Листы одного древа (сборник)

– Сергей Сергеич, кто вам пишет книги?

– Господин Саблин, вы эксплуатируете литературных рабов?

– Признайтесь, кто такая Н. Н.?

Автор очаровательно улыбался, прощая шалости невоспитанным и дерзким. Это их хлеб, в конце концов, но он не мальчик для битья.

– Коллеги, я не могу вам сказать, как я пишу – в халате или залезаю в ванную, как великий Дюма. Это секрет. Профессиональный.

– Но почему? – хором возражала публика.

– Если я вам его открою, – улыбался Саблин, – вы будете писать так же.

Шум одобряющих возгласов пронесся по залу, но это было только начало.

– Назовите хоть имя. Это Надежда?

– Наталья?

– Нина?

– Нора? – неожиданно для всех томно спросила Галина Викторовна.

– Друзья мои, – Сергей Сергеич смело приблизился к объективу камеры так, чтобы телезрители смогли заглянуть в его глаза, – кто-нибудь из вас мог бы публично назвать имя любимой, зная, что это ей навредит?

В зале воцарилась уважительная тишина. Впрочем, ненадолго.

– Н. Н. – публичный политик?

– Так у вас роман с замужней женщиной?

Посыпались вопросы, которые Сергей Сергеич тут же парировал:

– Наш роман вы держите в руках, дорогие мои. Могу подписать его любому желающему.

В этом был весь Саблин. Романтик, интригующий собеседник и успешный автор. За это его любили издатели и читатели, ненавидели собратья по перу и ревновали бизнесмены, в поте лица добывавшие свой хлеб. Виданное ли дело, какая – то Н. Н. пишет проходимцу книги, а он красуется перед публикой.

В небольшом кафе при магазине разгоряченные члены всевозможных литературных клубов еще выясняли, кто тут гений, когда Саблин тихонько простился с Галиной Викторовной, поблагодарив ее за отличный вечер. Он торопился остаться наедине со своей Н. Н., молчаливо дожидавшейся своего известного писателя.

– Ты опять целовал Галине руку? – с нескрываемой иронией спросила Н. Н.

– У нас чисто деловые отношения, ты же знаешь, – прошептал он, чуть наклонившись. – И потом она никудышный автор, хотя и пытается иногда писать.

– Это ты зря, – Н. Н. едва заметно отстранилась от него, хотя вечер был прохладный, – женщины не прощают оскорблений. Даже если их нанесли не им лично. Они все помнят.

– Учту, – примирительно промурлыкал Саблин. – Поедем на дачу, так хочется побыть вдвоем.

– Ты опять поставил машину около ювелирного? – она всегда прощала этого баловня судьбы.

– Представь себе. Бриллианты не покупаю, но пользуюсь стоянкой для важных персон. Всякий раз я подписываю директору магазина десяток новых книг для его клиентов, и он мне все позволяет.

– Становишься бизнесменом? – ирония сквозила в ее тихом голосе.

– Москва всегда была торговым городом. Купцы тут строят дома и магазины, торгуют мануфактурой и машинами. Иногда книгами.

– Когда ты пялишься на очередную девицу, – прервала его Н. Н., – то всегда перескакиваешь на купцов. Неужели женщины ассоциируются с товаром?

– Прости, отвлекся, – виновато пробубнил Сергей Сергеич. – А как ты заметила, ведь и не смотрела в ту сторону?

– Я тебя слишком хорошо знаю, дорогой. Тебя выдают интонации. Дыхание.

– О, это можно будет использовать, – тут же подхватил Саблин. – Вот послушай. При встрече с красивой женщиной он задерживал дыхание… А?

Они замолчали, одновременно вспомнив, как лет пять назад Сергей увлекся такой вот штучкой. На ощупь у нее были изящные бока и все такое, но без души. Он уехал с ней на Кипр и пробовал писать. Месяц провел на шикарной вилле у моря и вернулся с пачкой исписанных листков. Редактор прочитал рукопись и вернул ее всю исчерканную красным фломастером, словно женской помадой. Такого позора Саблин еще не испытывал. Он понял, что писать настоящие книги может только с Н. Н. Возвращение было мучительным и долгим. Она простила его, как блудного сына, поверив клятвам. С тех пор все книги выходят с посвящением Н. Н. Большего ей и не надо.

– Ты молчал всю дорогу, – неожиданно произнесла она. – Вспоминал Кипр?

– Да, – коротко признался Саблин. – Мы с тобой, как старые супруги, понимаем друг друга молча.

Старенькая дача с массивной мебелью 30-х годов была их мастерской. Тут родились все романы, да и сами они прожили здесь лучшие свои годы. Потому и возвращались сюда с удовольствием.

– Тихая заводь у сочного луга, – мечтательно произнес он, запирая ворота.

– Да, – согласилась она, – хорошо тут.

Сергей Сергеич повесил пиджак на спинку кресла у камина, сам сел напротив. Электрический нагреватель быстро наполнил комнату теплом и приятным неярким светом. На стене методично тикали старинные часы. Тут хорошо думалось и легко писалось.

– Я купил новые чернила, – спохватился Саблин.

– Для нового романа? – интригующе спросила Н. Н.

– Надеюсь… Знаешь, приходится разрезать пластиковые баллончики для современных ручек и сливать чернила во флакон.

– Да, я капризная дама. Мне флакон подавай. Поршневая система. Разве что – перо золотое.

– У тебя удивительное перо. Чистое золото. Отец подарил на окончание института. Даже имя тебе дал. Наша Надежда. Так и повелось.

– Это нетактично, напоминать даме о возрасте, – усмехнулась она и попросила. – Не клади меня сегодня в стол. Пусть я останусь во внутреннем кармане пиджака. Хочу побыть у камина. Он еще тот молчун.

– Но только до утра, – пошутил Сергей Сергеич. – У меня на тебя большие планы, дорогая Н. Н.

Сказка о забытых душах

Жил-был Сон. Вернее, быть то он был, а вот где жил – неизвестно. Сон приходил только длинными зимними ночами, когда плачут метели. Выбирал лишь тех, кто спит крепче всех. Бывало это редко, но уж если случалось, то попавший в сон мог увидеть самые невероятные истории. Однажды так и произошло. Приснился Сон мужчине по имени Иван, не старому и не молодому, не высокому и не маленькому. Обыкновенному.

Не стал Сон ходить вокруг да около, сразу нырнул в такие глубины, о которых другие сны и не подозревали. Потому как был этот Сон не прост. И вот снится Ивану, что он в дремучем лесу. Темно. Жутко. Другой бы вскинулся с постели, только не зря Сон выбирал тех, кто спит крепче всех. Долго ли коротко пробирался Иван по чаще, заприметил он огонёк впереди. Ближе подошёл, а там – поляна и на ней вокруг тусклого костерка – странные существа. Не люди, не звери, не птицы. Будто клочья тумана. Колышутся. Страшно Ивану, бежать бы, а не может. Неведомая сила к костерку толкает. Ещё ближе подошел, а его не замечают. Будто виденья над огоньком нависли, а тот еле тлеет. Стал Иван валежник для костерка собирать – вдруг разговор завяжется.

– К кому пришёл? Чужой ты.