Собаки долго не успокаивались, кроме собачьего лая, слышалось гоготание домашних гусей, блеяние овец, мычание коров, куриное кудахтанье – одним словом, деревня жила своей жизнью. Жители деревни не показывали своего праздного любопытства, но почти все знали, где и что творится. Где догадывались, а где подсматривали и подслушивали, а где раздували из мухи слона. То, что сестра окончила четверть на отлично, я не сомневался, так как училась хорошо. Младше меня она на три года, в семье нас двое.
Но вот мы оказались уже в тайге, и Сильва меня вернула в реальность, дёргая поводок, требовала, чтобы её отпустили. Я отцепил поводок, и она рванула прямо вперёд по лесной дороге. Забегая то в лес, то на дорогу, что-то вынюхивала, выискивала. Выскакивая в поле зрения, убеждалась, что я иду, опять скрывалась из виду. Я снял рюкзак, достал ружьё, собрал, зарядил дробовым патроном, закинул ружьё на плечо и пошёл дальше. Чудесный запах лесных трав, сосен, елей, пихт – всего не перечислишь. Я бы сказал, что это воздушный бальзам. И хотелось дышать всё больше и больше. Рюкзак начал о себе напоминать, но мы уже прошли до ключа. Обычно на ключе останавливались и пили чай, но на чай у меня не было времени, так как ещё оставалось пройти около пяти километров. Но остановиться пришлось, снять рюкзак, немного освободиться, отдохнуть и привести себя в порядок. В ключе я набрал в кружку воды, но пить сразу не стал, так как вода была сильно холодной, а из бабушкиных наставлений помнил: когда распаренный, не пей холодную воду, немного остынь. Сильва, увидев, что я остановился, прибежала, вся такая улыбчивая, хвостом виляет и смотрит на рюкзак, чтобы я дал ей чего-нибудь вкусненького. Я достал два пирожка, и мы с удовольствием их начали кушать. Я даже не успел заметить, как она пирожок проглотила, я ещё только половинку пережёвывал, а Сильва сидела и смотрела, выпрашивая ещё чего-нибудь. – Но ты покушать не промах, посмотрим, как ты будешь искать белок, соболей, – добродушно проворчал я.
А она сидела и виляла хвостом, как будто понимала, о чём я говорю. Я дал ей ещё один пирожок, всё повторилось, как в первый раз. Доел свой пирожок, запил ключевой водой из кружки, вода была холодной, но вкусной.
– Но что-то мы засиделись с тобой.
Время уже было пять часов вечера, и я бы сказал, что уже немного устал. Быстренько накинул рюкзак, подогнал его, ружьё закинул на плечо, и пошли дальше. В прошлом году мне не пришлось быть в хребте в охотничий сезон. Правда, мы были с отцом в начале июня, приезжали за черемшой на велосипедах, так как летом ни на чём больше не проедешь, дорога очень плохая. А осенью в сентябре приезжали в кедрач за орехами.
Тишину разорвал лай моей Сильвы, недалеко от дороги она загнала белку на сосну. Если бы далеко от дороги было, я даже бы не пошёл, да и вечереть стало. Подходя к дереву, я увидел красную белку, она сидела в кроне, но её хорошо ещё было видно. Я прицелился и выстрелил из ружья, белка упала недалеко от дерева. Сильва подскочила, немного потрепала белку и бросила после моего предостерегающего окрика, так как могла испортить шкурку. Осмотрев белку, я повесил её на погон. Погон – это приспособление, чтобы носить добычу. А вообще, красная белка не вся красная, тёмно-оранжевые у неё только хвост и ушки, а шубка у неё светло-серая и очень красивая.
Редко попадается в тайге и считается хорошей приметой для того, кто её добыл в самом начале.
Но вот наконец-то я услышал далёкий собачий лай и удары по дереву топором – это охотники готовили дрова на ночлег, кто пилил, кто колол, у всех дело находилось. Я подозвал Сильву и взял на поводок, чтобы чужие собаки не покусали, так как Галка и Дозор знали Сильву хорошо. Метров сто пятьдесят до зимовья, собаки услышали нас и залаяли, некоторые даже побежали встречать нас. Я начал звать Галку и Дозора, собаки на зов прибежали и начали ласкаться, ставить лапы мне на грудь, пытались лизнуть лицо, при этом повизгивая. Сильва начала рваться с поводка, чтобы её отпустили, но я свою собачку отпускать с поводка не стал, так как могла случиться драка между собаками, а завтра надо идти на охоту, тут в первую очередь были бы мне нарекания. Пришёл я к зимовью уже затемно, перед зимовьем горел костёр, а на тагане висели вёдра, из которых валил пар, это варилась для собак похлёбка. Привязал Сильву к дереву и подошёл к охотникам, поздоровался с каждым за руку.
– Но как дошёл? Что нового? Мать с отцом отпустили? – начал спрашивать дядя Кеша, так звали моего дядьку.
– Дошёл нормально, родители отпустили.
– Но паря красную белку добыл – это к фарту, ты правда у брата отпросился? Мне-то вместе веселее будет охотиться, сам знаешь, в тайге одному опасно. Отец твой шею мне не намылит? – продолжал он.
– Да всё будет нормально, отпросился я, отпросился, – ответил я.
Мимо моей Сильвы ходили собаки и знакомились с новенькой, а Дозор и Галка подошли к ней и обнюхивались, порыкивая на чужих собак. Потом посыпались вопросы от других охотников:
– Ты где, паря, эту белку-то добыл, Саня?
– За ключом.
– Интересно, здесь по дороге уже всё повыхлёстывали, Кеха! Но теперь все соболя ваши будут, белочка-то фартовая, – продолжал диалог самый старый охотник – дядя Макар.
Ему в то время было под семьдесят, но он был ещё крепким. Он никогда не матерился, самое бранное слово было слово «гад», и, когда он это слово употреблял, значит, был очень зол.
Накормили собак, и моей собачке тоже досталось, дядя поделился, так как у меня времени варить не было. В зимовье жили до меня четыре охотника. Посовещавшись, они выделили мне лежанку за печкой.
– Ты до какого числа будешь здесь? – спросил дядька.
– А вы когда будете выходить на праздник? Я с вами и выйду, – сказал я.
– На седьмое ноября, красный день календаря, – в стихотворной форме ответил дядя Кеша.
– Меня это устраивает, – ответил я.
А про себя подумал: «Целых пять дней в моём распоряжении, только бы хватило продуктов».
– Насчёт продуктов не беспокойся, продуктов навалом, – обрадовался дядя, как бы прочитав мои мысли. Так как действительно одному в тайге опасно, всякие бывали случаи. – Но что, собак накормили? Теперь и нам не мешало бы подкрепиться, – сказал дядя Макар. Я отвязал Сильву, она обрадовалась. Немного побегав, подошла и легла возле Дозора и Галки, так они до конца вместе и держались. Я зашёл в кладовку, чтобы взять продукты из рюкзака.
– Ты что, туда за продуктами? – спросил дядя.
– Да, хочу колбасы взять и к чаю, – ответил я.
– Ты лучше на завтра оставь, когда пойдём на охоту. Патронов-то много? – продолжал дядя.
– Штук пятьдесят будет, двадцать пять в патронташе и остальное в мешочке, если будет мало, недолго и зарядить, – ответил я.
– А пулевые есть? – продолжал дядя.
– Десять пулевых патронов, я думаю, достаточно, – ответил я.
– А то тут косолапые есть, на прошлой неделе Годок добыл медведя, нам дал медвежьего жира.
Годок – это друг дяди, сын дяди Макара, они оба Иннокентии и жили по соседству. Ныне дядя Макар и его сын покойные, Царствие им Небесное.
На улице подмёрзло, снег под ногами хрустел, похолодало. Зашли в зимовье, охотники уже сидели за столом и кушали, кто уже наелся и пил чай, и рассказывали всякие охотничьи байки, так было интересно.
– Вы там не замёрзли? Давайте садитесь за стол, мы уже вылазим, – сказал дядя Макар.
Стол был небольшой, и за ним умещались максимум четыре человека. В зимовье не курили, так как дядя Макар не курил и покурить выгонял всех на улицу. Ребята вылезли из-за стола и вышли на свежий воздух.
– Пошто себя травят? Лучше пятьдесят грамм пропустить, чем курить эту дрянь, – ворчал он.
В зимовье стало просторно, мы сели за стол, я налил себе супа в походную чашку и отметил, что мяса было больше, чем картошки, и суп был такой вкусный, что я ещё себе добавил. Наевшегося и уставшего, меня начало клонить ко сну.
– Племяш, вон за печку ложись, – сказал мне дядя Кеша.
Я подошёл к лежанке, на ней лежала матрасовка, набитая соломой, я скинул верхнюю одежду, прилёг и провалился в сон. По-моему, мне даже ничего не снилось, а может, заспал. Утром проснулся оттого, что уже все были на ногах, одевались, что-то складывали в рюкзаки и тихо переговаривались. А собаки уже вылезли из укрытий и носились, играя друг с другом. У каждой было своё место под брезентовым низким пологом и соломенная подстилка. Посмотрев в окно, я убедился, что это было раннее утро. Быстренько вскочил, кто был в зимовье, поприветствовал, узнал, что все уже ушли, кроме нас и ещё одного охотника. Оделся и вышел на улицу, прохладный воздух обдал меня, на улице было где-то семь – десять градусов холода. Прихватив пакет личной гигиены, побежал к ключу, который протекал в пятнадцати метрах от зимовья. Холодная ключевая вода меня окончательно разбудила. Приведя себя в порядок, вернулся в зимовье.
– Но что, пьём чай – и на охоту, – сказал дядя Кеша.
Напившись чаю и плотно подкрепившись, я зашёл в кладовку за рюкзаком, там действительно продуктов было навалом. Хлеб замороженный лежал рядами, три мясных окорока были завёрнуты в плотную ткань и подвешены на крепкой жерди, консервные банки стояли рядами, а пушнина большими пучками висела под потолком, овощи лежали в зимовье под нарами, и всё это не закрывалось. Развязал рюкзак, вытащил лишние вещи, чтобы налегке было идти, застегнул патронташ на поясе, подхватил ружьё, своё и дядькину «тозовку». Тозовка – это малокалиберный карабин, калибра пять и шесть десятых миллиметра, изготовитель – Тульский оружейный завод, предназначен для промысловой охоты. Я отдал карабин дяде.
Собачки нас уже ждали, и мы пошли напрямик по той тропе, которая ведёт в средний Иркилик. Где-то на горе уже лаяли собаки, видимо, кого-то загнали. Это были чужие собаки, наши собаки убежали вперёд. Мы шли и разговаривали о том о сём, из разговора я узнал, дядя Кеша добыл около ста белок и пять соболей. Когда я вчера снял шкурку с красной белки и осмотрел её, она была выходная и без подпалов, то есть с внутренней стороны белая как бумага. А если подпалы, то шкурка с тёмными пятнами. Я шкурку надел на пялку и подвесил к потолку сушиться.
Вдруг залаяли собаки и вернули меня в реальность, это были наши собаки. Мы пошли на лай, пришли и на дереве увидели белку. Добыли её. Собаки опять убежали. Таким образом мы добыли пять штук до одиннадцати часов. Присели передохнуть.
– Что-то собаки убежали, может, соболя нюфтят? – сказал дядька.
Нюфтят – это значит взяли след и идут по следу, распутывая его.
– Ну-ка, племяш, послушай, по-моему, где-то лают наши собаки.
Мы прислушались, и действительно в распадке доносился голос наших собак. Мы встали и пошли на голос собак. Я начал торопиться.
– Спокойно, племяш, а то ноги переломаешь. Никуда добыча не денется. А если денется – то не наша, что наше – мы обязательно возьмём, – сказал дядя.
С этими размышлениями мы дошли до собак.
– По-моему, на соболя лают собачки, по голосу слышу, – сказал дядя Кеша.