Сочинение, не сданное на проверку

Параграф 6

Разрешается даже рекомендуется зачитывать свои произведения вслух всем собравшимся.

Параграф 7

Критиковать их только с разрешения автора.

Параграф 8

Так как общество тайное, то поддерживать связь с членами общества только иносказательной перепиской.

Параграф 9

Писать можно любыми стилями, в любых жанрах: прозой, стихом

Параграф 10

Для поддержания литературной формы собираться не менее 1 раза в неделю

Параграф 11

За нарушения параграфов 3 и 4 взыскивать с провинившегося 20 строк отличных стихов, которые не считаются собственностью автора, а идут в общий фонд нашей организации под знаком. Общие достижения. За более грубые нарушения штраф 60 строк стихов и 120 строк прозы.

Параграф 12

Если провинившийся не выполнил обязательства, на его шею на период занятий, собраний и встреч навешивается знак, перевернутая голова Горгоны.

***

Рассказ.

После уроков я был какой-то уставший, измученных. Да еще длинный классный час в техникуме. Обсуждали поведение нашей группы в колхозе, на уборке картофеля. Покаялись. Повинились. Обещали больше такого не допускать. Да еще автобус сломался. Так и ехали в толкучке и давке. Достал брошюрку Ленина, уже не нужную. Убрал подальше. Прилег на диван. Думал минут на пять. Да уснул.

Приснился мне Ленин. И ему так убежденно что-то доказываю.

– Вы думаете, Владимир Ильич, что совсем мы лодыри, лентяи, распущенные умственно людишки, что позволяем себе со своей классной спорить? Что дисциплину нарушаем? Что мы неспособны на нужные стране дела? Что мы слишком пассивны в политической борьбе, неряшливо относимся к своим обязанностям?

Нет! И еще раз нет! Мы не такие, какими нас ругают наши преподаватели. Хотя, в общем – то, если ругают… Видимо есть за что. Но, Владимир Ильич, чем перечислять все наши пороки, не лучше просто сказать, что мы просто плохо воспитаны. Мы ведь не интеллигенция, как вы, не в такой семье росли образованной.

Да. Я считаю, что мы хорошие. Только плохо воспитаны.

На этом месте, что – то я замялся. И прекратил свое такое длинное и вопросительно – просящее что-то вступление. А что просящее-то? Что у него просить то? Понимания что ли? Не знаю. Во сне я просить понимания нашей молодежи, как-то не стеснялся даже.

Его глаза, казалось, гипнотизировали меня. Помню, мне вдруг стало жарко. Какой – то липкий страх холодным потом по лопаткам. Почувствовал я, что не то говорю. Уж больно нахраписто и смело. Ведь это не классная наша. А сам Ленин. Но я набрался храбрости и, стараясь не смотреть в его прищуренные, непонятно от чего или от насмешки, или от скрытой злости глаза, все еще смущаясь снова начал бормотать извинительно.

– Вот вы, Владимир Ильич, разве смогли бы преодолеть такой огромный барьер буржуазной мысли, понять и осмыслит свою эпоху, разве вы смогли бы стать во главе пролетариата всего мира будь у вас не такие хорошие и образованные родители и прислуга, наставники и учителя? Если бы они были людьми не умственного труда? То вряд ли Вам удалось двинуть мир еще на одну ступеньку вперед, в прогресс. Вряд ли. Вряд ли Вам удалось бы это.

Я попытался взглянуть ему в глаза. Но взгляд мой не слушался меня и упорно не хотел оторваться от земли. И я видел только траву, и какой – то дохленький цветочек, боязливо качавшийся у блестящего носка его правого ботинка. Но губы мои все равно продолжали что-то лепетать.

– А у нас? А у нас кто родители? По большей части люд рабочий и колхозный, ничего не знающий по части духовно правильного воспитания. Иногда калечащий души своих детей, грубостью, драками, алкоголизмом, сентиментальностью. У Витька вот папка, когда напьется всю семью бьет и гоняет вокруг дома. Какой Витька вождь вырастет? Какой фундамент дает нам такой быт? На таком фундаменте ничего не построишь. Стихийно мы строимся, стены кривыми получаются. Вот нас и исправляют в школе да в техникуме. Чтобы хорошие стены построить надо убрать старое и отжившее из себя из своего фундамента. А кто подскажет что старое – то? Что не нужное – то? Что в жизни не пригодится нам в будущем? Никто этого не знает. И как это понять, что во мне не нужное, что старое. А если я пойму, убедят меня, то, как это из души из привычки вытащить?

Что – то дрожал голос. Будто говорил я самое сокровенное. Хотя никогда и не думал на эту тему. А просто жизнь вокруг себя разглядывал. Как будто долго хранил эти мысли от чужого мира в своей душе от чужих, а быть может и от себя скрывал. Крамольные какие – то. Нехорошие. Вот и Ленину стыдно в глаза посмотреть. Хотя молчит он. Не ругается.

Помню во сне, что мне что – то стыдно стало.

И как это он в таком виде мне приснился? Ведь Ленин гений. Он вечно живой. И внуки наши, и внуки внуков наших будут беседовать с ним таким же благоговением. Зачем мне оживлять Ленина? Зачем представлять его живым? Он и так вечно живой в своих мудрых произведениях. Сказать, что Ленин гений, ничего не сказать. Откроешь произведения Ленина и найдешь ответ на любой интересующий тебя вопрос мирового развития. Вот какой сон.

И Ленин ли это был? Может моя совесть приняла его облик?

Да нет.

Ведь перед совестью проблем не ставят. С совестью не спорят. Перед совестью не оправдаешься. Совесть всегда права.

Точно Ленин приснился.

Значит ли это, что Ленин совесть каждого нормального человека или он просто идеал? Идеал, манящий своим светом, заставляющий нас бороться за себя, за будущее человечества, и жить не случайными обстоятельствами, но созданными тобой.

Но все равно, трудно себя заставлять делать то, что не хочется.

Недавно сидел на лекции с обкома комсомола пришли лектора. Рассказывали о гниющем Западе, упадке капитализма, о Вьетнаме, о Китае, о растущем влиянии международного рабочего движения. Мы все сидели и слушали. Слушали, потому что так надо. Надо отсидеть классный час. Лектор, так лектор. Нам по барабану. Но даже я убежденный и свято верящий и в социализм, и в коммунизм, отмечал у себя какое-то равнодушие к этим международным проблемам, и что пламенные слова лектора о борьбе с международным империализмом на меня не действуют, не волнуют даже. И почему так? Нет, я, конечно, возмущаюсь. Но делаю это скорее потому, что так надо. Надо возмутиться. Надо проклянуть проклятых капиталистов. Надо так надо. Попроклинаем.

Странно это все. Ведь я советский человек. И Родину свою люблю. И в то же время – вот ненависти к классовым своим врагам, капиталистам не чувствую. Понимаете, меня самого возмущает это равнодушие. Но это правда. Логически, умственно я понимаю их антинародность, их зло, но чувств никаких. Никаких! Никаких чувств нет. Кроме любопытства, иногда острого любопытства. Как же у них там все устроено? Как они живут? И что это за люди такие там на западе, звери злобные. Умные ли они. Интересные ли. У них тоже есть семьи, у капиталистов, жены, дети.

И все это мне в дреме совей мерещилось. И вдруг заискрилось все, и искры эти заплясали замигали, начали двигаться, мерцать и сливаться на небе в два слова «Любо» и «пытка». Слова эти размытые разноцветные появлялись, разлетались, радовали многоцветьем радужных красок, пока не взорвались и образовали новое застывшее как блестящий дирижабль слово «любопытство». И рассыпалось искрами. В пыль. В никуда.

Я проснулся. И сразу сел за очередное стихотворение. «Где в мире быль, где в мире небылица…»

***

Пушистый снег, казалось, повис в воздухе. Нежным белым светом улыбались дороги и тротуары. Блестящими, переливающимися как радуга кругами были окружены фонари. Великое множество снежинок наполняло пространство вокруг. Домов не видно. Фонари и снег. Снег и зимняя вечерняя темнота. В такую ночь люблю гулять. Рассматривать редких прохожих. Разгадывать по одежде походке поведению их жизнь, характеры, судьбы.

***

Кажется, немного времени прошло с моей последней записи, с этого вырвавшегося раньше времени метафизического вопля моей души. И событие случилось неординарное, вырвавшее меня на полмесяца из учебной жизни.

А случилось это по самой простой причине, по той, которая заставляет людей переносить физическую боль – это аппендицит. Лично у меня он носил хронический характер. Вот и сейчас он дает о себе знать. Мне только сегодня днем в 11 часов сняли швы.

Сделал мне операцию замечательный врач Петр Васильевич. И показал мне аппендикс мой, вырезанный им. Аппендикс оказался необычным, длиной 20 см. Это при том, что обычный 4-5 см. Да еще извилистый он был и прилип местами. 40 минут он делал мне операцию.

***

Я не знаю, что со мной происходит. У меня нет желания учиться. Отчего я не могу смотреть на учебники. С болью в сердце думаю о своей учебе. Почему? Ведь учатся же спокойно другие. Надо, они и учатся. без переживаний. Растут серенько. Придет юность – влюбятся. Придет зрелость – женятся. Просто и серенько живут, не глядя ни в будущее, ни в прошедшее, не копаясь в настоящем.

***

Размышления о силе человека.

Я думаю, что первый признак слабого человека, а может быть даже безвольного, это уход от настоящей, сейчасной, всамделишной жизни.