Бродяга, Плутовка и Аристократ: Реквием

«Всё также, как и в детстве, – подумал он. – Почему оно так похоже? Словно один и тот же кадр. Его вырвали из прошлого и вставили в настоящее. Снова он чуть живой, снова я не могу поднять головы и произнести что-либо… и снова виню себя. Он так бледен и худ. Но что самое страшное, я отчётливо вижу, что он тоже не тот самый Нейт. Этот взгляд… эти руки… Какой ужас тебе предстояло пройти, Нейтан?».

Бродяга прервал молчание. Его низкий голос ударил по ушной раковине:

– Вы оба всё ещё враждуете?

Вопрос оказался для них неожиданностью.

– Ты что, Нейти? – тут же ответила Лотти, надев фальшивую улыбку. – Все наши разногласия давно в прошлом.

Нейт медленно повернул голову. Черные пряди скатились с макушки и опустились до шеи. Его холодный взгляд напугал Лотти до чёртиков. Он был так близко, что девушка впервые заметила: в его радужке нет никакого другого цвета, кроме голубого. Под его глазами образовались чернушные мешки, было видно, как сильно и много их тёрли.

– Ты что скажешь? – обратился к Грише.

– Давай оставим эти вопросы и поговорим о тебе, – включил дипломата он. – Уверен, нам есть, что обсудить.

Он подошёл ближе с той же рабочей улыбкой.

– Ответ, – коротко произнёс он, словно то был приказ.

Гришу передернуло.

– У нас всё по-прежнему, – ответил Кол Галланд. – В каком-то смысле даже хуже.

Лотти наступила ему на пятку, отчего тот вскрикнул.

– Вот оно как значит, – безразлично произнес Нейт. – Вы так и не поняли, что всё это иллюзия. Если хотите жить в этом выдуманном мирке, то, кто я, чтобы вас останавливать.

– Ты не должен переживать о наших разборках, – вступила Лотти. – Ты вне их, пусть так и остаётся.

– А кто сказал, что мне есть дело? – отрезал он, прикоснувшись к волосам девушки.

– Ты, – проговорил Гриша, взбесившись от его слов. – Ты сказал, что тебе не всё равно. Что с тобой случилось в Пустоши? Поделись с нами, мы же друзья. И мы видим, как тебе тяжело переживать это одному. Но ты не один и ты это знаешь.

Нейтан приподнял голову, уставившись в потолок.

– Помню. Кажется, я говорил такую глупость однажды. Но это было так давно, что уже потеряло свою значимость. Так или иначе разве ты сможешь понять меня? Даже если я расскажу.

– Смогу, – уверенно заявил. – И ты прекрасно это знаешь. Знаешь, что я единственный на всём свете, кто может понять тебя.

Бродяга усмехнулся:

– В Пустоши я познакомился со смертью во всём её величие. Она сопровождала меня, вела за ручку, как щеночка. Гриша, ты знаком с ней? Вижу по глазам, что нет. А вот ты да, – посмотрел на Лотти. – Но ты тоже лишь частично коснулась её. Хотите знать, как я добрался до города? Почему смог преодолеть саму Пустошь в полном одиночестве и выжить? Меня привёл мертвый. Я жил ради мертвеца, общался с ним, строил планы. Сама смерть вынудила меня жить, даже она не желала видеть меня в своём лоне.

– Хватит говорить так расплывчато, – попросил Гриша. – Что значит жил ради мертвеца?

Нейт рассмеялся. Нет, то было не смехом. Скорее, истерикой. Истерией по потери последней надежды. Ведь даже среди самых близких и родных, бродяга остался не понят, а потому одинок.

– А говорил, способен понять. Так и быть, я буду более точен. Это ведь моё второе «чудесное» воскрешение, да? Я проведу черту, которая покажет разительное отличие. В-первый раз, я вернулся живым. Сейчас же, мертвым. Гриша, Лотти, с вами говорит живой труп, – улыбнувшись, добавил он. – Нет во мне ничего, я пуст. У меня нет желаний, стремлений – этого никогда не было, а Пустошь забрала и то крохотное, что имел.

Лотти обняла его:

– Не говори таких ужасных вещей. Ты со всем справишься, ты ведь сильный, – говорила она. – Мы с тобой.

– Я плакать не могу, – сухо произнёс он. – Как бы не старался, слёзы не выходят. Видимо, иссяк мой запас человечности.

Дальше этого, разговора не сложилось. Нейт продолжал бросаться непонятными фразами, никак не раскрывая прошлого. Друзья ушли, оставив его одного. Они надеялись, что спустя немного времени, смогут пробиться через его броню. Гриша снял номер в отеле для себя и Лотти. Перед этим Григорий связался со своей секретаршей, приказал подготовить документы на перевоз Нейтана в лучшую больницу Артеи.

Хоть всю ночь они и не спали, но оба не могли сомкнуть глаз. Лотти заглянула к Грише в номер, бесконечные мысли не покидали её. Печаль поселилась в сердце, и ей не хотелось оставаться одной в эту ночь. Время около десяти, а солнце так и не желало восходить. Она подсела к аристократу, облокотившись о плечо. Бархатная постель смялась под их весом.

– Тебе тоже не спится? – заговорила она.

– Ага. Никогда не думал, что увижу его таким.

– Я тоже. Как же я хотела, чтобы он всю жизнь оставался прежним. Но это… это уже не Нейт. Он выглядит хуже, чем, когда вернулся впервые. Гриша, его глаза… они… они такие безжизненные, – она сдавила его рубашку. – Ты видел его руки? Неужели он пытался покончить с собой? – она зарылась в его плече. – Не верю… только не он…

– Я спросил у медсестёр, и это так. В душе он попытался перерезать себе вены бритвой. Благо, работники вовремя подоспели. Его сломали, Лотти…

– Знаешь, Гриша. Я так устала от всего этого… это больно, понимаешь?

Он слышал, как плачет Лотти, как утирает слёзы об его белую рубашку. И этот звук коробил его душу. Ни в жизнь он не хотел вновь узреть её горестный плач. Они были врагами, но ближе друг друга не знали никого. Эта тонкая связь сближала их, позволяла открыться. Гриша сам хотел заплакать. На них обоих напала тоска, дикое желание вернуть прошлое, то время, когда мир был светлее, когда они были вместе. Они обращали свой взор на настоящее, пытаясь выяснить, как оно так получилось. Где была та точка невозврата, где тот момент, когда они больше не могут быть прежними.

«Я так хочу, чтобы это наконец закончилось, – произнесла в голове Лотти. – Я так устала… давно отказалась от этих связей, от прошлого, признала, что его не вернуть. Но оно всё равно скребётся внутри, хочет выйти наружу, излиться огромной рекой. Борьба с этим противоречием отнимает столько сил. И казалось бы, я уверена в себе, в своей цели. Но стоит увидеть этих двоих, как чувства новой волной накатывают. И я больше не могу их сдержать. Я смогла перебороть их, нашла мужчину, который испытывает ко мне теплоту, который является эталоном моих фантазий… Но всё равно я сейчас зарылась в другом, в том, кто всё детство любил меня беззаветно и думаю о том, кого любила сама. Ни одной мысли о нём, лишь эти двоя. И отчего-то мне так спокойно рядом с ним, хоть при этом меня одолевает ужасное чувство. Прежде мне не доводилось испытывать такого. Было бы так прекрасно, окунуться в тот старый безмятежный мир… но я уже совершила слишком много и дороги нет… может, если на миг, только на один миг… неужели я не заслужила этого? Не заслужила утопить свою печаль».

«Я ощущаю её тепло, чувствую на себе её тяжелое дыхание и слышу, как она плачет, – размышлял Гриша. – Всё и правда, как раньше. Как в той спальне, когда она рыдала по Нейту, а я успокаивал её. Всё словно проходит один и тот же круг, только ставки повышаются. Это какая-то игра судьбы. Какой же смысл во всём, если мне приходится из раза в раз видеть, как мои близкие плачут… Я хотел создать новый мир для них, но пока я это сделаю их самих уже не станет. Почему всё так сложно… Казалось бы, я решился окончательно и бесповоротно следовать своему плану, отказаться от них ради них самих. Но всё равно я здесь, с ней и ради него. Думаю только о них. У самого есть жена и скоро будет сын, но сейчас меня это даже не волнует. Почему мне так приятно от того, что она прижалась ко мне? Это чувство совсем иное, нежели с Натали. Его я раньше не чувствовал. Может, потому что связь с Нат – порождение токсичных детских отношений. А с Лотти – чистое невинное детское чувство. Не знаю. Мир перевернулся с ног на голову за эти долгие семь лет. Стал таким мрачным, мрачнее некуда. Лучший друг желает смерти, первая любовь горюет по нему. Как же раньше было всё просто. Нам не приходилось так много страдать. С высоты полёта возраста я вижу это. Тамошние проблемы были пылью на ветру. Вот бы сейчас было также… вот бы окунуться в тот прекрасный мир. Чтобы просыпаться, видеть их радостные лица, спорить, ругаться, играть, веселиться и плакать вместе. И так каждый день. Не так ли должен выглядеть рай теистов?.. Только на мгновение… на мгновение переместиться бы туда… пожалуйста… умоляю».

Слеза прокатилась по его щеке. Её заметила Лотти и подхватила ладонью. Она прикоснулась к его лицу. Их глаза блестели от слёз, а тело дрожало. Гриша взял её за руку. Она была такой маленькой, гораздо меньше его ручище. Аккуратные тонкие пальчики легко проскользнули через его длинные персты и сжались. Неловкое молчание повисло в комнате. Обе души хотели одного: вернуться в прошлое. И они чувствовали, что их намерения схожи. Чувствовали, что желают растворить свои горести друг в друге. Воспользоваться моментом, совершить ошибку, оставить её здесь в Хелмфорте, никогда не вспоминать о ней, но сделать. Их лица были так близко. Лотти ощущала аромат его одеколона, не приторный аромат с нотками боярышника, слегка терпкий аромат. Он доносился с его шеи, с его рук и с его шелковой рубашки. Одним движением она приблизилась к нему, чтобы почувствовать аромат ещё сильнее. Дыхание Лотти тронуло его кожу и пронеслось по ней бурей. Гриша взял девушку за плечи и отодвинул, уставившись в её зеленые глаза. Она в свою очередь лишь улыбнулась, лишь немного приподняла уголки своих губ. После обеими руками прикоснулась к его лицу, нежно провела руки к затылку, а после к волосам, вызвав у него дрожь во всём теле. Тогда Гриша поцеловал её. Тысяча и одна эмоция пронеслись по их сознанию. Они скрестили губы в крепком страстном поцелуе. Лотти сильнее сдавила его рубашку, в порыве пытаясь стянуть её. Григорий опрокинул девушку на кровать, вот уже навис над ней и расстёгивает пуговицы, не прекращая целовать. Рубашка слетала с него, она валялась где-то на полу вместе с галстуком. Он обнажил перед ней свою слабость, свою боль. Шрамы, полученные ещё в детстве. Несколько отметин проходили через его спину, живот и грудь. Они словно пульсировали на его теле. Лотти провела по ним пальцами от начала до конца этих неровных линий. А после начала их целовать. Коротким касанием губ она поднялась от кубиков пресса до шеи. Гриша закопался в её волосах, вдыхая их сладкий запах. Медленно Лотти сняла кофту и лифчик. Небольшая красивая грудь немного качнулась стоило желтому белью исчезнуть. Она смущалась, показывая своё голое тело. У неё была чистая белоснежная кожа, не оскверненная ранами, но она видела в этом хрустальном теле невероятную слабость. Смотря на Гришу, Шарлотта ощущала силу времени, силу той пережитой боли. В тот момент, когда они были наги и как никогда близки, она признала, что и духом, и телом уступает ему. От этого ей стало грустно и ещё сильнее захотелось размыть это чувство в Григории. Они продолжали робко трогать друг друга и в итоге переспали. Эта ночь осталась в том отеле, в том номере. Она была их ошибкой, которую друзья понимали даже в моменте совершения. Их печали не пропали в постели, но они вместе разделили их.

Через несколько дней Нейта благополучно увезли в Артею, где с ним уже встретились Фарль, Эли, Роза и ребятишки с приюта. Однако всё было бесполезно. С каждой луной он закрывался в себе всё сильнее. Это были не те прятки в своей скорлупе, а нечто отличное. Он закрывал себя в клетке, бесконечно пожирающей его одним и тем же размышлением:

«Тибон, прости. Я всё уничтожил. Не смог сдержать ни одного обещания, данного тебя. Я даже ребёнка спасти не смог… я жалок. Ну что за горделивый ублюдок. Скольких людей погубила моя слепая вера в лучших исход. Я не могу больше это выносить. Я абсолютно бесполезен… таких как я не должно существовать. Я ошибка. То, что должно было умереть в Пустоши ещё при рождении. Я источник всех их бед. Если бы меня не было, Лотти и Гриша никогда бы не затеяли конфликт. Какой же я глупец раз думал иначе. Думал, что благодаря мне они приняли приют как дом. Возомнил себя центром вселенной за что поплатились все остальные. Всё к чему я прикасаюсь умирает. Я есть абсолютный хаос, я сама Пустошь в облике человека, как и ты, Тибон. Лишь пожираю всё на своём пути, не давая ничего взамен. Так не может больше продолжаться… это нужно закончить… нужно избавить этот мир от монстра, рожденного Пустошью».