщины сердце болит. Из лекарств я один, бинтов не хватает. Санитарка, как на фронте, стирает их и утюгом проглаживает. Маленький ребёнок с пневмонией и многие другие со своими болячками. Но вот, к вечеру приёмная опустела, я умылся, снял халат и побежал, нет, полетел домой. В квартире было чисто прибрано, на печи стоял ужин, но ни до еды мне было. Я схватил Беллу на руки и понёс в нашу маленькую спаленку. Она мне, что-то шептала на ухо, но я в это время оглох. Улёгшись с ней на кровати, я начал осыпать её поцелуями и медленно стягивать с неё и с себя одежду. Сначала она не сопротивлялась, но потом начала придерживать меня за руки. Я имел не только русское, но и еврейское счастье. Два счастья, это слишком много. Белла крепко меня поцеловала и прошептала.

– Ванюша, да подожди мой любимый, мне уже сегодня нельзя, надо подождать несколько дней.

Хоть я и врач, но её слова доходили до меня очень долго. И когда я осознал весь трагизм положения, аж завыл по-собачьи. Ужин проходил в похоронной обстановке. Наша первая ночь. Я её обнимал, целовал, но всё моё «существо» рвалось наружу. Честно Вам признаюсь, не знаю, как это получилось, но я осеменил Беллину руку.

Лена посмотрела на Ивана Ивановича и засмеялась. Это был первый её смех за всё-то время, которое она пребывала у меня.

– А, знакомое состояние, так я продолжаю. Утром я пошёл принимать больных, а вечером домой не пошел и решил зайти к Прохору Петровичу, так звали старенького доктора. У него была обширная клиентура среди сельского населения, наверно он был в том положении, в котором нахожусь я сейчас. Только он, никогда не ходил по вызовам, а принимал страждущих, у себя дома.

– Посоветоваться я к Вам пришёл Прохор Петрович, научите и помогите. Как обходиться без лекарств, лаборатории, и вообще, Вы опытнее меня, надо Вам выходить на работу, нечего сидеть дома.

У него аж глаза прослезились. Много он мне за этот вечер, да и в последующие дни, рассказал. Целая наука, как будто ещё один институт окончил. В дальнейшем мы даже оперировать начали. Подружились мы с ним. Через пять дней всё стало на свои места. Белла, таки оказалась девицей. Понравилось мне это дело до невозможности. Первое время бегал домой каждую свободную минуту. Только в приёмной никого нет или Петрович меня может заменить я к Белле под бочёк. По началу, к этому процессу она относилась с прохладцей, а потом и ей понравилось, вошла во вкус. Она уже меня по ночам теребить стала, мол, давай приступай к супружеским обязанностям, нечего по ночам спать, смотри какая у тебя жена красивая. Никаких книг, в то время, о сексе не выпускалось, как потом говорили секса в Советском Союзе нет, но мы такое придумывали с ней, что Вам молодым и не снилось. За месяц мы оба сильно исхудали. Критические дни в этом году нас миновали. Белла забеременела. Мы оба были счастливы и извините за тавтологию, оба радовались как дети, что у нас будут дети. В клубе оказался старинный немецкий рояль, у Беллы был абсолютный слух и я помог ей его настроить. Теперь по вечерам клуб был забит до отказа, Белла давала концерты. Люди соскучились по мирной жизни, и теперь она постепенно стала налаживаться. Председатель райисполкома предложил Белле возглавить клуб, но она категорически отказалась. На мой вопрос, почему не хочешь, работа интересная, творческая. Она мне ответила достаточно просто.

– Мама мне запрещает работать при живом муже, да и по дому дел много и о ребёнке думать надо.

Через девять месяцев и двенадцать дней от первой брачной ночи, как и положено, в нашем роду у нас родился первенец, Иван Иванович Иванов.

Этот день я никогда не забуду. Произошло два события, одно из которых потом круто изменило мою жизнь. Я поехал осматривать население в дальнюю деревню. Ехали на лошади долго. Машину нам в больницу ещё не дали, всё время только обещали. Утром выехали из райцентра, а только к вечеру добрались до места. Прошла майская гроза, распутица. Нас с возницей поселили у молодой вдовы. Ужинали хорошо, сытно. На столе стояла двух литровая бутыль с самогоном. Я тогда еще вообще к водке не притрагивался, а вот Акима хозяйка всячески пыталась напоить, и напоила. До конца ужина он не дотянул. Мы его с Марьяной, так звали хозяйку, на тюфяк в сени с трудом затащили. Я прилёг в сарае на соломе и только начал дремать, как почувствовал, что кто-то лезет ко мне под одеяло. Повернул голову и при лунном свете увидел обнажённую Марьяну. Рот открыть я не успел. Она ладошкой мне его прикрыла и на ухо стала шептать мне.

– Не гони меня. Тоска меня поедом съедает. Шесть годков как мужика не трогала.