Переговорная капсула

Вскоре появилась милиция. У меня всё же хватило силы на то, чтобы отвечать на расспросы и даже войти с постовыми в тесную комнату.

Люк был настежь открыт. Из него свисала бельевая веревка. Ломика на полу уже не было.

Милиционеры рванулись к другой лестнице здания, кружным ходом поднялись на чердак, но никого там, уже не нашли. Привели сыскную собаку. Она повела постовых через разбитое слуховое окно на скатную кровлю, оттуда – на крышу к соседнему дому, но дальше уже не пошла.

– Ваше счастье, – сказал мне старший сержант, – что вы проснулись. Иначе, вы имели бы дело с хитрым и наглым преступником. А в худшем случае, и с сумасшедшим.

Милиционеры опечатали комнату и тут же ушли. Остаток той ночи я просидел в вестибюле гостиницы. Там на голых стенах были написаны масляной краской обломки колонн, увитые красными розами.

Больше всех взволновался мой провожатый, грузинский мелиоратор Нодия, с которым я в то время работал. Мы тотчас уехали по железной дороге в город под названием Поти. Свой экипаж инженер отправил обратно уже из Батума.

Но, как всем известно, злоключения никогда не приходят к нам в одиночку. На станции Самтреди, где мы пересаживались на поезд до Поти, я заразился сыпным тифом…

…Когда я очнулся, то от частых уколов камфары у меня в бедре образовалась глубокая и большая флегмона. Меня оперировали прямо на койке в палате. Я был так ещё слаб, что перевезти меня в операционную врач не решался.

После той операции я лежал в совершенном беспамятстве с забинтованной от колена до паха ногой. Был жаркий летний вечер, двери в коридор оказались открыты. Яркая лампа сияла под потолком. Её свет мне нестерпимо резал глаза. Потом я услышал рядом с собой чье-то дыхание и поднял тяжёлые веки.

На полу около койки сидел красноармеец в мятой грязной шинели. У него на голове красовалась папаха из искусственной облезлой мерлушки с пришитым наискосок лоскутком кумача. Папаха была велика для него и наползала на землистые прозрачные уши.

Острое лицо пехотинца туго обтягивала на скулах лимонная нездоровая кожа. Она блестела в свете электрической лампочки, будто бы смазанная подсолнечным маслом. В глубоких морщинах на щеках человека шнурами лежала черная пыль.

– Друг, как ты здесь оказался? – спросил я его, но он не ответил и даже не поднял глаз на меня. Морщась от боли, он разматывал заскорузлый от высохшей крови грязный бинт у себя на ноге. Бинт, когда он отдирал его, трещал, как пергаментная бумага.

Я сообразил, что красноармеец вошел в палату снаружи. Он воспользовался тем, что сестра отлучилась (маленький корпус больницы, где я лежал, стоял в зелёном саду, и по случаю летнего времени дверь в коридор и на улицу оставалась открытой).

От ноги пехотинца шел тяжелый запах запущенной раны.

– Ты зачем же снимаешь свою перевязку, земляк? – снова спросил я его, но красноармеец опять не ответил и только показал мне глазами на стену рядом с собой.

Тогда я увидел квадратный листок белой бумаги. На нем жирным шрифтом была напечатана длинная фраза:

«Всем бойцам и гражданам, имеющим перевязки, надлежит немедленно снять оные и под угрозой предания ревтрибуналу ни в коем случае не возобновлять их впредь до осмотра ран особой комиссией».

Я понял, что красноармеец разбинтовывал ногу, подчиняясь приказу. Тогда я сел на койке и тоже стал сматывать бинты со своего бедра. Разрез был очень глубокий и сделали его мне часа два назад. Из свежей раны хлынула кровь. Но прежде чем лишиться сознания, я успел дотянуться рукою до столика и позвонить в коридор.

Когда я снова очнулся, около койки толпились сильно испуганные медицинские сестры. Закусив губу и сердясь на меня, молодой хирург наново перевязывал ногу. Вся койка оказалась в крови.

Красноармеец исчез. Я рассказал о нем врачу. Он лишь усмехнулся:

– Вульгарный случай галлюцинации, – сказал он двум сестрам. – Ни на минуту, не оставляйте его одного.

К концу лета я всё-таки выздоровел. Домой из больницы, меня отвез на Большую Дмитровку, Изя Мойшевич Роскин. Очевидно, я мало что весил, так как Роскин, который не мог утащить пустяковые тяжести, вроде кошелки наполненной хлебом, легко внёс меня на руках на третий этаж и даже не запыхался при этом…

(конец отрывка)

Письмо из Колхиды

Минул месяц после того, как Изя Роскин привёз меня из больницы домой. Моё здоровье пошло на поправку. Я стал интересоваться окружающей жизнью и, в первую очередь, взялся за пришедшую почту. За долгое время, что я находился, в поездке её накопилось достаточно много.

Среди вороха корреспонденции оказалось письмо, присланное из города Поти. Я глянул на имя его отправителя и прочёл там фамилию главного инженера «Колхидстроя» Нодия. Того самого провожатого, что возил меня в местечко Натанеби, к своему другу-мингрелу.

Не понимая, откуда грузинский мелиоратор мог взять мой адрес в Москве, я вскрыл плотный конверт. В нём находились большие листы, покрытые крупным, словно из прописей, почерком.

Первые строки письма не отличались оригинальностью своего исполнения. Нодия передавал мне приветы от всех тех людей, с которыми я встречался в Колхиде. Он рассказывал мне о погоде, о видах на урожай мандаринов и задавал обычный вопрос: – Как идут дела у меня?

Лишь на второй по счёту странице он, наконец-то, добрался до сути и сообщил, что неделю назад, он ездил в Батум по делам. Зашёл к начальнику уголовного розыска, с которым когда-то служил в рядах Красной армии, и провёл с ним весь день напролёт.

За радостной встречей последовал ужин в дорогом ресторане, расположенном в центре города. В ходе беседы со старым товарищем, Нодия не утерпел и спросил: – Чем же закончилось следствие по тому происшествию в заштатной гостинице?

– Ты имеешь в виду того человека, что напугал молодого писателя, приехавшего к нам из Москвы? – уточнил бывший соратник мелиоратора. Он усмехнулся и начал рассказывать.

Как оказалось, это странное дело поручили молодому стажёру, прибывшего к ним из Тбилиси. Он отнёсся к работе очень серьёзно и стал искать человека, проникшего в мансардную комнату. Взял бельевую веревку, оставленную дерзким преступником. Обошёл, все торговые лавки с подобным товаром и опросил их хозяев.

К счастью, город Батум совсем небольшой. Молодой человек быстро нашёл то, что хотел. Кто-то из продавцов, сообщил, что верёвка такого плетения появилась в продаже всего месяц назад и её мало кто брал.

Стажёр тут же выяснил имена и фамилии всех покупателей. Он навестил их по очереди и сравнил с описанием молодого писателя. Среди прочих мужчин, он увидел громилу, с синими ногтями на пальцах.

Работник угрозыска вызвал милицейский наряд. Арестовал человека и провёл тщательный обыск в его частном доме. В тёмной кладовке нашли бельевую верёвку того же плетения, что была в руках милицейского следствия, и острый ломик с характерным изломом на лезвии.

Криминалисты угрозыска сравнили изъятую фомку с теми следами, что остались на досках обвязки, и пришли к очевидному выводу. Именно этим орудием вскрыли тот люк, что вёл с чердака в мансарду гостиницы.

Старый сотрудник отдела вспомнил о том, что какое-то время назад, в разных районах Батума, произошли преступления подобного типа. Ночью кто-то влезал в дома через крышу, убивал всех свидетелей какой-то железкой, скорее всего, маленьким ломиком, и забирал ценные вещи несчастных. Чаще всего, это случалось в гостиницах, где обитали приезжие люди.

Когда прояснились все эти детали, следователь спросил у злодея, что произошло с его пальцами? Как оказалось, преступник работал грузчиком в Батумском порту. За неделю до проникновенья в мансарду, ему прижало обе руки внушительным ящиком. Ногти тотчас посинели и стали значительно больше, чем раньше.

Дальше уголовное дело пошло вверх по инстанциям. В конце концов, суд принял все доказательства вины обвиняемого. Кстати сказать, кроме верёвки и ломика их в доме преступника оказалось немало. Нашлись так же многие вещи, украденные у бесчисленных жертв. Убийцу приговорили к расстрелу и через короткое время, привели приговор в исполнение.

На этом Нодия обрывал большое письмо. Скорее всего, к нему пришли важные люди, и он должен был вернуться к делам. Чуть ниже, имелась ещё одна короткая фраза. В ней служащий «Колхидстроя» приглашал меня в гости, в любое удобное время.

Прочтя, это послание, я облегчённо вздохнул и сел за ответ. Выразил благодарность за новость о случае в Батумской гостинице. Сообщил, что у меня всё в полном порядке и обещал прибыть в Поти, как только буду, где-нибудь рядом. В заключение я сообщил, что жду его в нашей столице с ответным визитом.

Прошла ещё пара месяцев. На октябрьский праздник я заглянул к своим старым друзьям. Там встретил знакомого доктора медицинских наук. Он был специалистом по тифу и прочим опасным инфекциям.

После сидения за обильным столом, мы вышли с ним на балкон покурить. Слово за слово, начался разговор о болезнях. Я рассказал ему о том странном случае, когда увидел дурацкий декрет от особой комиссии, а рядом солдата с запущенной раной ноги.

Врач внимательно слушал меня. Он кивал головой, а потом заявил, что это типичная Волынская лихорадка. Иногда её называют «окопной болезнью». Переноситься исключительно вшами. Вызывает сильный горячечный бред и яркие галлюцинации в мозге больного. Чаще всего, ей страдают в прифронтовых госпиталях, в которых трудно соблюдать чистоту.

Излечённые от лихорадки, больные потом говорят о необычных видениях. О том, что кто-то давал им приказ – срывать все повязки, а иногда и покончить все счёты с собственной жизнью.

Скорее всего, галлюцинации вызывают токсины, выделяемые бактерией Bartonella quintana. Да и все прочие тифы, влияют на психику бедных людей очень похоже.

Поняв, что видения, возникшие в моей голове, укладывается в рамки науки, я тотчас успокоился и отбросил все чёрные мысли о мистике. О ней сейчас много болтают в Москве. Заодно, я перестал думать о том, что за мной приходил посланец от Мары.

Хотя, если честно сказать, то всё это время смерть постоянно находилась поблизости. Меня мог убить тот преступник, что влез в мансарду гостиницы или бактерии, принесённые вшами, или большая флегмона, что появилась у меня на бедре. Как бы то ни было, я отбросил все мрачные мысли и стал жить себе дальше…

На этом послание к прадеду сыщика вдруг прервалось. Наверное, так же, как первый, последний листок из письма, куда-то пропал. А скорее всего, в них содержалось, нечто такое, что прадед решил уничтожить сразу после прочтения? Не хотелось ему давать бравым чекистам веского повода для подозрений. В тридцатых годах прошлого века, от них было лучше, держаться подальше.

В ту же минуту, Роман неожиданно понял, что первую половину письма он уже где-то читал. Парень сразу полез в интернет. Скоро сыщик уверился в том, что он не ошибся.