История Запада. Колониальная эра. Том II

Принц Евгений Савойский приходился племянником кардиналу Мазарини. Во Франции ему была уготована церковная карьера, но сердце молодого человека без остатка принадлежало войне и оружию. Не имея возможности проявить себя на военной стезе у Людовика XIV, Евгений перебрался к его противнику – австрийскому императору. Со временем, приобретя драгоценный боевой опыт в сражениях с турками и в войне Аугсбургской лиги, Евгений Савойский стал замечательным полководцем. На равной ступени с Евгением Савойским из французов стояли в те времена, разве что маршал де Виллар и маршал Вандом.

Джон Черчилль 1-ый герцог Мальборо, получил место командующего союзными войсками по протекции. Дело в том, что его супруга находилась на равной ноге с королевой Анной. Женщины дружили и при личном общении, а также в переписке, обходились без титулов. Тем не менее, это был тот случай, когда протекция сыграла положительную роль. Герцог Мальборо, как и его супруга был горд, властолюбив и заносчив, но он оказался весьма способен как полководец и при равных условиях неизменно выигрывал у французов.

Начальная фаза Войны за испанское наследство оказалась крайне неудачной для Людовика. Завершилась эта фаза 13 августа 1704 года сражением при Бленхейме, которое подвело черту под военными усилиями французов, австрийцев и англичан в Германии. Баварский союзник Людовика XIV был выведен из войны, возникла угроза переноса боевых действий на территорию непосредственно самой Франции. Но эта угроза, если не считать неудачной осады в 1707 году Тулона, не была реализована. Военные действия в Европе разбились на серию имевших неопределенные результаты, но при этом весьма кровопролитных сражений в Италии, Фландрии и Испании. Союзники попытались завоевать последнюю для своего кандидата на испанский престол – Карла III Габсбурга. Однако решающее значение для послевоенного баланса сил имели вовсе не эти сражения, а действия адмирала Рука.

Формально изменение позиции Англии относительно французского кандидата на испанский престол оказалось связано с тем, что после смерти Якова II Стюарта, французский король признал права на английский престол за сыном последнего, молодым Яковом III. В ответ на этот недружественный шаг, правительство королевы Анны отказало в признании испанским королем внуку Людовика, и признало в указанном качестве австрийского претендента. Стремление прогнать из Испании Филиппа V Бурбона, чтобы силой посадить на его место Карла III Габсбурга (брата австрийского императора Иосифа I), предопределило перенос центра тяжести военных усилий союзников на территорию Испании. Английский флот адмирала Рука в активную фазу этой войны, оказался, таким образом, связан необходимостью поддержки Карла III на Пиренейском полуострове. По этой причине, англичане не сумели предпринять решительных шагов по захвату испанских колоний, как планировали изначально. Зато Англия, воспользовавшись моментом, сумела приобрести (и удержать за собой) несколько стратегически важных точек в западном Средиземноморье. Особенно большое значение, как мы уже отмечали, имел захват в 1704 году Гибралтара. Эта крепость контролировала выход из Средиземного моря в Атлантический океан и учитывая превосходство английского флота над флотами средиземноморских государств, контроль над Гибралтаром означал переход всего «Mare Nostrum» на два предстоящих столетия в руки англичан.

Упомянутое выше морское сражение при Малаге было связано именно с борьбой за Гибралтар. Испанская крепость была слабо укреплена, англичане этим воспользовались, высадив на полуострове десант. Французы и испанцы опомнились слишком поздно, они попытались отбить Гибралтар у морской пехоты Рука. Для этого из Тулона, по направлению к Гибралтарскому проливу вышел французский флот, чтобы блокировать крепость с моря. Одновременно предполагалось начать наступление на суше. Де Турвиль умер в 1701 году и все, что французы смогли сохранить от его флота, вручили графу Тулузскому – внебрачному сыну Людовика XIV, человеку двадцати шести лет отроду.

В сражении у Малаги стороны выстроились в две линии, так что на траверзе каждого из их кораблей находился вражеский корабль, и практически не маневрируя, с 10 часов утра до 5 часов вечера, палили друг в друга. Такой бой не выявил победителя, хотя сильнее пострадали и в худшем положении по его итогам, оказались английские корабли. Англичане бомбардировали Гибралтар во время высадки десанта и некоторое время до этого крейсировали в море, поэтому к началу сражения они имели неполный боезапас. Однако граф Тулузский не использовал всех преимуществ сложившейся ситуации, и после семичасовой артиллерийской дуэли увел свои корабли обратно в Тулон, отправив в Версаль донесение о победе. Фактически, покинув место сражения и отказавшись от блокады Гибралтара всеми силами французского флота, граф Тулузский отдал победу в руки англичан. Последовавшая за тем отправка графом Тулузским к осажденной английской крепости десяти линейных кораблей, была совершенной глупостью. За неравенством сил эти суда были легко уничтожены англичанами. Неоднократные атаки Гибралтара испанскими войсками со стороны суши результатов также не дали. После морской кампании 1704 года французский военно-морской флот был окончательно дискредитирован во Франции. Денежные средства, выделяемые на его содержание, сокращались с каждым годом, служба на флоте с каждым годом полагалась все менее престижной для французских дворян.

Завершая рассказ о стратегических успехах Рука, следует отметить его операцию против галеонов Виго. Эта операция не стала морским сражением в классическом понимании этого слова. Еще до захвата Гибралтара, потерпев неудачу у Кадиса, Рук решил воспользоваться сведениями предоставленными разведкой и напасть в бухте Виго на испанские галеоны, недавно вернувшиеся из Вест-Индии с грузом драгоценных металлов. Охранение из французских военных кораблей оказалось недостаточным, береговые батареи испанцев слишком слабыми, и серебряные галеоны были сожжены Руком на якорной стоянке. Значение операции против галеонов Виго, состояло не в материальном ущербе, причиненном испанской короне, а в том впечатлении, которое это событие оказало на короля Португалии. Будучи очевидцем совершенной беспомощности испанцев против действий английского флота, португальский король принял решение выступить на стороне возглавляемой Англией коалиции. Помимо этого был заключен торговый договор, так называемый «Метуэнский трактат» (1703), по которому гарантировалась монополия Англии на торговлю с Португалией. Англичане могли беспошлинно ввозить во владения португальского короля и в том числе в португальские колонии, свои промышленные товары (что нанесло фатальный удар по слабой португальской промышленности). С другой стороны, в Англию, к неподдельной радости богатых португальских помещиков, на выгодных условиях, начало поставляться португальское вино.

***

26 июня 1706 года войска антифранцузской коалиции вступили в Мадрид. На этом их успехи на Пиренейском полуострове закончились. Общественное мнение в Испании, как вскоре выяснилось, было настроено против англичан и их приспешников португальцев. В силовом навязывании в обход завещания утвержденного папой римским, Карла III Габсбурга, испанцы, еще не потерявшие за прошедшие два столетия своего национального высокомерия, разглядели оскорбление. Ни простолюдины Кастилии, какими бы бедными не были они при своих прежних правителях, ни кастильская знать, не захотели мириться с австрийским претендентом на испанский престол. Следующий год (1707) в Испании был заполнен партизанской войной (за исключением Каталонии) и успешными операциями французских войск, попытавшихся возвратить в Мадрид изгнанного оттуда Бурбона. К началу 1708 года большая часть Испании Филиппом V была отвоевана. Однако именно в этот переломный момент, присутствие духа стало изменять Людовику. «Король-солнце» отправил к англичанам переговорщиков, для того чтобы прозондировать почву для мира. Людовик был готов пожертвовать испанским троном внука, и все чего он хотел в сложившихся условиях – это Неаполь и Сицилию, как компенсацию Филиппу Анжуйскому. Предложение было унизительным для французов, но другого выхода Людовик не видел. Англичане ответили отказом и со своей стороны выдвинули еще более жесткие условия, с которыми уже не согласился Людовик.

Война стала приобретать затяжной характер. Через несколько лет бессмысленного кровопролития, до англичан стало доходить, что, даже используя потенциал всех своих союзников, они не смогут нанести Франции окончательного поражения и задвинуть эту страну на европейские задворки. Почти все выгоды, которые Англия была в состоянии извлечь из этой войны, ею уже были получены. Общие военные расходы (армия, флот, плюс субсидии союзникам) достигли астрономической для той эпохи суммы в 150 миллионов фунтов стерлингов.[13 - Капитонова Н. К., Романова Е. В. История внешней политики Великобритании. – М., 2016. – С.,51.] Эти расходы потребовали введения в Англии дополнительного земельного налога, который охладил интерес к войне, прежде всего в рядах влиятельной земельной аристократии. Очередные выборы в Парламент продемонстрировали рост популярности консервативных тори, выступавших за осторожную внешнюю политику. Стал впадать в немилость при дворе королевы Анны один из лидеров вигов, главный герой Войны за испанское наследство – герцог Мальборо. Однако решающим фактором, который склонил чаши весов в пользу мира, стала смерть австрийского императора Иосифа I. Во главе Священной Римской империи встал его брат Карл VI, одновременно бывший претендентом на испанскую корону под именем Карла III. Объединение Священной Римской империи и Испании под властью одного монарха, как уже отмечалось, не отвечало английским интересам.

Сепаратный мир между Англией (с 1707 года Великобритания) и Францией получил название Утрехтского мира. Заключен он был 1713 году и сепаратным стал потому, что Австрия, не удовлетворенная фактическим положением дел, изъявила желание продолжать войну. Лишившись большинства союзников и оказавшись один на один со все еще многочисленной французской армией, австрийцы были разгромлены. От маршалов де Виллара и Вандома австрийцев не спас даже полководческий талант Евгения Савойского. Уже через год (1714) между Францией и Австрией был заключен так называемый Раштаттский мир, который подвел окончательную черту под Войной за испанское наследство.

Франция не потеряла ни пяди исторической территории в Европе и удержала за собой Страсбург. Франция, добилась, как казалось главного – она посадила на испанский престол своего ставленника, Филиппа Анжуйского. Великобритания закрепила за собой отобранные у Испании Гибралтар и Менорку, гарантировавшие ей контроль, по крайней мере, над западным Средиземноморьем. К Великобритании отходил небольшой остров Святого Христофора в Вест-Индии и внушительные территории во французской Америке – остров Ньюфаундленд и Новая Шотландия, которые входили в состав французской колонии Акадия. Эти заснеженные северные территории были, по всей видимости, не очень интересны французам, но зато они представляли интерес для англичан.

Важной для Великобритании гарантией сохранения баланса сил в Европе, было условие, лишавшее испанских королей права наследовать французский престол. Приобретения Великобритании не ограничивались приращением территорий, страна окончательно приобрела статус мировой колониальной державы, потеснив с морских путей сообщения флоты других европейских государств. Английские торговцы заполучили асьенто – монопольное право на ввоз африканских рабов в испанские колонии. Кроме того, в связи с экономическим кризисом, охватившим Францию, Англия устранила (по крайней мере, на время) угрозу французского доминирования в континентальной Европе.

Испания как государство потеряла больше других. В Европе страна лишилась по сути всех своих территорий, находившихся за пределами Пиренейского полуострова. Испанские Нидерланды стали Австрийскими (современная Бельгия). Небольшие участки земли за счет Испании получили Голландия и Пруссия. Австрия, помимо Бельгии, удовлетворила свои аппетиты присоединением Сардинии, Милана и Неаполя. Еще одно владение испанской короны – Сицилия, по решению союзников, перешла к Савойе. Голландия после Войны за испанское наследство окончательно вошла в лигу второразрядных европейских государств. Эта страна во время войны не смогла даже покрыть установленную соглашением с Англией, квоту по военным кораблям. Недостающие суда вместо Голландии выставляла Англия.

Запустение и крайняя нищета царили во Франции. Замученное неподъемными налогами и обескровленное постоянными неурожаями французское крестьянство, исчезало на глазах. Крестьяне, в буквальном смысле этого слова, вымирали. Плодородные поля зарастали сорняками. Как будто мало было одной войны, казалось, сама природа ополчилась на французскую бедноту. Свидетели эпохи отмечают резкий рост популяции волков, заполонивших центральную Францию. Волчьи стаи резали скот. Отмечались многочисленные случаи нападения волков на женщин и детей. Согласно свидетельствам только в районах городов Шартр и Ментенон от нападения волков пострадало не менее 500 человек.[14 - Ферро М. Указ. раб. – С. 209.] Но это были, разумеется, смешные цифры, если сравнивать их с количеством французов, убитых во время военных конфликтов, и особенно с числом тех бедняков из сельских местностей Франции, которые умерли от недоедания, или от связанных с голодом болезней.

Военные действия не велись непосредственно на территории королевства, но костяк тех многочисленных армий, которые выставляла Франция, составляли вчерашние крестьяне. Повсеместное использование линейного строя, когда пехота действовала в нерасчлененных порядках, приводило к высокому проценту потерь. Самая первая из войн Людовика XIV, завершившаяся Пиренейским миром (1659), унесла по некоторым оценкам, 108 тысяч жизней. Третья англо-голландская война, начатая в 1672 году французским королем вторжением в испанские Нидерланды, и затем продолженная Францией без участия Англии, привела к гибели в общей сложности 342 тысяч человек. Война Аугсбургской Лиги унесла 680 тысяч жизней, Война за испанское наследство – 1251.[15 - Там же. – С. 211.] Это, разумеется, общие цифры, включающие в себя безвозвратные потери всех участников военных конфликтов на всех театрах.

Что касается потерь Франции от голода, то за один единственный – 1693/1694 год страна, по оценкам историка Марселя Лашивера, потеряла до 1,5 миллионов человек.[16 - Там же. – С. 210.] Часть из них умерла из-за отсутствия еды (цены на пшеницу взлетели с 9 до 72 ливров за сетье), часть от пришедших вслед за голодом болезней. Считается, что зима 1693/1694 годов стала крупнейшей после чумы 1346 года демографической катастрофой в истории Франции. Непосредственными причинами голода стало разорение значительной части французского крестьянства и исключительно холодные зимы (одно из следствий наступления малого ледникового периода). Помимо этого, был еще голод 1709—1710 годов. Он был не таким страшным, как голод 1693/1694 года, но и он также остался в памяти французов.

***

Я двор зову страной, где чудный род людей:

Печальны, веселы, приветливы, суровы;

По виду пламенны, как лед в душе своей;

Всегда на все готовы;

Что царь, то и они; народ – хамелеон,

Монарха обезьяны.

    Жан де Лафонтен.
    Похороны Львицы («Les obseques de la Lionne»).

Скорее всего, не будет преувеличением утверждение, что Франция проиграла Англии в борьбе за колонии и за влияние в Европе из-за ошибок Людовика XIV. Это утверждение будет тем более справедливым, если оценивать его через призму политической формулы самого «короля-солнца», любившего, как говорят, проговаривать перед восхищенными взглядами придворных фразу: «государство – это я!». Многое свидетельствует о том, что государство во Франции, действительно было низведено до состояния функции монархической власти, в то время как, например, в Англии, ситуация, была обратной – монархическая власть играла служебную роль по отношению к государству и ни в коем случае, не обращала себя в государство.

Французский король, если мы допускаем, что он не делил ни с кем своей власти, не может ни с кем делить и своей ответственности. Здесь, собственно, скрывается одновременно как сила, так и слабость абсолютизма, не стесняемого ни общественным мнением, ни волей парламента. Гениальному человеку, ничто (по крайней мере, изнутри) не мешает поднять доставшуюся ему в наследство страну на небывалую высоту, точно так же, как человеку бесталанному, родившемуся по воле случая королем, ничто не мешает все окончательно разрушить. В Англии, как первое, так и второе, было невозможно из-за ее политического строя, когда человеческая воля державшая руль и закладывавшая курс (исключая протекторат Кромвеля и времена правления Генриха VIII), не была волей кого-то одного, а всегда лишь среднеарифметическим выведенным из множества воль богатых, успешных и предприимчивых людей Англии. Представительное правление в Англии исключало резкие смены курса и наиболее грубые формы политического произвола. Так как коллективная глупость явление значительно более редкое, чем глупость индивидуальная, представительное правление исключало также и большую часть тех спонтанных ошибок, которые ведут свое происхождение от слабостей отдельно взятого человека, будь то недостаток ума, несбалансированность черт характера, или отсутствие воли.

И исторический пример Людовика XIV, это как раз пример такого рода. Людовик не был ни гением, ни его противоположностью, он не страдал отсутствием воли, однако ему как человеку заурядному, были присущи многочисленные недостатки, как в частной жизни (королевском быту), так и в политике. И все эти недостатки управляли королем. Несчастьем для Франции стало именно то, что в условиях абсолютной власти, эти недостатки не были скомпенсированы влиянием на монарха его подданных. Личность Людовика очень сложна для понимания, а сложна она потому, что за всем тем блеском и солярным антуражем, которым окружил себя этот король, невозможно рассмотреть его человеческую натуру. Амбициозные посредственности, как это известно, всегда нуждаются в маскировке.

На архетипичном портрете Людовика XIV кисти Гиацинта Риго 1701 года, закутанный в горностаевую мантию, уже немолодой король, приняв величественную позу, несколько карикатурно, словно игривый козлик, выставляет вперед свою обтянутую белым чулком ножку. По всей видимости, придворные внушили «королю-солнцу», что у него очень красивые ноги. Рассматривая многочисленные портреты Людовика, мы неизменно отметим на них блеск, роскошь, пафос (зачастую карикатурный) окружающего его фона, облаченную в дорогую одежду фигуру, как своего рода намек на облаченную в совершенную форму идею, но при этом, в чем парадокс, мы никогда не замечаем на этих картинах его лица, хотя оно там присутствует. У Людовика совершенно не запоминающееся лицо, в нем нет ни выражения, ни характерных черт, оно не вызывает интереса и не приковывает внимания, и кажется, нужно увидеть это лицо миллион раз, чтобы наконец-то его запомнить.

Король, чей рост был немногим больше 160 сантиметров, ввел придворную моду на высокие туфли с большими красными каблуками (современные лабутены). В такой обуви он казался выше. Облысевший из-за болезни, Людовик установил придворную моду на особенно пышные парики. Это маскировало лысину и также добавляло роста. Подобно тому, как король нуждался в различных технических приспособлениях, чтобы прибавить себе привлекательности, точно так же он нуждался для увеличения значимости его фигуры и в беспрецедентных эксцессах роскоши. Размеры и блеск двора, к которым он стремился скорее интуитивно, чем осмысленно, и на которых он никогда не экономил, должны были придать значение тому, что в чистом своем виде, никакого значения не имело. Это была показуха, призванная закрыть пустоту, однако, нет худа без добра, и эта показуха вследствие беспрецедентности ее масштабов, сама по себе, оказалась историческим событием и отразилась на культурном облике не только Франции, но и всей Европы.

Версаль – величественный дворцовый комплекс, какого еще не знала европейская цивилизация, строился и перестраивался до конца жизни Людовика. Так называемая, «четвертая строительная кампания» (возведение Королевской капеллы), завершилась в 1710 году, за пять лет до смерти «короля-солнца». Некоторые интерьеры (Салон Геркулеса) из-за отсутствия денег до 1715 года так и не были достроены. Начало возведению Версаля было положено в 1661 году. Причиной строительства называют зависть молодого монарха к Во-ле-Виконту – дворцу суперинтенданта финансов Николя Фуке. Весьма показательно, что поручение на разработку проекта королевской резиденции в Версале, получил ни кто иной как Луи Лево – архитектор Во-ле-Виконта. Позднее, скончавшегося Лево, близкого к классицизму, сменил барочный зодчий Жюль Ардуэн-Мансар. Над украшением интерьеров Версаля трудился знаменитый художник Шарль Лебрен, а за разбивкой садов и парков следил известный садовый мастер Андре Ленотр. Кроме, собственно королевской зависти, причинами создания Версаля было стремление Людовика к славе и по-видимому, также его неприязнь (из-за детских воспоминаний) к парижским дворцам – Лувру, Сен-Жермену и Пале-Роялю. Версальский комплекс, выстроенный на болотах, в двух десятках километров от центра Парижа, превосходил по размерам все остальные резиденции короля. Место для строительства было выбрано самим Людовиком XIV и было дорого королю тем, что на нем находился небольшой охотничий замок, о котором, у Людовика сохранились приятные детские воспоминания. Во время разработки строительных планов, король настоял на том, чтобы этот охотничий замок не был разобран, а в неизменном виде был включен в новый дворцовый ансамбль.

Строительство Версаля обошлось Франции очень дорого, Жан Батист Кольбер, как свидетельствуют источники, жарко спорил с королем об оправданности тех или иных расходов. Подряды, во избежание воровства, устанавливались по фиксированной цене. Подрядчик не имел права впоследствии предъявлять казне увеличенную смету расходов. Рабочих свозили со всей Франции, любая другая строительная деятельность в округе была запрещена. Двор официально переехал на новое место в 1682 году, когда строительство дворцового комплекса, по большей части, было закончено. Приблизительно 3 тысячи комнат, приблизительно 25 тысяч окон и от 3 до 4 тысяч постоянных обитателей, из числа которых около тысячи, составляла французская знать. Людовик XIV будто бы задался целью переселить в Версаль всю французскую аристократию. Дворяне вполне безопасны, если они находятся на глазах. Воспоминания о Фронде до конца жизни не давали королю спокойно спать.

Версаль в каком-то смысле породил новую аристократическую культуру, он стал идейным прародителем Галантного века. Культура остроумных дуэлянтов в стенах Версаля была заменена культурой придворных церемоний, лизоблюдства, чревоугодия, флирта и скрывавшегося под благопристойной маской разврата. Версаль установил совершенно новую систему ценностей для современной ему французской знати. Все лучшее, что дворянин теперь мог получить от жизни, он мог получить именно в Версале, и только из рук короля. Дворян, не показывавшихся в Версале, сторонились как проклятых, их презирали. Самым страшным из всех возможных нравственных приговоров было услышать из уст Людовика XIV: «Я никогда не вижу этого человека». Положение дворянина, его доходы, авторитет, влияние и даже самоуважение зависели от того как много времени он проводил в непосредственном окружении монарха: присутствовал на обедах Людовика, на его выходах, смотрел на королевский сон из-за специальной балюстрады и т. д.

Знаком особой милости и своего рода показателем жизненного успеха считалось приобретение апартаментов в Версальском дворце. Самые лучшие апартаменты занимал король, после него в очереди на привилегированное жилье следовали его официальные фаворитки, затем Мария Терезия – официальная супруга, далее члены семьи, и уже то, что оставалось, использовалось для размещения придворных. Известно о конфликтах, происходивших из-за жилых комнат Версаля. Потеря апартаментов и переезд аристократа из дворца в городскую гостиницу, воспринимались как неслыханное падение, и как нестерпимое унижение.

В этом щепетильном вопросе, между прочим, состояло одно из главных отличий английской аристократии от французской. Среди английской знати тон задавало сословие джентри – крупных и средних деревенских землевладельцев. Эти люди проводили львиную долю времени в своих родовых именьях, изолированно друг от друга. Джентльмены могли себе позволить размеренную и сытую жизнь на доходы, получаемые от арендаторов их земель. Они охотились, занимались коллекционированием, много читали, путешествовали и настойчиво избегали английского королевского двора и вообще столичного общества. От Лондона с его нечистотами, шумом, вонью и толкотней, английская знать шарахалась, как от чумы. Успех и благосостояние не зависели от близости к английскому монарху и поэтому двор, пребывающего в вечном безденежье английского короля, никого не привлекал. То, что жизнь оставшихся на земле (после огораживаний) английских фермеров была лучше жизни французских крестьян, не было секретом. Об этом свидетельствовали все, кто имел возможность сравнивать. Но точно так же, еще более выгодным, если сравнивать с Францией, было положение английских дворян. Они обладали свободой и благодаря парламентскому правлению могли оказывать непосредственное влияние на жизнь своего государства. Можно сказать, что в Англии политическая жизнь крутилась вокруг аристократии, в то время как во Франции – исключительно вокруг короля.

Контраст покажется тем более очевидным, если принять во внимание, что строящийся, а затем постоянно перестраиваемый Версаль, при Людовике XIV, отнюдь не казался его современникам раем. По части внутренней жизни Версаля была вполне уместна аналогия с самой Францией. Внешне величественная и богатая страна, внушавшая ужас и восхищение всей остальной Европе, при ближайшем рассмотрении, оказывалась в состоянии разорения и упадка. Точно так же и комплекс Версаля, несмотря на совершенство его архитектурных форм, блеск золота и серебра, а также сияние дорогих нарядов его обитателей, как свидетельствовали современники, утопал в строительной пыли и неприятных запахах. Несмотря на внушительные размеры, дворцовый комплекс оказался перенаселен и, учитывая уровень технологий той эпохи, отнюдь не мог похвастаться образцовой санитарией. Ватерклозеты были изобретены в Англии только в конце XVIII века и для отправления естественных надобностей, обитатели Версаля использовали стульчаки. Выгребные ямы находились на удалении от жилых корпусов и далеко не всегда ночные горшки выносились слугами так, как того требовали правила. Ночами, когда никто не видел, их содержимое просто выливалось из окон дворца. С таким положением дел боролись, даже издавались какие-то акты, предусматривавшие строгие наказания. Ввиду общей нехватки уборных, за время долгих и крайне утомительных церемоний малую нужду на лестницах и по краям залов, справляли даже принцы крови. Ко всему этому следует добавить еще и то, что люди практически не мылись. Во всем Версале было лишь несколько ванн, самая известная из которых, больших размеров, изготовленная из порфира, находилась в покоях официальной фаворитки Людовика, маркизы де Монтеспан. Тем не менее, и эта ванна, использовалась для эротических игр, а вовсе не для мытья. Враждебному отношению к водным процедурам, как нельзя более способствовали медицинские воззрения той эпохи. Считалось, что контакт с водой открывает на коже человека поры и это делает организм беззащитным перед проникновением в него всевозможных миазматических хворей.

Сам Людовик XIV, как утверждают, мылся всего несколько раз в жизни. Это, скорее всего, преувеличение, хотя, с другой стороны, нет оснований не доверять многочисленным свидетельствам того, что от его величества практически все время исходил сильный и неприятный запах. У короля во второй половине его жизни наблюдались приступы сильной головной боли, причину которых он находил в парфюмерных ароматах, с помощью которых его придворные пытались перебить окружавший их смрад. Нежный аромат цветков апельсинового дерева был едва ли не единственным запахом, к появлению которого Людовик относился благосклонно. Известны случаи, когда из-за чересчур сильных духов, он выгонял из своей кареты даже маркизу де Монтеспан.

***

Маркиза де Монтеспан была второй по счету и, по всеобщему мнению, самой влиятельной официальной фавориткой короля. В этом качестве, в конце 1660-ых годов она сменила Луизу де Лавальер. Луиза была достаточно красивой, чтобы обратить на себя внимание молодого Людовика XIV, но недостаточно остроумной, чтобы через какое-то время ему не надоесть. Безответная любовь, как это хорошо известно, делает человека смешным. Герцогиня де Лавальер была сильно и безответно влюблена в Людовика. Она родила ему двоих детей и ужасно переживала утрату интереса со стороны короля. Последний же, словно издеваясь над своей бывшей любовницей, разместил де Лавальер рядом с покоями его новой фаворитки, маркизы де Монтеспан. Король даже требовал от женщин, чтобы они дружили. Луизе в конечном итоге удалось упросить Людовика, избавить ее от этой пытки и удалить ее от двора (отправив в монастырь).

Маркиза де Монтеспан была замужем и ее продолжительная внебрачная связь с Людовиком XIV была, таким образом, двойным адюльтером. Поведение короля вызывало осуждение со стороны католической церкви. Несмотря на состоявшуюся в 1685 году отмену Нантского эдикта, изгнание из Франции протестантских проповедников, а также репрессии против женского монастыря Пор-Рояль (борьба с янсенистской ересью), отношения Людовика с папским престолом оставляли желать лучшего. Причиной было, разумеется, не только открытое сожительство Людовика с чужой женой, но и в первую очередь, его галликанство (концепция, ставившая французского монарха выше папы в его взаимоотношениях с французским клиром). На закате своей жизни Людовик XIV тем не менее отличался чувственной умеренностью и религиозностью. В этом была заслуга его третьей официальной фаворитки, а после смерти Марии Терезии Испанской, его новой, морганистической жены – маркизы де Ментенон.

Француазу де Ментенон к Людовику XIV привела, как это ни парадоксально, сама маркиза де Монтеспан. Последняя подарила королю семерых внебрачных детей. Де Ментенон была назначена их воспитательницей. Маркиза де Монтеспан придирчиво отбирала кандидаток на эту важную роль. Ответственная и чересчур серьезная де Ментенон, как казалось, не должна была привлекать короля, ценившего в прекрасной маркизе де Монтеспан не только внешность, но также ее сексуальную распущенность и эфирный налет куртизанки. Вопреки ожиданиям, по мере старения маркизы де Монтеспан и самого короля, совершенно не склонная к любовным интригам де Ментенон стала обращать на себя внимание короля. В конечном итоге, как натура более сильная, де Ментенон в бытовом плане подчинила себе монарха. Падению де Монтеспан, кроме ее физического увядания, способствовало уголовное дело парижских отравителей. На допросах, из уст изготовителей ядов, прозвучало имя маркизы де Монтеспан. Как стало известно, прекрасная маркиза закупала у преступников приворотные зелья (то, что она приобретала эти зелья для того, чтобы опаивать ими короля, ни у кого сомнений не вызывало). Вообще, нужно отметить, Людовик XIV любил женщин, а женщины, несмотря на неприятный запах, исходивший от его величества, любили короля. Помимо трех официальных фавориток, у еще не старого Людовика XIV было множество других любовниц, близость с которыми носила либо эпизодический характер, либо была одноразовой. Под конец своей жизни, как это отмечалось выше, король под влиянием мадам де Ментенон стал придерживаться в своей личной жизни очень строгих правил.

Людовик XIV прожил по меркам своего времени долгую жизнь, пережив последовательно нескольких своих наследников. Когда в 1715 году «король-солнце» умер, если не принимать во внимание его внука Филиппа Анжуйского, формально потерявшего право наследования французского престола, из-за принятия им испанской короны, единственным прямым наследником Людовика XIV оставался его правнук. Этот правнук, будучи пятилетним ребенком и был возведен на французский престол под именем Людовика XV.

Вообще, удивления достойно не здоровье Людовика XIV, которое ни в коей мере нельзя было назвать идеальным, а способность короля героически справляться со всеми его недугами. Если можно так выразиться, удивления была достойна живучесть короля, которую он демонстрировал в борьбе не только со всевозможными болезнями, но и с теми бесчеловечными методами лечения, которые практиковали его придворные медики. «Король-солнце» болел всегда. У него отмечалось кровотечение в младенчестве, оспа, когда ему было 9, в 17-летнем возрасте он заразился гонореей. Через 5 лет последовал тиф, лишивший монарха большей части волос на голове. Затем пришла корь. После этого (предположительно) явилось поражение ленточным червем. В 47 лет (1686) король страдал от анального свища, который пришлось удалять хирургическим путем, специально изготовленным кривым и гибким скальпелем. Деликатная операция проводилась в королевской спальне, в Версале, без всякой анестезии. Если не считать хирургических вмешательств, способы лечения, в те времена были весьма ограничены. Преобладали кровопускания и промывания желудка. Людовик чересчур много ел. Причину неуемного аппетита находили в присутствии ленточного червя в королевском животе. Освобождения желудка добивались слабительным – взрывоопасной смесью из змеиного порошка, ладана и лошадиного помета. Если верить придворным журналам, Людовик XIV сидел на стульчаке не менее четырнадцати раз в день. Даже один из тронов монарха был устроен с ночным горшком внутри. Надо сказать, что дворцовые мероприятия не всегда прерывались на это время, и оставаться при короле в такие моменты, считалось большой честью.

Из записей придворных журналов следует, что Людовик XIV никогда не оставался один. Это был какой-то непрерывный и нескончаемый театр одного актера. Придворные следили за Людовиком, когда он спал, когда он ел, когда он одевался и раздевался, когда он восседал на своем стульчаке. Мы, уже не упоминаем о тех подчиненных сложному ритму, исполненных не то достоинства, не то карикатурной патетики, официальных церемониях, вроде выходов монарха, малых и больших приемов, малых и больших обедов и т. д. Чтобы разобраться во всех условностях Версальского двора, в положении его придворных и во всех тонкостях, его пропитанных завистью и флиртом человеческих отношений, требуется специальная подготовка.

В некоем усредненном варианте своего трудового дня, Людовик XIV пробуждался камердинером в условленный им накануне час словами: «Сир, пора!». Пробуждение и облачение в одежды происходило при большом стечении народа, где всякому придворному отводилось строго определенное место, сообразно его рангу. Женские и мужские покои Версаля были разделены. Дамы присоединялись к мужчинам, когда король шествовал на мессу, и присутствовали во время трапез короля. Первый прием пищи Людовик осуществлял почти всегда один. Придворные просто смотрели, как ест их король. Вечерняя трапеза была наиболее обильной и за столами вместе с монархом размещалась лучшая часть двора. Искусные французские повара вываривали специально для Людовика фазанов и куропаток по десять, а то и по двенадцать часов, до состояния кашицы. Во второй половине жизни Людовик XIV не мог жевать, так как в его ротовой полости практически не осталось зубов. Проблемы с зубами были отличительной чертой высших слоев общества той эпохи. Низы не могли себе позволить большого количества сахара. Однако виновником полной беззубости короля был вовсе не кариес, а новая доктрина доктора Дака. Убежденный в том, что главным рассадником болезней являются больные зубы, эскулап убедил Людовика XIV удалить, пока не поздно, еще и здоровые зубы. За этим якобы стояли передовые медицинские воззрения эпохи и Людовику выпала честь стать здесь первооткрывателем. При удалении еще крепких здоровых зубов, врач умудрился сломать своему пациенту нижнюю челюсть и вырвать кусок неба. Челюсть зажила, а вот часть неба у Людовика XIV с тех пор отсутствовала и пища, во время обильных трапез, постоянно застревала между ртом и носом короля.

Несчастья Людовика, выдерживавшего в последнее десятилетие его правления не только физические, но еще и нравственные страдания, закончились в 1715 году, с его смертью. Период с 1700 по1715 годы, когда король стал свидетелем ухода из жизни его наследников, падения престижа королевской власти и экономического упадка Франции, принято называть «зимой» Людовика XIV. 76-летний монарх все еще державшийся в седле и предпринимавший небольшие конные прогулки, подобно своему заклятому врагу Вильгельму III Оранскому, неудачно упал с лошади. Король повредил ногу, поврежденная нога распухла и вскоре началась гангрена. Выходом была ампутация, но «король-солнце» наотрез отказался от операции, выбрав смерть. 1 сентября 1715 года, после продолжительной агонии, не дожив всего нескольких дней до своего 77-летия, он скончался. Великий век Франции со смертью Людовика XIV закончился, на смену ему пришла Галантная эпоха.

Галантный век

Изменения произошли практически сразу. Или, точнее, стали заметны практически сразу, так как коснулись в первую очередь находившегося у всех на виду двора. Человеком, в чьих руках теперь была сосредоточена абсолютная власть во Франции, оказался племянник Людовика XIV, сын его младшего брата – Филипп II Орлеанский. Известно, что начиная со смерти герцога Орлеанского, своего отца (в 1701 году), этот человек, исполненный больших личных амбиций, находился не в самых лучших отношениях со своим венценосным дядей. Тем не менее, Людовик XIV перед смертью, все же назначил его регентом при малолетнем Людовике XV, ограничив власть Филиппа регентским советом, в котором ключевую роль должен был играть герцог Мэнский. Герцог Мэнский был одним из внебрачных сыновей Людовика XIV, рожденных маркизой де Монтеспан и воспитанных мадам де Ментенон. Между регентом и членом регентского совета началась борьба за власть, окончившаяся довольно скоро убедительной победой Филиппа Орлеанского. Регент просто-напросто кассировал завещание Людовика XIV в Парижском парламенте и в обмен на встречные уступки, добился от судей признания недействительными условий о регентском совете.

Филипп Орлеанский имел репутацию умного, властолюбивого и необычайно развратного человека. Об устраиваемых им в королевском дворце сексуальных оргиях, ходили, по всей видимости, преувеличенные слухи. И, тем не менее, не приходится сомневаться, что по тому чопорному и благочестивому укладу жизни королевского двора, который был создан усилиями мадам де Ментенон, регент нанес совершенно безжалостный удар. Во-первых, королевский двор оставил Версаль и переехал в Париж, во дворец Пале-Рояль. Во-вторых, кардинальным образом поменялась сама атмосфера двора, куда вернулись ранее изгнанные комедианты, и который заполнили с моральной точки зрения более чем сомнительные персонажи. Добродетель мадам де Ментенон отныне принимали за ханжество. Над вдовой старого короля открыто смеялись. Лицемерие было отброшено, наслаждений никто не стеснялся, флирт, а зачастую неприкрытое распутство, стали правилом. На фоне морального разложения двора, на фоне новой экономической, новой международной и новой религиозной политики, у некоторой части простого люда даже сложилось убеждение, что Филипп Орлеанский продал душу дьяволу. Во всяком случае, когда в 1723 году регент скончался от оспы, многие французы были уверены, что за его душой в покои Версаля (к тому времени двор вернулся в Версаль) приходил сам сатана.[17 - Егер, Оскар. Всеобщая история стран и народов мира. – М., 2019. – С. 643.]