Аргиш

Вроде ничего принципиально не изменилось, но время после отъезда ребят понеслось бешеным аллюром, сбоя и взбрыкивая.

Оказалось, не всё так просто с этой речкой. Губернатор-то – в Архангельске, а речка – на Тимане. Растояньице – о-го-го!

Но надо отдать должное – только раз перезвонил. Предложил любой заброс по Архангельской области: мол, на Вонгу лёта больше четырёх часов да с дозаправкой. Андрюха замялся – уже свыкся с мечтой, уже сочинил себе эту речку. Губер понял, сказал, что даст ответ на следующей неделе. И позвонил – всё улажено, летите!

Отступать стало некуда. Проступил костяк поездки.

А весна тем временем набирала силу. С крыш лило, снег плавился на солнце.

Алкаши, стреляющие мелочь возле дверей магазина, уже не стремились в свои норы, отогревались на солнце. Заворожённо рассматривали даль, налитую синевой, и на лицах, задубевших от спирта и мороза, порой проступало детское удивление – смотри-ка, зиму пережили!

Вскрылась Волга, но Хотча всё ещё стояла накрытая льдом.

Справные мужики в ватниках нараспашку, часто перекуривая, уже гребли снег возле лодочных сараев.

Сороки, пропавшие куда-то зимой, затрещали, затараторили, бессмысленно перелетая с дерева на дерево.

Дома не сиделось, не работалось. Тянуло на улицу, на солнце.

Странное дело – зимой этот городок был уютен, заметён по ноздри снегом, сонно заморожен, оторван, занавешен метелями, а сейчас – весной – он стал тесен, неказист, грязен, хотелось вырваться из этих кривых мелких улиц на простор, вдохнуть полной грудью ветер, дующий с Волги.

У него был свой маршрут и маленькая фляжка с водкой.

По узкой кривой улочке, состоящей из пяти домов, мимо голубятни, где в нагуле сидели нахохлившиеся голуби, по заледенелой тропинке в сосновый бор – солнце, ветер, жёлтые стволы сосен на фоне ноздреватого снега, верхушки раскачиваются над головой. Мимо кладбища – кое-где уже между могил протоптаны тропинки, а вон – яркое пятно искусственных цветов, косо воткнутых в снег. На берег Волги – простор, серый лёд вдоль берега, тёмная полоса воды чуть рябит волной, катится куда-то.

Выходил на мостки, садился, свесив ноги, и доставал фляжку. Отпивал мелкими глотками. Старался ни о чём не думать – только смотреть и чувствовать. Не всегда получалось.

Одно было ясно – страх и злость, что загнали его по осени в этот городок, отступили. Не исчезли, не растворились, просто отступили на время.

Весна! Весна! Ещё подёргаемся! Поживём. Впереди ещё река, тайга, вертолёты, костры – есть ещё жизнь впереди! Подумаешь – рак. Хрен с ними – с этими метастазами. Замерло всё пока. Все там будем, ничто не вечно. Главное, что не завтра… Есть ещё время. Есть.

Изжил себя городок, изжил. В Москву надо возвращаться. Готовиться к походу. Лодки, амуниция… всё продумать, закупить.

Понимал, что никто, кроме него, заниматься этим не будет. Его идея – он паровоз – ему и тянуть. Не расстраивался, не злился, даже нравилось – всё сделает сам, будет что ребятам вспомнить.

Вот только бы Виталик сумел Вадьку уговорить. Если у него не получится, придётся самому пробовать. А здесь как раз облом-то и может случиться. Разругались вдрызг. Конечно, я виноват. Что с него возьмёшь? Ведь ребёнок ещё, по сути… И не расскажешь ему всего. Ладно, вот вернусь в Москву, тогда…

Он уже представлял себе московскую квартиру, заваленную вещами. Запах резины, исходящий от лодок, стопку энцефалитных костюмов на кресле, груду новых ватников в углу, матовый отблеск котелков; вон топоры прячут остроту в брезентовые чехлы; вон список снаряжения с вычеркнутыми строчками на столе.

Всё! Квартиросъёмщикам звонить завтра. К майским пусть квартиру освобождают. Хватит здесь киснуть, дела надо делать.

Лето накатило жарой, духотой и машинным гулом разогретого города. Взгляд зарывался в полуобнажённые женские тела, в неосознанной надежде увидеть потаённое. Холодное пиво плескалось в пузатых кружках, взывая к доступному блаженству. Вечера шелестели листвой.

Проблемы валились как из дырявого мешка. Над поездкой навис огромный знак вопроса. У Кольки задержали станки на границе. Инфаркт у отца Виталика.

Андрюха костенел лицом, молчал и верил, что всё сложится. Не дёргал ребят, не суетился – ждал. Ждал до последнего, ждал, что всё обойдётся.

И ведь действительно рассосалось! Худо-бедно наладилось – на нервах, на сжатых до скрипа зубах.

Едем!

Завтра.

Вадька бы только не взбрыкнул в последний момент.

Пуля вошла в левый глаз.

Спелой вишней брызнуло глазное яблоко.

Прожгла мозг.

Плющась о затылочную кость, вынесла её, пробила стенку чума и на излёте застряла в шесте, расщепив его почти надвое.

Он ещё стоял на ногах, но уже ничего не чувствовал.

Занавес закрылся.

Тело развернуло влево.

Кровью, вперемешку с ошмётками мозга, плеснуло на выцветшую шкуру чума.

И весело запрыгали по истоптанной траве прозрачные невидимые шарики – его надежды, желания, мечты…

Рухнул на бок, тяжело ударившись о землю.

На постели, не раздеваясь.

Настольная лампа повёрнута – полумрак в комнате. Собранные вещи – грудой. Машина придёт в семь. Можно выдохнуть.

Позвонить или всё же не стоит? Умерла так умерла. Вернее, я умер… Усмехнулся.

Смотрел на телефон, физически ощущая его всесильность – набрать номер – и вот… её голос.

Почему всё одновременно? Почему время не растянулось? Когда не надо, оно тянется бесконечно долго – звереешь от тоски, что ничего не происходит, словно бредёшь в тумане и нет ориентиров. Почему сейчас всё собралось в кучу, закрутилось жгутом – и только рвать?

В который раз перебирал по времени, по дням, по чувствам, стараясь найти потаённый смысл случившегося.

Ведь как в кино… В пошлом замыленном сериале. Он – врач с наметившимся будущим. Она – сопливая стажёрка. Он – женат, взрослый сын. Она – только закончила институт. Любовь, метания, страсти по телу. Разрыв, горечь утраты – конец фильма, титры.

Наверное, вначале всё шло по этому сценарию. Даже внимание на неё сразу не обратил. Всегда нравились невысокие, крепко сбитые, светловолосые, весёлые. Она была высокой и худой, даже не стройной, а именно худой. С задумчивым, немного сонным лицом. Стрижка под мальчишку.

Но этот взгляд! Вот взгляд-то и зацепил, заставил обратить внимание. Глаза широко распахнуты, и в них – душа наружу – вся она здесь, в этом взгляде, словно отдаёт себя, доверяет себя этому миру, – детский восторг и изумление, скрытая нежность, слепая готовность поверить, пойти следом, только позови.

Вот и позвал. Интересно стало, есть ли что-то ещё, кроме этого взгляда. Интрижка… каких было много.

Блуждания летними вечерами по московским улочкам, портвейн с мандаринкой из пластиковых стаканчиков возле памятника Нансену, невнятная постель на квартире у подруги, сигарета, выкуренная на балконе, и странно переплетённые ветви рябины и клёна – рукой можно дотянуться… И всё должно было перейти к плавному завершению. Что, казалось, ещё можно получить кроме восторженного хлопанья ресниц и лёгкого щебетания глупенькой двадцатитрёхлетней девушки?

Жена? С женой всё хорошо. Столько лет вместе. Какая это измена? Это просто крохотный отрезок своей личной жизни. Любовь? А что такое любовь?