Раздал им конфетки, чтобы посоображать пока, потянуть время. Решение принял быстро. Тем более что обманывать парней не пришлось.
– Да хоть бы пораньше, ребята, обратились. Только что с райцентра приехали. Клеща доставали. Антибиотиков только на 800 рублей накупили. Сами знаете. Нет. 500 рублей нет у меня. Демонстративно достаю кошелёк.
– Вот, сто рублей и осталось-то.
Младший, не стесняясь меня, смотрит вопросительно на большого. Видимо главный у них.
– Ну что, берём?
Тот молча кивает.
– Ладно, – смачно сморкается и сплёвывает аж метра на три маленький, – давай сто рублей, завтра отдадим.
Отдаю.
– Как выезжать – то будете? – киваю на застрявшую в грязи копейку.
– Да ты что? Нас там 7 человек.
И действительно, ватага больших и маленьких обступила машину, взревел мотор, который, похоже, ни в каких запчастях вовсе и не нуждался, вытолкали застрявшую машину, все в неё как-то впихнулись и, громко хохоча, помчались дальше вниз по боковой улице.
Не знаю, как в других деревнях и деревеньках России, а здесь, в нашей деревне, отдавать деньги, взятые взаймы, как-то не принято. И мы городские полуприезжие, полуселяне, полудачники, проживающие летом в приобретённых сельских домах – развалюхах, относимся к этому спокойно.
Ну, нет у людей денег. Что с ними делать? Нет работы. На одни пенсии и живут. Что тут сделаешь.
Деревня, вообще, – это другой мир. «Привет! – снова в очередной мой приезд машут мне рукой издалека деревенские парни – школьники, которым два года назад подарил пару сломанных детских игрушечных пистолетов и автоматов. Я уж и про игрушки то эти забыл, а парни все ещё издалека рукой машут, когда на машине проезжаю. Не забывается доброе отношение в деревне. Ценят, они, деревенские, это.
–Хочешь, мы тебе рыжиков наберём завтра?
– Сколько? – спрашиваю у парней
– За тысячу ведро?
Молодцы. А как ещё в деревне заработать?
«Саш, – отводит меня я в сторону у магазина сосед Веня, – Нет сотни?» Сотня рублей ему нужна на чекушку водки. Веня хороший мужик. Ему четыре года до пенсии. Но работы нет. Да и спина болит от тяжёлой механизаторской работы. Так болит, что уколы только и спасают.
Вот и сегодня Верка, фельдшер местный, только что укольчик и сделала. Отошло. Вот он и в магазинчик деревенский сразу. Отпустило же! Теперь и выпить можно. Сто рублей я ему, конечно, дал.
–Последняя, – говорю, – заначка.
Веня, словно и не слышал, сразу повеселел. Взял сотенную и, как всегда немного покривлявшись, изображая кивком головы что-то типа поклона, весело и оживлённо произнёс:
– Спасибо, сэр!
И быстренько, как-то не по-деревенски, ушёл в магазин, забыв посидеть со мной и степенно, и не торопясь, поговорить о делах житейских, как положено в деревне в этих случаях: о жизни, о грибах, ягодах или тяжёлой сельской судьбине, дымящей печке и протекающей крыше. Убежал, даже не пообещав, хотя бы для формы отдать «потом».
Это «потом» как правило здесь традиционно превращается в бесконечность. И если говорят тебе:
–Потом отдам (с пенсии, с получки, жена отдаст, корову продам, с охоты мясом медведя угощу.
И так далее и тому подобное. Это значит только одно – не жди. А Дима, так тот выкрутился. Две недели назад после того, как я ему с утра чекушку водки отдал для выживания, так ещё проще поступил:
– Саш, а есть у тебя чем косить-то? Давай ка я тебе литовку дам. Отличная. Отец ещё делал. Сводил Дима меня в пустующий и полуразвалившийся дом отца и правда отдал литовку. Показал, как надо ее точить, как ее надо настраивать, как ею надо косить.
Только я так и не понял, насовсем он ее мне отдал или лишь попользоваться какое-то время? Неважно.
Зато долг не надо отдавать, да и просить я его, этот долг, и не буду.
Теперь у меня есть настоящая деревенская коса. Есть ем косить, порядок наводить в усадьбе.
Трудно я привыкал к этой сельской деревенской традиции. Но привык. На сегодня у меня двести рублей занял Володя, 150 рублей Валера,100 рублей Веня, 200 рублей – Наташа, 3 литра бензина (обещали вернуть) большие парни (другие), и вот ещё 100 рублей они же, тоже на бензин. 150 – Иван, 300 – Никола, 150 – Макар.
Я даже не считаю сколько. Куда деваться? Надо мужикам как-то выживать.
Радует только то, что сохранилась у мужиков деревенская крестьянская гордость.
Заняли один раз, ну не получилось отдать, что делать-то? Бывает. Грибки потом предложат, рыжики. Или, как соседка Тася, ягоды, землянички бидончик. А когда нет грибков и ягод, и отдавать нечем, проблема решается просто.
Не подходят и не занимают второй раз.
Гордые они, деревенские. И мы, городские, тоже вежливые. Если и встретимся, где на дороге, о том, о сём поболтаем, а о долге ни-ни. Никогда не вспомним. Не корректно это. Некрасиво. Не по-деревенски.
И радуемся уже тому, что хоть и не отдают иногда долг деревенские мужики и бабы, зато во второй раз попросить денег уже точно никогда не подойдут. Не унизятся.
Гордые они.
Бабушка Пелагея
– Порог у тебя ржавый совсем, Вася! – по привычке сделал он замечание водителю, захлопывая дверь старенькой «Волги».
– Да знаю, Семён Васильевич, знаю, не даёт завгар денег. Нет, говорит, пока.
Семён захлопнул дверь.
– Ладно, Василий, – он посмотрел на часы, – Ты меня часика через два забери отсюда. Вот тут я тебя и буду ждать, где вышел. Понял?
– Да, ясно, Семён Васильевич!
Скрылась в пыли просёлочной дороги его старая, проверенная километрами непроезжих дорог и объездившая всю область «Волга». Что-то защемило в груди. Остеохондроз проклятый, покрутил он головой и развёл плечи. Туда-сюда. Не помогает. Не проходит никак. Махнул рукой и, не обращая внимания на привычную боль, медленно побрёл в сторону леса по еле заметной в траве тропинке, туда, куда он вот уже много лет хотел вырваться, добраться, да не получалось никак.
И только сейчас, став персональным пенсионером союзного значения, нашёл денёк и решил навестить наконец-то места свои, родные. Хорошей добротной избы, где он родился, вырос уж точно не осталось, как, собственно говоря, и самого хутора. Да ведь он и сам приложил к этому руку, активно в шестидесятые, да и после, внедряя в области программу по укрупнению хозяйств.
Но побывать здесь, на родине своей, хотелось, особенно в последнее время, когда появилась возможность и с удочкой посидеть, и о жизни поразмышлять. Пусть и нет уже родного уголка, пусть и хутора давно нет, да хоть на пороге родном посидеть бы, пусть на пороге, да посидеть, осмотреться, вспомнить, поразмышлять. И то душе полегче.
Легкие редкие тучки и какая-то туманная дымка между ними закрывали солнце. И светило оно как-то лениво и неярко. И ветерок тоже не баловал своей свежестью в этот душный летний день и лишь слегка пошевеливал листья и тонкие веточки берёзок, скучающих по обочинам старой сельской дороги.
Дороги старой, давно, видимо, не езженной, дороги, полностью заросшей травой. Трава была свежая и ярко зелёная от влажности и лесной сырости. Не такой, как в городе, истоптанной и блеклой. А эта, сочная, густая, давно уже не только колёс грузовиков деревенских не знала, но и, похоже, нога случайного грибника совсем не бывала тут. Все здесь, в этих краях, затихло, смирилось с запустением, одичало.