Рассказы, изданные на бумаге. Мистика

Сухо щёлкнул холостой винтовочный выстрел. Из оружия вылетело облачко дыма и какой-то странный комок. Кусок тлеющей ваты ударился в плотную землю и скатился на дно глубокой траншеи.

Старик быстро зажал карабин между коленей. Он взял из-под ног тонкую щепку, отколотую от патронного ящика, подцепил ей небольшой уголёк и поднёс к самокрутке.

Пожилой человек несколько раз затянулся. По окопу разнёсся едкий запах горящей махорки. Старик тонкой струйкой выдохнул дым под себя и разогнал его свободной рукой.

Не успел боец досмолить и треть «сигареты», как с обеих сторон укрепления к нему потянулись другие стрелки. В основном, это были весьма пожилые, битые жизнью солдаты.

Каждый из них держал в плотно сжатых губах свёрнутую самокрутку и спешил поскорей оказаться возле огня. Пригибаясь, они пробирались к собеседнику парня, быстро прикуривали и тотчас возвращались к прежним позициям.

«Хорошо, что я не привык к этому мерзкому зелью, – неожиданно подумал Григорий. – А то страдал бы теперь, как они. Да и немцы могут заметить клубы белого дыма и шарахнуть по ним из пары стволов»,

Он обеспокоенно заёрзал на месте. После чего, быстро прикинул, в какую сторону лучше бежать, если послышится вой подлетающей мины. Парень вспомнил о том, что в трёх метрах справа, в стенке окопа есть неглубокий карман, и слегка успокоился.

К счастью бойцов, всё обошлось, и обстрела в этот раз не последовало. Старик докурил самокрутку до самого кончика, и неторопливо растёр сапогом тлеющий кусочек бумаги, оставшийся от его «сигареты». Затем, посмотрел на притихшего парня и, словно не прерывался и на пару секунд, продолжал говорить тихим уверенным голосом:

– В самом начале этой войны я совершенно случайно, оказался в полковой артиллерии. Так, на старости лет, я стал заряжающим в расчёте семидесятишести миллиметровой пушки. Ну и тяжёлая это работа, должен тебе доложить.

Вроде бы шесть килограммов это не так уж и много, а ты попробуй, понянчи эти железные чушки. Побегай с ними, пригнувшись, туда и сюда во время жестокого боя. Сначала вроде бы и ничего. Ну, а потом ноги болят, руки отваливаются, а спину так ломит, что и сказать словами нельзя.

Ну, да дело не в этом. Однажды с утра, около десяти вражеских танков прорвались на нашем участке. В один миг, они смяли все шесть сорокапяток и выскочили прямо на мою батарею. Ну, тут, сам понимаешь, началась такая баталия, что не приведи Господи такое всем пережить. Вот тогда, всё со мной и случилось.

Немецкий снаряд попал точно в наше орудие и разнёс его в мелкие дребезги. Хорошо, что я в этот миг, двигался к ящикам с боекомплектом и отбежал на несколько метров от уничтоженной пушки. Одним словом, насмерть побило весь наш расчёт, а меня лишь отбросило в сторону и очень сильно контузило.

Нужно сказать, что позицию мы тогда удержали. Фашисты весьма торопились к беззащитной Москве. Поэтому, фрицы не стали нас добивать, а просто объехали все капониры и направились дальше. На наше счастье, за ними не шли пехотинцы, как это обычно бывает. Не то перестреляли бы нас, как куропаток на голом лугу.

Старик печально вздохнул и продолжил секунду спустя: – Так вот, где был ближайший к нам медсанбат, наш командир, конечно, не знал, а связи с тылом у него не имелось. Так что, остался я на той батарее, как и все остальные.

На удивление быстро, я отлежался и через день вернулся к орудию. Понятно, что уже совершенно к другому. К тому времени, у нас осталось лишь половина всех пушек, а прислуги, даже меньше того. Каждый боец был на счету.

Наших ребят, смерть в то время косила, словно замечательный жнец в ходе летней страды. Не успевали подвозить пополнение. Только появится у нас молодежь, глядь, после боя, опять я, почти что один, остался на поле.

Я даже говорил командиру своей батареи: «Что вы мне этих сосунков присылаете? Зачем их губить? Всё равно они сразу погибнут. Давай я один, буду вертеться возле орудия. Уж чего-чего, а в танк, который прёт на меня, я всегда попаду. На прямой-то наводке ведь не промажешь».

А он мне ответил: «Пока ты в одиночку разик стрельнёшь, полный расчёт выпустит пять-шесть снарядов и больше. Глядишь, кого-нибудь они всё же подстрелят. Вот и считай, сколько мимо тебя, танков прорвётся к Москве». Так и пошло дальше всё, как и было до того разговора.

Ну, так я совсем не об этом хотел рассказать. Должен тебе сообщить, что та большая контузия, уже и не помню, какая по счету, не прошла всё же даром. У меня после взрыва стала сильно болеть голова, и пропал полностью слух.

Кроме того, перед глазами постоянно кружились, мерцали и плавали разнообразные разноцветные ленты. Правда, мне повезло, и спустя несколько дней почти все бесследно исчезло.

Почти, да только не всё. Неожиданно выяснилось, что я стал замечать на лбу у людей какие-то круглые, очень яркие пятна. Они выглядели, словно печати на твоих документах, и весьма походили на крупный светящийся глаз. Какое-то время я не мог догадаться, что бы это всё значило, но постепенно стал понимать.

Старик снова прервал свою речь и спросил:

– Кстати боец, тебя как зовут?

– Григорий, – выдавил растерявшийся парень. Он так увлёкся рассказом, что не подумал представиться, а так же, забыл спросить имя пожилого мужчины. Собеседник кивнул, но почему-то, сам не назвался и двинулся дальше.

– Дело Гриша всё в том, что теперь, я вижу черепа у людей не так, как было когда-то – только снаружи. Ну, там черты лица, кожа и волосы. Кроме этих деталей, перед моими глазами сейчас появляется, что-то вроде фонарика, который очень слабенько тлеет.

Он находится в голове человека и иногда, начинает работать совсем по-другому. И чем ярче горит, тем больше сияния проходит сквозь лобные кости. Только цвет вовсе не желтый, как у электрических лампочек, а голубой с зеленоватыми проблесками. У каких-то людей свет становится удивительно сильным и выходит наружу, словно ослепительный луч.

Он появляется здесь, – Старик ткнул грязным пальцем в центр своего высокого лба и указал на какую-то точку, расположенную над переносицей. Она находилась между бровями и границей поседевших волос.

– Неожиданно, до меня вдруг дошло, что все те, у кого возникает печать на лице, погибали в ближайшее время. Причём, смерть приходила за ними, в аккурат, через сутки после проявки клейма. В этом я убедился после совершенно невероятного случая.

В то время, в наш неполный расчёт прибыл, ещё совершенно зелёный, молодой лейтенант. Он только окончил войсковое училище, так называемый ускоренный курс. Иногда их ещё называли инкубатором офицеров РККА.

Одним словом, его сразу послали на фронт, и уже через месяц, он оказался у нас, в самом пекле сражений. Так вот, я того паренька сразу заметил, а всё потому, что фонарик у него в голове работал почти на пределе. Он так и пылал, как железяка, разогретая в горне до белого цвета.

Прибыл к нам лейтенант уже ближе к вечеру, а утром нового дня, случился налёт вражеских штурмовиков. Ох, и здорово они нас тогда обработали. Многих сразу убило, а моего командира сильно задело осколком от бомбы.

Пока я накладывал ему повязку на грудь, смотрю, а свет в его черепе постепенно усиливается. Сиянье пробилось сквозь кости, и на лбу проявилась печать, что пылала, как раскалённая лава. Вот тогда я впервые увидел, как она возникает.

Почти через сутки, на батарею прислали снаряды. Мы быстренько разгрузили полуторку, а в тесный кузов уложили всех раненых. В кабину, естественно, посадили моего командира.

Я помогал пострадавшим в боях и вдруг заметил невероятную вещь. У всех изувеченных красноармейцев, что-то ярко сияло на лбу. Это было точно такое клеймо, как у моего офицера. Лишь у шофера санитарной машины лицо оказался совершенно обычным. Как сейчас помню, звали водителя Соболев Фёдор.

После погрузки, машина тронулась с места и пошла прямо в тыл. Она удалилась от нас на сто с чем-то метров, и тут начался очередной артобстрел. Да такой ураганный, что просто ужас.

И надо же такому случиться, что один из крупнокалиберных фугасных снарядов попал в задний борт нашей полуторки. Ну, думаю, всем ребятам конец! Но, как оказалось, я немного ошибся.

Да только всё там случилось вовсе не так, как ты сейчас думаешь. – предвидя реакцию своего собеседника, Старик отрицательно покачал головой. – Снаряд сработал, как надо, и произошёл оглушительный взрыв.

И тут, ты не поверишь, из огромного облака огня, дыма и пыли неожиданно выкатилась совсем невредимая кабина машины. Она проехала несколько метров на двух передних колесах и скатилась в большую воронку.

Ещё через миг, рядом взорвался новый фашистский фугас. Огромный вал чёрной почвы тут же поднялся в воздух и засыпал всю яму так ровно, словно её никогда там и не было.

Как только обстрел завершился, я и мужики из боевого расчёта побежали откапывать останки полуторки. В конце концов, мы всё-таки вытащили из-под земли моего командира.

Так что же ты думаешь? На бедном парне не было ни одного живого местечка. Всё тело бедняги оказалось пробито сотней осколков, а молодого шофёра, что сидел рядом с ним, лишь оглушило. Через десять минут наш лейтенант тихо умер, а Фёдор очнулся и стал после этого чуть-чуть заикаться.

Кстати сказать, Фёдор тот оказался счастливчиком, вроде тебя, – Старик указал грязным пальцем на лоб собеседника.

– С чего вы это взяли, что мне часто везёт? – удивился Григорий. Он вспомнил тяжёлое детство в деревне, арест любимой тёти в Самаре, бегство в город Асбест и огромную стройку, где он работал исключительно с зеками.

– Вижу, – непреклонно бросил Старик и продолжил. – Забыл сообщить, что перед самым отъездом полуторки я очень внимательно посмотрел на водителя. Лампочка у него в голове, конечно, горела, так же, как и у всех. Только светила она удивительно тускло и еле просматривалась. Прямо, как сейчас у тебя. По нынешним непростым временам, это редко встречается. Особенно на передовой, – Старик пытливо вгляделся в Григория.

– Поэтому я тебе всё рассказал. Очень похоже, что ты выживешь на этой войне и сообщишь о моём удивительном даре грамотным людям. Быть может, какие учёные заинтересуются таким странным случаем.

– А про себя вы что-нибудь знаете?  Я имею в виду эту отметину? – смущённо поинтересовался Григорий.

– Как я ни пытался, но не смог рассмотреть у себя, печать скорой смерти или хотя бы непонятную лампочку в черепе, – печально ответил Старик. – Почему-то, ни в чистой воде, ни в каком-либо зеркале, ни на боку блестящего, как огонь, самовара это сияние совсем не просматривается. Хотя, я смотрел на себя, и на многих других.

Просто глазами я этот блеск отчётливо вижу, а от жидкости и каких-то предметов он совсем не отражается. Почему? Непонятно! Загадка природы! Так что, я про себя ничего толком не знаю.

Да оно, в общем, к лучшему, зачем мне трястись остаток всей жизни? Тем более что он очень короткий, сутки всего. С другой стороны… Если бы встретил такого же, как я человека, то обязательно спросил у него. – Старик погрустнел и умолк.

Спустя пару секунд мужчина спокойно продолжил: