Повествования о судьбах

Задумался Петров. Пришёл он вроде бы так, как просто друг: с шуточками и прибауточками, не претендуя уже, как раньше, на роль парня Лиды. Но, видя, что ей нужна помощь, перестал кривляться. И серьёзно спросил:

– А куда и когда нужно ехать?

– Собираюсь завтра, ехать часов пять… Не знаю, как я буду там одна…

Петров понял, такой скрытый намёк Лиды, и, недолго думая, откликнулся:

– Я завтра мог бы поехать. День у меня, вроде бы, свободный.

– Ты, правда, можешь поехать со мной? Было бы здорово…

– А что мне делать? Могу прогуляться…

Для Лиды эта помощь была как нельзя кстати. Не к кому ей больше обратиться, а нужно было ехать, спасать сестру от смерти, и ехать одной в глухую деревню тоже просто страшно.

– Оставайся тогда сегодня у меня, – говорила Лида, просто без пафоса и волнения. – Завтра рано автобус уходит. Нужно успеть на первый, на шесть утра. Сегодня все мои сожительницы разъехались, так что никого не будет. Можешь спать на соседкиной кровати.

Неожиданный поворот событий мог породить в сумасбродной голове Петрова разные фантазии. Но не совпадали они с Лидиными замыслами.

Они легли. Каждый на своей кровати. Долго разговаривали… Так ни о чём. Но и о важном: завтра ведь предстояло трудное мероприятие. И как оно закончится – не предсказуемо. Что там за муж сестры, который не отпускает её на операцию? А ещё бывает, поднимает руку. Но за всеми этими проблемами не забывал Петров пытаться перейти… на кровать Лиды. Та даже посидела с ним минутку рядом на его ложе. Но больше ничего не разрешила. Какие бы попытки и слова не пытался найти студент.

Утром они умывались, завтракали, шутили, как добрые старые товарищи… или семейная пара?

В автобусе Петров дремал, склонившись на плечо Лиды. И она не возражала, только постаралась, чтобы было ему удобнее.

От автобусной станции до места, где жила сестра Лиды, несколько километров пути. Шли они долго.

В той деревне, куда они прибыли, было сумрачно и жутковато. С тяжёлым взглядом встретившаяся среди редких прохожих женщина сказала, где дом той, кого они ищут. В доме их встретила на вид старушка, с лицом, каких много на Руси у русских матерей: с добрыми глазами, в которых словно отражены бесчисленные испытания судьбы, заботы и тревоги, не сходящие с лица. Так что может просто показалось, было первым впечатлением, что живут здесь не добрые люди. Женщина не долго говорила, а сразу проводила к Марьяне, к сестре Лиды, которая находилась в другой комнате – со всем своим многочисленным потомством.

Они вошли к ней: в помещение с голыми, без половиков и ковров крашеными полами, с обшарпанными обоями на стенах. Марьяна, увидев сестру, обрадовалась неописуемо. Так радуются люди, к которым пришли на помощь. Петров отметил про себя, что у сестры его знакомой была, как и говорила Лида, щитовидка: правая сторона лица сильно распухла, и студент понимал, что болезнь, судя по всему, запущена. После радости общения с сестрой, Лида сказала женщине, встретившей их, что хотят забрать Марьяну в город на операцию. Это была мать мужа сестры, и вроде бы она должна быть на стороне своего сына. Но она сразу ответила, что давно говорит – надо вести Марьяну в город, но Михаил ничего не слушает, он боится, что она больше не приедет к нему, и потому не отпускает. Неожиданно все три женщины обратились, как сговорившись, к Петрову – с просьбой поговорить с Михаилом.

– Скажи ему, – говорила Марьяна, – что ты жених Лиды, и у тебя есть в городе знакомый доктор, что может мне помочь…

– В самом деле, Саша, – поддерживала сестру Лида, – скажи так, может, он послушает тебя.

– Да, поговори с ним по-мужски, – вторила мать Михаила. – Только боюсь, как бы не было скандала. Придёт пьяный, в драку полезет…

Студент, конечно же, был озадачен: ни разговаривать, ни тем более драться, он не был настроен, но отступать было нельзя… Михаил пришёл вскоре. Это был верзила, слегка поддатый, с суровым, не улыбающимся лицом. Петров, представившись, позвал его пообщаться без свидетелей, и уже наедине твердо говорил, как учили его женщины, о необходимости лечения в городе его жены. Неизвестно, убедил ли студент деревенского мужика, но Михаил всё выслушав, не сказал ни слова, а куда-то ушёл из дома.

– Ой, – сказала мать Михаила, – наверное, пошёл к дружкам, если вернётся с ними, никуда вам не уехать… Собирайтесь быстрей! Пойдёте огородами, потом на попутках, может, там не догонит…

В минуты собрались женщины. И вышли в путь, опасаясь непредсказуемого развития событий. Они шли и думали, что если, всё-таки, Михаил злобу затаил…

Но не было погони, не было… Пока никто не преследовал. И каждый из взрослых оборачиваясь несколько раз, отмечал это. А небо между тем закрыли тёмные тучи, и начинал накрапывать дождь. Несколько раз дунул сильный порыв ветра, так что чуть не посбивал с ног идущих вереницей людей, дети захныкали. Марьяна несла на руках двухлетнюю девочку, которая уже не могла идти из-за ветра, четырёхлетний пацан держался за юбку, как бывает это у передвигающихся с детьми цыганок. Лида взяла за руки шестилетнего мальчишку и шла впереди, неся ещё одну из сумок Марьяны. Петров замыкал шествие, тоже неся сумку. Был он позади, как будто бы для подстраховки, в случае нападения тех, что могли пуститься в погоню. Хотя, что он мог бы сделать? Начать демонстрировать на бездорожье несусветное каратэ или применять борцовские приёмы в картофельной ботве? Ведь против деревенского заборного кола нет приёма… Но погони не было. Зато начинался настоящий сильный дождь. Он начинался, он усиливался, пока не перешёл в полнейший ливень, про который говорят: льёт как из ведра. Одежды сразу стали мокрыми, никаких зонтиков ни у кого не было. Передвигаться пришлось просто по воде, потому что тонкая линия тропинки между огородами превратилась в сплошной ручей. Петров подхватил на руки, тащившегося еле-еле за матерью пацана, который начал уже реветь. И они шли все мокрые, оглядываясь, боясь, что муженёк Марии бросится в погоню. Прошли они километра полтора огородами, потом ещё немного до асфальтовой дороги. Никто их не преследовал. Этот, сильно мешавший им идти, ливень, в конце концов, спас от погони. В такую погоду, видно, никому не хотелось выходить из дома. А спасшимся от возможного преследования нужно ещё было преодолеть несколько километров до автобусной станции. Они пытались ловить попутные машины. Редкие автомобили шли, разливая лужи, обдавая порой грязными брызгами взрослых и детей. Петров иногда посматривал на Лиду. Она, хотя и была не в меру озабочена происходящим, пыталась уговаривать старшего племянника вести себя как взрослые, но привлекательности своей не теряла. И студент невольно любовался на её фигуру в платье, прилипшем к телу, особенно подчёркивающем все её прелести. Но ей было, кажется, совсем не до того, чтобы обращать внимание, какое впечатление она производит на своего друга.

Нужно было остановить попутку. Но ни одна машина не горела желанием подвести. Да и как можно было посадить в салон такой табор цыганский, мокрый, грязный, адекватный ли, вообще? А что стало бы с салоном автомобиля, если в него вошла бы такая толпа, в неописуемом облачении – из дождя и грязи. Нет, богатые авто даже не притормаживали. И всё-таки один автомобиль не проехал мимо. Это была старая вазовская шестёрка. Она затормозила со скрипом, с каким-то неустойчивым равновесием на дороге, закачавшись всем своим весом. Поливала её дождевая вода так, как из ушата льют воду на голову малышам в детской ванночке. И её остановка была как счастье для торопящихся людей, как невозможное чудо. Они разместились по сиденьям, дети на коленях взрослых. Мокрые, взволнованные, неспокойные. И молодой водитель даже не стал делать замечания не очень аккуратным пассажирам его техники. Словно бы послал его на помощь Всевышний.

Таким грязным, мокрым цыганским табором они входили и в салон рейсового автобуса. Лида уже улыбалась Петрову, понимая, что все опасности позади. И они вместе в дороге ухаживали за малышами, которым требовалось постоянное внимание. Дети, кажется, всю дорогу хотели, то есть, то пить, то ходить в туалет писать. И только в конце пути они угомонились и уснули. Петров всё это время был первым помощником Лиды. Сестра её, кажется, так устала из-за болезни, что не поднималась с кресла на протяжении всего движения. Зачем это было нужно Петрову: суетиться, помогать с детьми, тащить узлы скарба Лидиной сестры? По жизни он не был уж таким бескорыстным или сверхотзывчивым. Но что-то вело его к этой помощи: внутреннее ощущение своей необходимости… А что ещё? Было это связано с Лидой… Но не только же жажда приключений двигала его стремлениями. Лида была с ним рядом, смотрела на него не так, как всегда, какой-то огонёк грезился Петрову в её глазах… Потом она ему ещё сказала на ушко: «Знаешь, как я благодарна тебе, мне больше некому было помочь»…

Они приехали, и Петров сопроводил спасённых до Лидиного общежития. Оставил отдыхать, после таких переживаний не стал отвлекать Лиду от свалившихся на неё забот. А ближайшие дни ей предстояло много дел: сводить на операцию сестру, присматривать за детьми, а потом отправить всю свою родню в Молдавию… Петров ушёл.

На другой день он заявился к Лиде: узнать, как устроились на новом месте спасённые люди. Его подруги не было в комнате. Как сказала Марьяна: ушла куда-то по делам. Но сестра Лиды усадила недавнего своего спасителя за стол, налила чай и стала с ним разговаривать. Зачем-то она завела разговор про сестру.

– Александр, какие у вас отношения с Лидой? Но, мне кажется, она не всё тебе говорит. Зря она так. Я вижу: ты хороший добрый парень. И тебе нравится Лида. Я заметила, как ты на неё смотришь. Но она не свободна… Ты этого не знаешь? Почему она тебе этого не говорит?

– Может быть, просто разговор об этом не заводили…

– Может быть… Но ты знаешь, что она была замужем? Не получилась у неё семейная жизнь. Развелась… Она же тонкая натура, не смогла жить с пьяницей. Но сейчас у неё есть обязательства. За ней ухаживал один человек, друг погибшего нашего отца. Сделал ей предложение. Она долго колебалась, но я знаю, что всё же согласилась. И теперь должна уехать к нему на север. Тебе она ничего не говорила? Может быть, я зря тебе об этом рассказываю. Лида будет меня ругать. Но она не должна от тебя скрывать…

Этот разговор озадачил Петрова. Он точно не знал ничего о Лиде. Да и не спрашивал об этом. В тот раз он не дождался свою подругу. И какое-то время вообще не приходил к ней.

Занимался семинарами, сессиями, зачётами. И развлекался в студенческом общежитии с учащейся братией, чувствуя себя обделённым в судьбе настоящей любовью…

Зашёл однажды. Всё-таки решил прояснить для себя ситуацию. Лида его встретила радостно. К тому времени она уже проводила свою сестру и детей на родину. Была в комнате одна. Стала спрашивать, почему долго не приходил. Она радовалась его приходу.

Но Петров сказал:

– А что приходить? Ты всё равно скоро уезжаешь…

– Да, я знаю, тебе Марьяна сказала… Но я не скрывала, просто ты об этом не спрашивал.

– Да, конечно, я виноват…

– Но я, может быть, ещё не решила: ехать или нет. Да и ты мне о своих планах ничего не говорил.

– Да нет у меня никаких планов.

Лида подошла к нему вплотную, взяла за руку. И глядя в глаза, сказала:

– Хочешь, пойдём сегодня к тебе? Ты же хотел.

Это было неожиданное предложение. Не то чтобы растерялся Петров, но почувствовал какую-то двусмысленность своего положения. И не мог обрадоваться тому, что исполняются его желания, давние мечты, к чему он стремился, встречаясь с Лидой. Теперь это показалось ему чем-то не искренним, не натуральным, не всплеском чувств, как должно бы быть. А словно бы расплатой за услугу. Наверное, желание Лиды было искренним, но какая-то стена образовалась в душе Петрова, не позволяющая принять этот момент за подарок, за дар судьбы, и воспользоваться им по-мужски, как распорядился случай. Вот именно, выглядело это в его глазах, словно расплата за то, что помог в трудной ситуации. И словно бы Лида теперь ему была обязана, должна. И она, только понимая это, соглашается… Только поэтому. Только из-за того, что он помог. Она может сейчас, на какое-то время согласиться быть его, оставаясь в целом душой принадлежать другому. Не виделось в этом обмане – себя ли, другого ли какого-то человека – настоящего, глубоко желаемого. Как-то так понималось, в юношеском максимализме, всё происходящее Петровым. И такого ли он хотел от Лиды?

– Да знаешь, я сегодня как-то не настроен… – промузюкал чуть внятно Петров.

– Подожди, я сейчас зайду к соседке, скажу, что я ушла, и мы пойдём к тебе, – сказала Лида, не слушая, что говорит Петров.

Она выбежала в дверь, оставив его одного. Петров постоял несколько секунд в комнате, потом вышел, покинул общежитие.

И шёл он домой, в свои хоромы, где по всем углам – лики на фотографиях счастливых и красивых мужчин и женщин. В ночном небе сияли звёзды, далёкие, как юношеские мечты о нежных встречах с любимыми. Дорога до его дома, не асфальтированная, в ухабах и кочках, проходилась пешком быстрее, чем заканчивалось воспоминание о нескольких днях жизни. Петров что-то бормотал про себя, как немного сдвинутый умом человек, не замечал редких ночных прохожих. И мерещились за частными домами видения, тени, напоминающие силуэты неодетых женщин. Он уходил… Уходил от чего-то важного в своей жизни, не испытав настоящего. Останется об этом неоднозначное впечатление в памяти. Он как бы только очнулся, подходя вплотную к своей резиденции, летнему жилью. В тусклом свете луны видны были травы, росшие по краю тропинки. За сараем и рядом с баней поднималась в рост полынь и крапива. Да, крапива. Он потом будет долго и вспоминать, и называть растение по-гуцульски. Он остановился и машинально разглядывал сорняки, стоящие стеной рядом с баней. И, словно им, этим растениям, он, как заправский сомнамбула, проговорил вслух: «Если бы ты меня любила».

Мир смотрел незаинтересованно на мучающегося Петрова, пребывающего в душевных сомнениях, миллиардами звёзд глазел, пустотой бездонного неба…

Шептала лишь о чём-то урзика, и качала макушками кустиков полынь…

ТРИ СУДЬБЫ

Он толкнул калитку, она не была закрыта, но не открывалась. Слегка приподнимая её, чтобы низ не касался земли, начал толкать вперёд. Да, эта калитка в деревянном заборе требовала ремонта! Обвисли петли, состарился штакетник. Из каких-то советских времен был весь этот забор, кое-где подлатанный новыми досками. Сейчас так уже не живут. Возводят высоченные заборы из полупрофиля. А то и вообще каменные стены с колючей проволокой наверху. Пётр Ильич прошёл в глубину двора частного дома мимо росших чуть не в человеческий рост травянистых растений. Пахло полынью, американской лебедой, крапивой. Что-то до боли знакомое во всей этой частной собственности вдруг показалось пришедшему человеку. Пока он не мог понять, но что-то – глубинам сознания – показалось узнаваемым, таким, словно из прошлой жизни видением, так что сердце отчётливо трепыхнулось в груди. Будто бы узнало нечто близкое, памятное. Но не стал сосредотачиваться на воспоминаниях Пётр Ильич, не стал выуживать сейчас из запасников прошлого что-то общее с этим местом.