Сказки Белой Горы. Часть III

Администрация и восьмой барак схватились в клинче. Одни постоянно напиваются, другие, постоянно устраивают шмоны. Пьянки и обыски становятся всё грандиознее. Дошло до того, что весь отряд выгнали с вещами на плац, продержали на нём до обеда и полностью вскрыли полы, а также перевернули всё вверх тормашками. Даже раздраженные фсиновцы притомились. По сути, они лентяи, а тут, через день, одно мероприятие грандиознее другого. Обеим сторонам противостояние надоело, и оно затихло само собой, как затихают бессмысленные позиционные бои.

В самый кульминационный момент репрессивного утомления, ни о чём не подозревая, вышел прогуляться перед обедом Коля Максимов – профессионал крепкого сна и острого слова. В шлёпанцах на босу ногу, без кепки и мыслей в голове, направился он на футбольное поле. Его остановил вопль бегущего к нему прапорщика, не особенно вредного, но при начальстве – ретивого:

– Стой! Куда прёшь без головного убора?

От окрика Николай проснулся окончательно. Он дождался, когда служивый коршуном подлетел к нему, и немедленно ответил:

– Я ещё без носков и задница не подтёрта…

Прапорщик принял игру:

– Чем докажешь?

– Ты, милок, наклонись и понюхай…

Неделю барак не обрабатывали химией. Народ воспрянул – одним угнетением меньше, но эйфория продолжалась недолго – в понедельник вновь объявился вирусомор в сопровождении майора, исполняющего обязанности кинооператора. Большинство сидельцев сникло и драпануло на улицу. Иные отпетые головушки улеглись на кровати, со словами:

– Травите вместе с нами.

Майор почесал затылок. От природы вежливый и незлобивый толстячок скромного роста, заколебался в намерениях, но всё испортил пьянющий «Мороз». Раньше он не был замечен в пристрастии к спиртному, а теперь, когда до освобождения осталось меньше двух месяцев, решил «оторваться». Пошатываясь и держась за дужки кроватей, этот атлетичный бывший телохранитель, стоя в одних трусах, заревел:

– Пошли вон отсюда! Людей всякой хернёй травите!

Майор чуть построжал:

– Морозов! Прекратить безобразничать, одевайся и выходи.

– Да пошел ты, колобок драный!

Служивый взъярился:

– На крестины захотел?!

– До лампочки мне твои крестины!..

К обеду его и двоих собутыльников увели в «холодную».

Дни заметно удлинились, потеплело, полетели майские жуки, а кошки, которых зимой не выгонишь из помещения, круглые сутки проводят на улице, изредка забегая в барак перекусить.

Перед обедом Аркадий задал Кучаку загадку:

– Сидит, но не в кресле, плетёт, но не сети.

Александр Васильевич решил, что это в его огород камушек. Он с минуту подумал, вспомнил о своих сетях, понял – он тут не причём, решив, что подразумевается паук.

– А вот и не-е-т.

– Кто же тогда? Понятно – мы все сидим, а дальше не знаю. Аркадий указал на меня пальцем:

– Вот он сидит и плетёт рифмованные строчки.

Кучак крякнул от удовольствия:

– Точно…

Серёга Флотский, на скамейке близ церкви, рассказал мне одну из своих многочисленных историй:

– Всю жизнь я был уверенным в себе балбесом, а компанию водил, понятное дело, с аналогичными персонажами. К осени 1993 года, я уже числился в областном розыске Иваново и дома не появлялся, избегая ареста. Квартиру снимал в другом конце города, очень недорого, охмурив дочь хозяйки. Я был удачливым вором, умел планировать операции и легко сходился с людьми – будущими жертвами моей «деятельности», которые становились информаторами, наводчиками, потерпевшими. Перемены в стране ни меня, ни мою компанию не пугали. Наоборот, мы видели зелёный свет нашей бурной деятельности. Во власти происходила смертельная схватка между президентом Ельциным и парламентом. С четвёртого октября стало понятно: верх одерживает шайка исполнительной власти, в которой известный хрюшкомордый дебильчик, объявленный чуть ли не академиком, оказался самым безобидным вредителем. Мы, грешным делом, посчитали тогда эту болотную нечисть своими союзниками – они же грозились убрать из законодательства подрасстрельные статьи, за хищение государственной собственности в особо крупных размерах. Для справки: под такой статьёй я как раз и ходил – грабанули мы фабричку, на очень серьёзную сумму, а теперь, в духе новых веяний, решили перестроиться и «обувать» только скоробогатеньких (а их много расплодилось к времени рассказа).

Сергей с печальным юмором вздохнул:

– Если бы тогда мне к богу обратиться, хоть одно доброе дело мог успеть сделать: выбить глаз губернатору…

– Ты что, разве можно заниматься членовредительством?

– Я понимаю, что надо быть смиренным, но…

– Но тебя сразу могли посадить, а могли и пришибить на допросе.

– Не совсем же я идиот, была блестящая возможность стрельнуть из рогатки колотым чугуном. Впрочем, это не более чем лирическое отвлечение от темы…

Я изумился:

– Ничего себе – лирическое, глаза человека лишить.

– Что тут особенного? Я ж не ногу оторвать ему хочу, а всего лишь гуманно лишить половины зрения. Может он прозрел бы тогда, что натворил… Не подумай, что я злыдень, в душе, мной давно принято христианское смирение, но и добро, как кто-то сказал, должно быть с кулаками. Если ты помнишь, даже святой Пётр отрезал или оторвал ухо одному нехорошему человеку… Стоп, чуть не забыл с тобой о чём речь. Слушай дальше. Обнесли мы тёмной осенней ночью богатенькую квартиру. Добра – немерено: золотище, ювелирщина, полмешка денег, огромный цветной телевизор, килограммов тридцать весом и кучу шмоток, целый тюк кожаных турецких курток. Ребята в квартире остались, а я с утра смотался к матери – перекусить (не нравится мне ресторанная пища). Перед обедом возвращаюсь – квартира опечатана. Мигом мчусь к дочери хозяйки, она с матерью в том же подъезде живёт, двумя этажами ниже. Марина мне рассказала, как дело происходило: когда меня не было, налетели менты, повязали всю мою команду и отволокли в ближайший РОВД. Надо бы туда заглянуть, выяснить что к чему. Решил я первым делом посоветоваться с мужем двоюродной сестры – он человек опытный в уголовных делах и живёт поблизости. Заявляюсь к нему, так мол и так, а он меня тащит к бабке, знахарке и гадалке, она в их доме обитает и устроила на первом этаже лечебно-предсказательный салон. Я поупирался немного (что за вздор?!), потом согласился, под убедительным напором двоюродного шурина, которому ведьмоподобная предсказательница свела лишаи с бородавками. Смотрит на меня бабуля сквозь трёхлитровую банку с водой, даже лёгкий ужас меня пробрал, как смотрит и заявляет: «Какой интересный молодой человек. Тебе сегодня никуда ходить не стоит – ждёт тебя опасность и бородатый мужчина в кожаном плаще. Четыре раза будут тебя судить и четыре раза будешь сидеть в тюрьме. Человек ты, однако, не конченый, душа твоя светлая, да отравленная жизнью теперешной – бесовской». Я-то себе на уме. Вот, думаю, плетёт старуха, но я осторожен и дальновиден. Балбес, одним словом… Идём мы с Маринкой в районную управу. Внутрь, разумеется, я не пошел, подтолкнул подругу, а сам около дверей отираюсь. Долго её не было, потом вышла и мы направились к ней домой, совсем не вовремя расслабленные. Пересекаем дорогу и вижу боковым зрением четверых, идущих явно на перехват и перестраховывающих друг друга, в штатском. Опера! Точно, они, дожидались, кто дочку хозяйскую встретит. Руки заломили и, прямиком – на допрос. Мысли лихорадочно замелькали: как выкручиваться? Понёс абсолютную пургу и чушь. Мол, перекупил вещички у кавказцев, около дома. Сам их не знаю, впервые увидел вчера вечером. Следователь мне: «Не лепи горбатого, тебя уже сдали подельники». Ну, думаю – влип, но вида не подаю в том же духе продолжаю: «Как угодно воспринимайте, что мне известно – я вам рассказал, а других версий у меня нет». И тут, как назло, заглядывает в кабинет некий майор, восклицает «Ба!» Этого гуся я забираю – он в областном розыске». Вот попал, так попал… К счастью, ночь я провёл в районном ИВС, и мы перестучались и перекричались с подельниками. Оказалось, они в полной несознанке, но все показали на меня, как на арендатора квартиры… Дальше – СИЗО, а у меня первая ходка, с порядками совсем не знаком, только по наслышке кое-что. Захожу: камера – десятиместка, я – десятый. Место определили, расположился. Хоть я и новичок, но что-то не то вокруг творится: кого-то бьют, кого-то тащат на «дальняк» насиловать… Про «дороги» я слышал на воле, а тут увидел и …отправил смотрящему маляву. Сокамерники смотрят косо. Им-то какое дело? Через час малява ответная приходит мне. О моих «подвигах» многие были наслышаны, а иные ребята знали меня лично. Смотрящий за централом пишет мне: «Ты, парень, попал в пресс-хату. Если хватит у тебя духа – попытайся обломать сук, но, если чувствуешь, что не в силах – ломись с хаты, хоть это и не принято в нашей среде, но в данном случае – допустимо.

Гады смотрят с явным интересом… Тут я совершил ошибку: на соседней койке лежал тихоня и показался он мне нормальным мужиком. Пошептались мы с ним о содержании записки и он, сука драная, тут же меня сдал гоп компании мусорских шестёрок. Загудели, разошлись они не на шутку. Сученок – смотрящий на меня прикрикнул: «Ну! Что скажешь? Как вопрос с тобой решать?» Душа ухнула куда-то вниз, но внешне держусь невозмутимо: «Я ложусь спать, подумаю, а утром будем решать». На койку завалился, глаза закрыл, но о сне и речи нет. Так и пролежал в напряжении до подъёма – боялся, что нападут шакалята… Но и у них, оказывается, душа в пятки ушла – тоже не спали, а до утра перешептывались. После подъёма, гадский смотрящий вскакивает на стол, держа в руках заточку, с пристальной злобой глядит на меня и вопит: «Ну, ночь кончилась. Что надумал?» Я молчу, не знаю, что сказать, а тот с треском рвёт на себе тельняшку, изображая зверский вид, но явно фальшивит. Мне это придало уверенности и, построжав лицом, я сделал вид, что поднимаюсь со шконки. Дальше происходит нечто анекдотичное: этот хрен в рваной тельняшке бросается к тормозам и лупит что есть силы по железной двери. За ней уже стоят ФСИНовцы. Придурок кричит (а заточка ещё в руке): «Мне в санчасть, срочно!» Его уводят, а через двадцать минут забирают и четверых его стукачей-прессовщиков. Так я, случайно, толком не понюхав тюремной жизни, разморозил камеру и временно стал героем СИЗО…

Обитатели исправительного учреждения деловито сновали туда-сюда мимо нас по своим делам, делишкам и заморочкам. Серёга вопросительно взглянул на меня:

– Следующую историю рассказывать?

– Нет-нет, – заторопился я, – эту бы успеть записать, а то забуду…

– Ну, как хочешь, у меня их много – подходи… Ой, забыл совсем.

– Что забыл?

– Помнишь бабка предрекла мужика бородатого в кожаном плаще?

Я пожал плечами:

– Вроде было что-то.

– Так вот, по фабричной краже, дело поручили следователю с бородой и в кожаном плаще. Оказался очень приличным мужиком…

Я скорым шагом направился в отряд, но, как обычно случается, если ты торопишься, тебя через каждые десять метров останавливают, интересуются делами, литературными планами, просят прочесть что-либо, а то и хуже – написать для них стишок, или нечто ещё, исходя из их блажи. Да чтоб ей провалиться этой местечковой популярности! Практически всегда я отказываюсь, но пыл жаждущих не сбавляется и не ослабевает.