Аркан

– Нет. Темень одна и холод, – голос стал жестче. – Я сразу и не поняла, что произошло. Задыхаться стала… И страх жуткий парализовал. Даже боли не было, а ощущение, словно железом по стеклу. Судороги пошли, а я ничего не понимаю. Руками горло стараюсь прикрыть, а оно горячее и липкое. Потом ты подскочил, а лицо жуткое, перекошенное. Я еще больше перепугалась. Вокруг заголосили, и в глазах темнеть стало. Потом такая легкость и тишина. Словно с трамплина прыгнула – сначала боязно, перегрузка, удар о трамплин, а потом полет. Такой кайф в невесомости… И тогда тоже, легкость во всем теле, люди внизу, а я все поднимаюсь над ними. Только лыж на ногах нет, и тишина.

Голос замер на минуту, видно, тяжело переживая воспоминания, но он не торопил.

– Я тогда долго не могла понять, что произошло. Только полотенце искала. Думаю, надо же переодеться, а полотенца нигде нет. Ребята из нашей команды суетятся чего-то, бегают. Я их спрашиваю, а никто не отвечает. Смотрю, соревнования прервали, все смешалось, народ толпится… Потом тебя увидела. Одежда вся в крови, руки за спиной в наручниках, а глаза такие злые, по сторонам так и зыркают. Пыталась тебя расспросить, не слышишь.

Потом смотрю, двое носилки тащат, а на них Вовка с нашего двора. Лицо синюшнее такое и глаза навыкате.

– Ты его знала? – зэк перебил, звучащий в голове голос.

– Он из соседнего дома. Вздыхатель робкий…

– Ну, уж не робкий. Зуб даю!

– Я только потом, из разговоров поняла, что это он меня… Бритвой.

– За что? – едва не воскликнул зэк.

– Сама не знаю, – голос Дельфинчика звучал взволнованно. – Он за мной увивался с пятого класса. Все вздыхал издалека. Писал дурацкие письма без подписи и подбрасывал в портфель, ходил на все соревнования и даже ездил за командой в другие города, чтобы посмотреть выступления. Я его взгляд помню… Всегда масляный такой, словно купальник снять норовил. Зимой у нас тренировки в бассейне были, так я его глаза на балконе часто примечала. Уставится и часами смотрит. Потом плетется сзади до самого дома.

– И никогда не подходил?

– Нет.

– А на дискотеках или в кино? – настороженно переспросил Арик.

– Да, у меня времени на развлечения никогда не было, – усмехнулся голос. – Я ведь с шести лет на лыжах. Галина Георгиевна меня еще в садике приметила, с тех пор все время с ней – то на тренировках, то на сборах, то в поездках… С девяти лет я выступаю на крупных соревнованиях. Какие там танцы!

– И ты ни с кем не встречалась?

– Я уже в сборной девять лет, – она словно поперхнулась. – Была… Ну, нравился один парень, но он намного старше. Был… Заметит мой взгляд и только подшучивает – «Расти и тренируйся».

– Хочешь сказать… – он не договорил.

– Да, представь себе. Девственница. Мне так и не исполнилось восемнадцать.

– Я не к тому… – сконфузился зэк. – Просто у тебя взгляд был такой напористый. Открытый. Женщины часто отводят глаза, а ты прямо жгла. Насквозь.

– Правда?

– Правда, – его рука невольно потянулась вперед, где мог бы находиться собеседник. – Ты мне часто снишься здесь. Та… Ну, когда цыганочку танцевала. Мне тогда показалось, что я влюбился в тебя…

– Да ладно!

– В тебе было столько счастья в тот миг. Искреннего, чистого, настоящего. Просто запала в душу. Я потом все вспоминал и думал. Вот это девчонка! За такой на край света могу пойти… А край оказался совсем рядом.

– Жалеешь, что связался? – насторожился голос Дельфинчика.

– Нет. Просто не могу понять, что так помешало. Кому мы дорогу перешли.

– Это я дорогу перешла. Не ты.

Арик даже приподнялся на локте, стараясь не упустить деталей разговора.

– Я так и понял, что парень тот не главный. Он в последний момент рукой в сторону указал. А там глаза из толпы на меня пялятся. Злые такие. Темно-серые… Сколько ни пытаюсь вспомнить лицо или одежду, ничего не получается. Только взгляд злобный. Тогда еще мысль промелькнула, когда я парня того свалил и рукав на горле затянул… Ведь, задушу гада, думаю, а вот остановиться не могу, словно приказывает мне кто-то. Сомнение промелькнуло не потому, что пожалел я убийцу, а потому, что будто не сам я его… Ведь раньше никогда не быковал, а тут галстук пацану накинул.

Зэк затих на своей шконке, вытянувшись в напряженную струну. Все в его душе клокотало от ненависти к тому странному случаю, приковавшему его на двенадцать лет к зоне.

– Не вини себя, – ласково прошептал Дельфинчик. – Самоистязания приведут только к болезням, а я хочу, чтобы Аркадий Михайлович Данов вышел отсюда сильным.

– Знаешь, кто это сделал? Ну, у кого темно-серые глаза.

– Это только мои подозрения. Нужно, чтобы ты его сам вычислил.

– Дедуктивным методом? – попробовал пошутить он.

– Как хочешь…

Ее последняя фраза еще долго тревожила зэка. Либо Дельфинчик обиделся, либо согласился на все варианты – понять было трудно. В голове роились самые разные мысли, не дававшие Арику сосредоточиться. В итоге он все же убедил себя, что размышляет здраво, а голос… Ну, бывают же глюки, аномалии и всякие там обострения. Как говорил герой Леонида Броневого в популярном фильме «Голова предмет темный, исследованию не подлежит».

Глава VI

Стены казенного дома, где мотал свой срок Аркан, изобиловали не только картинками из мужских журналов, надписями, глубоко процарапанными в камне, вмятинами, выбитыми от постоянного перестукивания между камерами, но и той незримой ненавистью ко всему миру, которой дышали бесчисленные поколения его обитателей. Попавших сюда в разное время и по разным причинам объединяло единое чувство, присущее человеку. Самооправдание. Оно позволяло не свихнуться от самокопаний. Защитная реакция сознания оправдывала любого преступника в своих глазах и перекладывала всю полноту ответственности на других, особенно на тех, кто остался на воле. Сюжеты, многократно пересказываемые зэками в этих стенах, были так похожи друг на друга, что их можно было нумеровать, как набившие оскомину дежурные анекдоты и похабные шутки. В них всегда фигурировали коварные следаки, злобные прокуроры, тупые опера и неизменно продажные марухи, сдавшие легавым красу и гордость всего города.

Аркан не мазался к блатным, но понятия уважал и всякий раз старался быть незаметным. Только когда братва желала развлечься, он охотно возобновлял «слушанье в парламенте», перевоплощаясь в известных «единоросов» или «ЛДПРовцев», ведущих непримиримые дебаты с «комуняками». Однако, пламенные выступления его ораторов быстро умолкали, едва пахан, зевнув, отворачивался или задергивал занавесочку своей шконки. Чувство меры, позволявшее быть ненавязчивым, обещало сохранить востребованность, что было равносильно охранной грамоте, когда в хате искали очередного козла отпущения.

В первые полгода на зоне самыми тяжелыми были ночи. Они изводили Аркана напряженным ожиданием чего-то страшного. Вернее, неизвестностью, заполнявшей ночную тишину вокруг воображаемыми кровавыми сценами, перед которыми голливудские тюремные триллеры выглядели передачей для дошкольников. Заварушки, конечно, случались иногда, а вот власть страха, заполняющая собой все пространство зоны, было постоянной. В одно из таких бдений он опять услышал где- то в глубине воспаленного сознания Светкин голос.

– Перестань кошмарить себя. Чем больше ты думаешь об этих душегубах, тем больше притягиваешь к себе темные души.

– Дельфинчик, это ты? – неуверенно проговорил он про себя.

– Да, – голос казался насмешливым. – Называть пароль при встрече?

– Значит, ты можешь слушать и говорить со мной, когда захочешь?

– Вовсе нет. Просто твои мысли эхом гудят внутри тюремных стен, как набат. Уродов собралось тьма. Не протолкнуться.

– Что значит, не протолкнуться?

– Ты футбольным фанатом был когда- нибудь? – неожиданно спросил голос и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Вот, представь себе, что на финальном матче многотысячные трибуны стадиона погрузились в темноту, и кто-то один вопит – наших бьют! А в темноте тысячи фанатов «Спартака» и «Динамо» набычились, готовые ринуться на выручку. Просто пока не понятно, кто где.

– И ты прокралась, чтобы мне пасть заткнуть, – пошутил Арик. – А то сожрут…

– Типа того, – в тон ему ответил голос Светки. – Ты просто не представляешь, что в ином мире творится.

– И что, есть блатные, менты и фраера?

– Тут многое иначе. Свои понятия есть, конечно, но главное – энергия. Кто больше поднять сможет, тот банкует. И, смотря какой энергии, конечно. Та, что за гранью, считается козырной масти.