Всё золото мира

– Такие вещи случайно не делаются. Те, кто прикрепил эту «флешку» на видном месте, хотели, чтобы мы знали, что Франклин не просто убит, а наказан. И тогда, по логике вещей, нам должны были дать понять – за что именно он наказан…

– Похоже… – резюмировал Потемкин. – О’Рэйли, первая часть файла отсылается криптографам, вторая – финансистам. Срок – вчера. Ким, есть еще что-то?

– Сэр! – поднял руку О’Рэйли. – Я не поручусь, но у меня такое впечатление, что три первых строки цифр могут быть как бы координатами каких-то трех местоположений. Первая строка – может быть, даже просто координаты – долгота и широта…

– Ну, так проверьте! – поручил Потемкин. – А теперь – внимание на экран. Ким, твое слово.

На экране – привлекательная молодая женщина за ресторанным столиком с благообразным мужчиной лет пятидесяти. Мужчина подтянутый, с хорошей осанкой. Седеющие длинные волосы зачесаны назад. Лицо слегка одутловатое. Что-то жабье есть в этом лице…

– Бо?рис Гарнетт, владелец трех ювелирных фабрик здесь, в Калифорнии. Вдовец, трое взрослых детей. Женщина – Илона Фаркаш. Та, с которой Сандра беседовала.

Еще кадр. Илона и Гарнетт гуляют по аллее какого-то парка, сидят на скамеечке. Оказывается, этот Гарнетт высок ростом и держится очень прямо. Армейская выучка? Тем временем на экране прощание. Нежный поцелуй…

– Кажется, я могу пояснить, шеф, – это Сандра Амальдено вступила в разговор. – Илона, с которой я беседовала, подозревала Фрэнка в неверности, и потому организовала слежку за ним. По ее словам, Фрэнк Франклин был неревнив. Что, очевидно, не помешало ему организовать свою проверку. Вот мы и видим результаты… Верно, Ким?

– С тех пор, как человечество изобрело электронную почту, хранить секреты стало намного труднее, – скромно потупился Ким.

– Что еще о Гарнетте?

– Удачливый бизнесмен. Рисунок поведения – подчеркнуто скромный. Закончив деловые переговоры выходит из дверей, пятясь – чтобы не поворачиваться спиной к собеседнику. Европейцы от этого балдеют. С Фрэнком Франклиным был знаком много лет. Постоянный его деловой партнер. Должен сказать, что продажи золота растут, и компания, которую представлял Франклин, если судить по поставкам, в последние годы явно на подъеме.

– Как идут расчеты за золото?

– Простите, шеф. Не успел физически проверить. Большой объем…

– О’Рэйли, займись.

* * *

Отъехав от виллы Хорхе Гальярдо, его собеседник Антонио остановил автомобиль на тихой улочке Сэндтона и про себя ещё раз прокрутил в уме прошедший разговор. Хозяин терпеть не может, когда его переспрашивают. Надо понимать каждое слово тогда и так, как оно сказано. Звучит это хорошо, но если представить, что ты понял что-то не так или не совсем так, что-то домыслил, в чем-то был неточен – результаты бывают всегда одинаковыми и плачевными. Для того, кто ошибся, разумеется.

Восстановив по памяти разговор в деталях, Антонио для себя убедился, что ошибки нет – он получил задание ликвидировать Барсено, причем ликвидировать чисто и по возможности так, чтобы человек просто исчез.

Работа привычная и на этот раз потому она легче, что этого Барсено сам Антонио никогда не любил.

Серый «Пежо» тронулся с места. «Сейчас надо увидеть Риту, – думал Антонио, – детали уже после…»

Рита жила во вполне приличном буржуазном районе Рандбург… Дома здесь были похожи на лондонские – строились они не по горизонтали, а по вертикали. Зашел в такой дом – небольшие по площади этажи и полуэтажи сменяют один другой. Таких уровней может быть пять или шесть. Антонио не любил архитектуру такого рода, тем более, что о лифтах в этих домах и речи не было.

Что касается Риты – то она всегда говорила, что подобные дома ей нравятся – в них легко прятаться. От кого прятаться и зачем – она не уточняла, да и не нужно было. С Ритой вообще все было просто – она никогда не изображала из себя кого-то, кем не являлась. А являлась она… «жрицей любви»? – так, что ли, их называли в старых испанских балладах, которые романсеро пели под балконами? Ну, может, и жрица… Говорить о ней как о проститутке – язык не повернется, хотя по сути – какая разница?

«Разница – социальная, – думал Антонио. – Она принадлежит к той же профессии, но к иному социальному слою, к иному уровню…» Антонио был единственным во всей их группировке, кто закончил не только среднюю школу, но и колледж, получил звание бакалавра искусств. Товарищи по работе (а проще – братки из банды) не очень эти увлечения Антонио одобряли – для их ремесла образованность и знание французской или испанской живописи XIX века как-то особо не нужны. Когда-то давно насмешки над Антонио, который был помоложе и послабее вот-вот могли стать небезобидными. Помог случай: молодой шеф банды Хорхе Гальярдо, рассматривая иллюстрированнный журнал, увидел фото любимой своей певицы Нилы на фоне картины, изображающей всадника. Фото сопровождалось игривым текстом о том примерно, что вот этому мужчине (имелся в виду всадник на картине) Нила отдает предпочтение перед другими.

– Вот вы, тупые крестьяне, готовы на эту певичку день и ночь дрочить, – обратился тогда Хорхе к своему окружению. (Он мог сказать и похлеще – ему, Хорхе Гальярдо, любимому сыну главы мафии Менандеса, в любом случае никто не решался возразить…) – Вы будете на нее глазеть, картинку эту на стенку приклеите. Но я готов дать сейчас вот эту тысячу рэндов одной бумажкой тому, кто назовет мне имя человека, изображенного на этой картине. Я уже не говорю о том, чтобы вы художника назвали. Ну? – И, убедившись, что желающих нет, Хорхе удовлетворенно закончил. – Вот то-то же! А мне такой человек сейчас для дела нужен.

– Это художник Рембрандт, босс. Картина называется «Портрет польского всадника», – вдруг раздалось откуда-то из-за спин собравшихся. – Кто точно на ней изображен – неизвестно.

Пауза длилась долго. И все это время Хорхе Гальярдо с интересом рассматривал ладного подростка, стоявшего в конце живого коридора, который сам собой образовался под взглядом Хорхе.

– Тебя Антонио зовут? – Хорхе гордился тем, что знал по имени всех своих людей – до последнего рядового, и никогда не ошибался в составе их семей. Если был в хорошем настроении, позволял себе поинтересоваться – как, мол, мать? Выздоровела? У нее же воспаление легких было, ты говорил…

Сейчас Гальярдо смотрел на Антонио так, будто видел впервые.

– Рембрандт, говоришь? Ну, иди сюда, герой и вот тебе твоя тысяча. А откуда ты знаешь о Рембрандте?

– Он в колледже учится, – угодливо сообщил Хорхе один из приближенных, десятник Генри. – Ребята смеются, говорят – толку от этого не будет.

– А потому и смеются, что тупые крестьяне! – Хорхе трахнул кулаком по столу. – И ничего им не надо, только смеяться над теми, кто в отличие от них, пытается хоть что-то узнать… Антонио, ты на них не сердись. Мужчина должен делать то, что решил делать. Ты решил учиться – учись. Моя тебе полная поддержка.

С того памятного разговора и стало Антонио светить солнце иного пути в группировке. Пути человека, приближенного к Хорхе. Именно ему доверял Гальярдо разного рода деликатные задания – как вот сейчас, например, с этим Луисом Барсено.

Рита для выполнения этого поручения почти идеальна. Она в группировке на особом счету – в прошлом любовница Меннандеса, она давно потеряла статус первой леди банды, но видимо сохранила до некоторой степени расположение сурового Менандеса – во всяком случае, жила она в отдельном таунхаузе, не нуждалась в деньгах и с ней постоянно была служанка – то ли экономка, то ли дуэнья – помогавшая ей по хозяйству.

Характер у Риты был независимый и право обращаться к ней с разного рода поручениями было лишь у немногих приближенных Хорхе. В свое время сам Хорхе и представил Рите Антонио – тогда тоже была деликатная ситуация – предстояло работать с каким-то шейхом из Эмиратов, и Рита, как всегда, блестяще справилась с делом. Потом бывали другие поручения – и их Хорхе уже передавал через Антонио, даже не сопровождая запиской или звонком. Рита привыкла: то, что исходит от Антонио – проверено и можно спокойно это выполнять.

Женщина сидела в своем любимом малинового цвета плюшевом кресле и занималась любимым делом – вышиванием. Арселия, ее экономка, – пожилая, благоообразня, седовласая, тихо дремала в соседнем кресле.

– Мира и благополучия! – поздоровался Антонио.

– Того же и вам… – Рита на минуту оторвалась от вышивания, взглянула в окно. – Что это ты один сегодня примчался? Где охрана?

– А кто нам с вами еще нужен, прекрасная донна? – Антонио говорил без улыбки. – Донна Рита, не сердитесь, но я вынужден прервать ваши занятия. Вы давно не видели Луиса Барсено? Вам надо его встретить до вечера. Вы ведь, мне кажется, хотели ему сказать что-то важное… Верно?

– Говори, кавалер, говори.

– И встретиться вы с ним хотели…

– В «Розе ковбоя», наверное?

– Нет, не в клубе. Ни в коем случае. Где-то за городом. Где тихо. И людей нет. Вы же любите тишину, донна Рита? Я думаю, озеро Ферра – помните такое? Там еще родничок в скалах, фонтанчик небольшой.

– Подожди. Это если от входа – надо оставить машину и пешком подниматься в гору – там еще лесенка такая узенькая ведет вверх?

– Абсолютно точно, донна.

– И что мне там с ним делать?

– Самое главное – чтобы он туда пришел, донна Рита. – И, увидев, что Рита потянулась рукой к телефону, Антонио остановил ее. – Я думаю, вам куда-то надо сейчас поехать по делам. И как раз, если захотите, клуб, где Барсено постоянно торчит, у вас по дороге. Даже лучше, если вы к нему на минуту заедете. Так просто будет вернее. Он ведь ваш давний поклонник…

– Давний, Антонио, давний, мой мальчик. – Рита поднялась с кресла и погладила Антонио по голове. – Я уже сама такая давняя, что страшно становится.

– Вы увидите его, донна, на озере в семь вечера, верно?

– Это уж как небо прикажет… Кто его знает, что нам жизнь сулит, правда, мальчик? – И, наткнувшись на немигающий взгляд Антонио, улыбнулась. – Ладно, в семь – так в семь.

* * *

Золото, золото, золото… Как ни вспоминай, а ничего достойного, посвященного золоту, в руской поэзии, кроме как «На земле весь род людской \ Чтит один кумир священный \ Он царит над всей вселенной \ Тот кумир – телец златой…» – пресловутых куплетов Мефистофеля, ставших бессмертными благодаря гению Шаляпина, так вот ничего запоминающегося о золоте – просто на ум не приходит. Да и «Куплеты»-то – совсем не русские, оригинальные стихи были ведь французами написаны.