Вот был слуЧай 2. Сборник рассказов

–Будем считать, что договорились, – посмотрела она на докторов, а потом подошла ко мне, – а здесь у нас что? – челюсти, ловко так, мои раздвинула, и чуть очками по зубам не елозя, разглядывать стала.

–Случай, конечно, не рядовой, – сказала она после осмотра, – но ничего страшного я не вижу. Говорить, вы, голубчик, еще пару дней, точно не сможете, как в прочем и есть. От такой «закуски», язык безобразно распух, и требует отдыха. Но как врач, я вам скажу, что это даже полезно для организма. В тонус войдете, да и урок на будущее, – не будете, как младенец, тянуть в рот, что не попадя.

– Я, мужики, в ней сразу избавление почувствовал,– прервал повествование Витька, – вот прямо так и подумал, никто кроме нее, не избавит меня от чертовой этой ветки.

Натянула она перчатки, надавила посильнее на челюсть, встала по удобнее и говорит,

– Вы мне, голубчик, пальцы только не покусайте. Сегодня только с утра, маникюр дорогущий сделала.

Хотел я ей головой кивнуть, чтоб не сомневалась во мне. Но хватка на челюсти не женской, железной была, только глазами и смог подтвердить, чтоб за пальчики свои не волновалась.

Пошарила она во рту у меня. Собрала все отросточки в один пучок, и в кулаке, потихоньку и вытащила. Доктора у стола восторженно захлопали, засуетились, рюмки наполняя.

Я руку ей потянулся поцеловать, руку, свободу рту моему, подарившую. Но челюсти на закрытие так свело, что не то что, собственными силами, домкратом не раздвинуть.

Упал я тогда, перед ней на колени, как перед образом, три раза лбом в пол стукнул. Хотел перекреститься, но руку поднять не смог, от радости, «наркоз» сразу весь испарился.

Стою на коленях, слезы радости по щекам текут, через сведенные челюсти, слова благодарности мычу.

Так это ее впечатлило, что смотрю, спасительница моя, вроде, как всхлипнула даже, и туман на очках показался. Сходила она к столу, и принесла мне фужер, до краев «наркозом» наполненный.

– Выпей, – говорит, – голубчик. Не пьянки ради, а для дезинфекции ротовой полости, после удалении инородного предмета. Не нравиться, так не глотай, а просто прополощи.

Я с колен, не подымаясь, двумя пальцами прижимаю к небу, свой пострадавший, распухший язык, и вливаю в горло, дарованную мне, моей спасительницей водку. Выдыхаю и смотрю на нее виноватыми глазами, как бы извиняясь, что по привычке, проглотил я водку, забыв прополоскать рот.

–Так это та, что в палату тебя привела? – прерывает Витьку, Егорыч.

–Она. Спасительница моя, – подтверждает Витька.

– Надо же, ешки-матрешки, – восклицает Егорыч, – это же Анна Ивановна, заведующая родильным отделением. Тогда все понятно. Ей вытаскивать, что нам подтаскивать. Для нее это дело отработанное, привычное. Тебя надо было сразу к ней, в отделение направить.

– Дедка у тебя от «Кама Сутры», мозги в мошонку перебрались, – возмутился Витька, – как это меня, мужика и в родильное. По каким таким признакам?

–А я читал где-то, что мужику, который родит, премия офигенная светит, – вклинился в разговор Сашка.

– Я тоже читал, – поддержал его я, – миллион «зеленых», как с куста.

–И ничего, если бы и не родил. Зато первым бы мужиком был, который в родильное поступил, тоже кое-что, – засмеялся Сашка, – пусть не весь миллион, но на какие-то проценты, уже рассчитывать можешь. Как первую попытку засчитали бы.

– Если б и засчитали, то ни как не он первый, – отверг Сашкины мечты Егорыч, – у нас – то он точно бы вторым был.

– Знаешь чего, так расскажи, – попросил его Витька, – чего тень на плетень наводишь?

6

–А никакой тени, дело житейское, ешки – матрешки. В прошлом году дело было. У нас на садах, такой урожай яблок образовался, не обобрать. Ветки у яблонь к земле клонились. Ну и стал, Матвей, мой сосед по даче, их собирать. А надо сказать, яблони у него элитные, с самого Архангельского краю, привезенные. Стройные, высокие яблоньки, что сосны мачтовые тамошние.

С нижних веток, и куда можно было дотянуться, Матвей, яблоки быстро собрал. А за теми, что выше, лестницу притащил, расставил, как положено и наверх попер, за урожаем, значит.

Потянулся он за яблочком, на самом конце ветки. Большим, наливным, солнышком обласканным.

Тут чего- то не так пошло. То ли оступился от радости за урожай, то ли вес яблока, равновесие его нарушил. Только свергнулся он, с высоты этой мачтовой, и прямёхонько в таз с яблоками угодил, которые раньше собрал. До так удачно попал, что одно из яблочек, прямо ему в «яблочко» и заскочило. Аккурат в то место, куда, тебе, Витька, клизму загоняли. Хорошо еще, что яблоко попалось не таких размеров, от которого он с яблони слетел, и которое пока летел, так из руки и не выпустил.

– Наш человек, – опять вклинился Сашка, – мы на рыбалке выпивали. Колька разливал, тут волна в борт саданула. Не удержался Колька и за борт. Метров двести до берега на одной руке плыл, второй бутылку початую держал, чтоб водой не разбавило.

–Что за привычка, перебивать, – не удержался Витька, – доскажет, потом и выскажешься. Давай, Егорыч.

– Побежал я к нему. Помог до койки добраться, – продолжил тот, – Клавка, жена его, сначала за брюки, разорванные его ругать начала, а потом заохала, приглядевшись, в больницу, говорит, надо.

А Матвей, мужик – кремень. С какого перепугу, говорит в больницу? Я раненый, что ли? Или мешком пыльным стукнутый? Как заскочило, так и выскочит. Вот отдохну немножко, сил поднаберусь. Напрягусь, как следует, и запущу это яблочко на орбиту, еще, говорит один, искусственный спутник у Земли будет.

Оставил я его, пошел своими делами заниматься. А душа – то за соседа переживает. Ну и пошел поближе к вечеру его проведать.

Лежит он. Яблоки с того самого таза, что перед ним на табуретке стоит, уминает. Сил, похоже, для «запуска» яблочка на орбиту, набирается. Съел уже порядочно, с одной стороны уже дно таза проглядывает.

–Ты бы, Матвей, ешки – матрешки, – говорю ему, – особо – то на яблоки не налегал. Труба-то твоя канализационная, перекрыта, пока что.

–Ты, сосед, батон не кроши, – отвечает он, – мне специалисту, про трубы рассказываешь? Всю жизнь засор там, или пробку какую, хорошим тычком прибивали. А тут совсем хорошо, чем заткнул, тем и выбью, – и очередным яблочком хрусть.

Тут я с ним спорить не стал Он сантехник дипломированный, всю свою трудовую жизнь, в этих трубах копался. Пожелал я ему побыстрей, пробку пробить и к себе засобирался. Он мне еще на дорожку яблочко предложил, но я отказался, очень уж напоминают они о его падении.

Утром проснулся. Сразу к нему. Смотрю, а он, дышит уже с присвистом. Живот раздулся, по габаритам, к квасной бочке приблизился. Понял я, что это яблоки внутри его забродили, а клапан выпуска газов не работает. Тут я сразу ситуацию просек. С производством браги, не на словах знаком. Там на горловину бидона перчатку резиновую или шарик натянешь, чтоб значит было, куда от газов раздуваться. А тут, куда натянешь? А живот уже раздулся, куда там, того гляди разнесет. Стали мы с Клавкой совет держать. Я предложил ей, на животе у него попрыгать, она ни в какую. Давай, тогда, говорю, ему дырочку в животике просверлим.

– Клавка, я мигом за коловоротом сбегаю. Маленьким – то сверлышком он даже не почувствует, как комар укусит. Не зря же я столько зим в больнице пропадаю.

– Садист, ты, Егорыч, – сказал Сашка, – а с виду, дедка, божий одуванчик.

– Ешки – матрешки, чудак человек, – ответил тот, – когда человеку худо, тут не до жалости. Тут на все готов. Только Клавка все равно не согласилась. В больницу, говорит и точка.

Подогнал я к их дому, свою «ласточку». Стали мы Матвея, в салон «жигу ленка» утрамбовывать, а он туда в новых габаритах, ну, ни как. Пришлось прицеп выкатывать, да к машине цеплять

Клавка перину притащила, пару подушек.

7

На них Матвея и пристроили. Сверху одеялом прикрыли, чтоб не продуло.

На ногу, из габаритов прицепа выступающую, я галстук пионерский привязал, меня в нем на «Авроре» в пионеры принимали. Как память хранил, но для спасения соседа, ничего не жалко.

– Дисциплинированный, ты Егорыч, водитель, – похвалил его Сашка.

–А как же? Ешки – матрешки! Я с пеленок, можно сказать за рулем.

Ни букв, ни табака еще не знал, а в колхозе, уже турнепс с полей возил. Иль кукурузу, «царицу полей», Никиткой обласканную. Кобыла за мной, закрепленная была, до сих пор ее помню, Сивкой звали. Ездил я на ней так, что нынешним «мерседесам» всяким, за нами, пожалуй, что и не угнаться было. И стартеров никаких, с аккумуляторами не надо. Чмокнешь, вожжами дернешь и полетели. Телега на кочке, бывало так, высоко прыгнет, что думаешь, как бы впереди Сивки не оказаться.

–Ты, дедка, в мемуарах своих, это все, потом опишешь. Ты давай про соседа своего надутого договаривай, – попросил Сашка.

–А чего сосед? Лежит себе на перине, как дома. Вести, я его аккуратно, кочки объезжаю, как вроде и не Матвей в прицепе, а боеприпас не обезвреженный. Дороги – то у нас на садах на войну рассчитанные, чтоб сразу значит, враг какой на подступах застрял. На шоссе выбрались, там веселей поехали. Если бы не нытье, рядом сидящей, супружницы Матвея, такое тягостно-надоедливое, раза в два, быстрее бы доехали.