Всем поровну (сборник)

Все дело в этом «почти». Даже имея в своем распоряжении вовсе не светосильный 150-миллиметровый «Альтаир», любитель может рассчитывать на улыбку случая. Не сегодня, так завтра. Через год. Через десять лет. Через тридцать. И тогда, если любитель сумеет первым передать сообщение о своем открытии, комета получит его, любителя, имя. Комета Иванова, например. Федора Федоровича Иванова. Разве плохо? Звучит нисколько не хуже, чем, скажем, комета Кирнса – Кви. Пусть даже комета Иванова – Петрюка – Сидоровича, если безвестные Петрюк и Сидорович сообщат об открытии примерно в то же время. Втуне мечтая о приобретении более подходящего инструмента-кометоискателя, Федор Федорович не терял надежды. В конце концов, повезло же знаменитому Бредфилду открыть одну из своих комет в простой бинокль!

Сегодня чуда опять не произошло. Не мелькнуло в поле зрения неизвестное пятнышко, не сжалось сердце в предчувствии удачи, не заколотилось бешено от восторга. Федор Федорович вздохнул, сменил окуляр, нацелил трубу телескопа на юго-восток и снова включил часовой привод. Медленно приближалась заря. Юпитер уже взошел, висел низко над горизонтом и при максимальном увеличении непотребно кривлялся, выдавая неспокойствие атмосферы. Поморщившись, Федор Федорович уменьшил увеличение с 315 до 190 крат.

Теперь Юпитер выглядел относительно четко. Федор Федорович насчитал пять полос на диске и легко разглядел знаменитое Красное Пятно. По сплюснутому блину планеты темным круглым пятнышком катилась тень Ио – первого и ближайшего из Галилеевых спутников. Европы не было видно. Каллисто находилась справа от диска, более яркий Ганимед – слева. Тусклая звездочка девятой звездной величины висела рядом с крошечным диском спутника, не подозревая о том, что вот-вот подвергнется затмению.

Еще было время выпить глоток какао и как следует подышать на пальцы в нитяных перчатках. Судя по карманному электронному хронометру Федора Федоровича, выставленному по всемирному времени с точностью в одну секунду, до начала события оставалось почти семь минут.

Когда осталось три минуты, Федор Федорович приник глазом к окуляру и положил палец на кнопку хронометра, намереваясь как можно точнее зафиксировать начало и конец покрытия звезды. Опубликованный в астрономическом журнале прогноз сулил семнадцатисекундную продолжительность явления для пятьдесят пятой северной широты.

И тут сердце Федора Федоровича пропустило такт. Звезда исчезла! Погасла, скрылась, хотя близко подобравшийся диск Ганимеда еще и не думал наезжать на нее своим краем!

Спохватившись, Федор Федорович нажал на кнопку хронометра и почти тотчас же, вздрогнув, нажал снова – тусклая звездочка загорелась вновь.

Скорее! Записать!.. Федор Федорович чуть было не засуетился, о чем впоследствии наверняка вспоминал бы со стыдом, но, опомнившись, сумел взять себя в руки. Тьфу, черт, забыл, записывать показания хронометра не надо, там же регистр на сто фиксаций времени… Значит, придется только скорректировать время первого нажатия, – ведь опоздал…

Неужели – оно?! Наконец-то. Не комета – но все-таки…

Мысль Федора Федоровича прыгала сумасшедшим зайцем, руки дрожали. Не раскачать бы монтировку инструмента…

Покрытие звезды Ганимедом наступило вовремя. С той разницей, что длилось не семнадцать, а только лишь десять секунд.

Федор Федорович не вбежал – влетел в дом. Как был, в пуховке и в валенках, рухнул на табурет перед компьютером и – о чудо! – с первой попытки вошел в Интернет. Тяжело дыша, разыскал сайт Ассоциации астрономов-любителей, отстучал сообщение в «почтовый ящик».

Значит, так… Фамилия. Имя. Место наблюдения, условия наблюдения, тип инструмента, диаметр главного зеркала, относительный фокус, увеличение, что там еще полагается… Итак. В 1 час 29 мин 10 с всемирного времени я наблюдал скачкообразное уменьшение блеска звезды такой-то (обозначение, координаты). Явление длилось (коррекция!) около 2 с. Причиной явления полагаю покрытие звезды неизвестным космическим телом, предположительно астероидом слабее 13 зв. вел. Покрытие той же звезды Ганимедом наступило в 1 час 31 мин 46 с и продолжалось 10 с.

Он еще трижды повторил это сообщение: по-русски для журнала «Звездочет» и по-английски для «Sky&Telescope» и сетевого «AstroNet Digest». Более короткие сообщения разослал по телеконференциям. Покончив с письмами, он дрожащими от волнения пальцами запустил последнюю версию программы TURBO SKY, задал параметры поиска и через секунду знал ответ.

Пусто! Мелкие, не наблюдаемые в «Альтаир» спутники Юпитера были ни при чем. Мало того: из четырех с лишним тысяч известных программе астероидов ни один в данный момент не находился ближе полуградуса от заветной точки!

Уф-ф!.. Федор Федорович выключил компьютер и попытался с облегчением привалиться к спинке, однако табурет, недавно заменивший сломанное кресло, этой попытки не понял, в результате чего Федор Федорович едва не оказался на полу. Радости это не убавило, однако нервное возбуждение схлынуло. Посмеиваясь над собой, Федор Федорович пошел в беседку собирать до следующей ночи принадлежности, зачехлять инструмент и водружать на место крышу беседки. Мысли вернулись в спокойное русло. Конечно, это был астероид, что же еще? Только слабый, скорее всего неизвестный и уже совершенно точно незарегистрированный, иначе журналы для астрономов-любителей не преминули бы сообщить о покрытии звезды, указав точное время и географические границы наблюдаемости явления. Новый астероид… Не хухры-мухры, а космическое тело, пусть и маленькое. Этакая глыба нескольких километров в поперечнике, на две секунды заслонившая собой слабую звезду как раз в тот момент, когда к ней подкрадывался Ганимед… Совпадение уникальное, почти невероятное. Но опять-таки все дело в этом «почти»…

Можно быть уверенным, что сотни наблюдателей смотрели сегодня то же явление. Наверняка многие из них заметили двухсекундное исчезновение звездочки. И пришли к тем же выводам. Вероятно, некоторые владельцы более мощных инструментов попытались тут же заснять астероид на самую чувствительную пленку с порядочной выдержкой. Слабая черточка на снимке выдаст гостя с головой.

Но КТО первым сообщил миру о явлении? КТО не побоялся выставить себя смешным, сперва сообщив и лишь затем проверив? КТО сел за компьютер, даже не скинув валенок? КТО без особой натяжки может считать себя истинным первооткрывателем нового космического тела?

Ну то-то.

Вероятнее всего, имя астероиду по вычислении орбиты и эфемерид даст кто-нибудь другой. Ну и пусть. Разве малая награда – ЗНАТЬ, что открыл его ТЫ?

Взошедшее над забором солнце потихоньку плавило ледышки на колючей проволоке. Федор Федорович спал и улыбался во сне. Он был совершенно счастлив.

Дмитрий Каспийцев по прозвищу Байт

В первый раз, когда электричку только лишь несильно тряхнуло, словно сумасшедшим боковым порывом ветра ураганной силы, Байт не обратил на это внимания. Техника и есть техника, мало ли что бывает. Мало ли отчего вагон может споткнуться на бегу. Дефект пути, или, допустим, что-нибудь отвалилось от днища древнего вагона, например какой-нибудь компрессор, скачущий теперь по шпалам под лязг проносящегося над ним железа и вой бешено вращающихся осей колесных пар. Кое-кто из пассажиров оглянулся, недоуменно покрутил головой – и только.

Зато второй толчок был куда сильнее, и тут уже места сомнениям не осталось: крушение! Кто-то вскрикнул, то ли от неожиданности, то ли от испуга. Сухонький старичок с пустым ягодным лукошком на коленях охнул, вспорхнул над скамейкой и выпал в проход. Басом взвыла старуха с большой бородавкой на носу, на которой симметрично уместились две маленькие бородавочки. За спиной звякнуло стекло о стекло и чья-то луженая глотка исторгла хриплый фальцет: «Сволочь, ты спирт пролил!!!» Пронзительно завизжала толстая тетка, и одновременно с нею с длинным и не менее пронзительным визгом сработали тормоза, притирая к сверкающим ободам колес мгновенно раскалившиеся тормозные колодки.

Байту показалось, что за окном качаются деревья. Но, наверно, это просто-напросто раскачивался вагон, долгую минуту торможения скрипел и лязгал, опасно кренился то в одну сторону, то в другую, словно придирчиво выбирал, где ему удобнее всего кувырком покатиться с насыпи. Но так и не выбрал, остановился, надорвав душу финалом тормозной симфонии. Замер.

И почему-то продолжал раскачиваться. Упрямо. Всем назло. Хочу, мол, качаться и буду.

Грязное, не вчера и не месяц назад мытое вагонное стекло провинциальной электрички отражало изумленное лицо Байта, лицо запоминающееся и породистое, несколько даже утонченное, как у древнего римлянина периода упадка империи, с врожденным выражением легкой брезгливости в углах рта. Но Байту не было дела до своего отражения, он смотрел сквозь него.

Деревья-то и вправду качались!

И, что уже совсем не понравилось Байту, метрах в пяти от окна мерно и грозно раскачивалась тяжелая решетчатая опора контактной сети, дрожали туго натянутые тросы, и откуда-то сверху, наверно, с контактного провода, колотящегося о токосъемник, с негромким злым шкворчанием сыпались искры. Сейчас как шарахнет тремя киловольтами – мало никому не покажется.

На всякий случай Байт отодвинулся от окна и подобрал ноги.

Землетрясение?! Оно и есть, родимое. Баллов пять-шесть по Меркалли. Или по этому, как его… Рихтеру?.. Блин, в наших-то несейсмических краях! На ровном-преровном перегоне Бологое – Окуловка!

Ахи, охи, всполохи-взвизги, растерянный мат. Пассажиры повскакивали с мест. В дальнем конце вагона заплакал ребенок. Толстая тетка, не забыв подхватить сумки, с воплем, похожим на пожарную сирену, первой рванулась по проходу к тамбуру. Ее настигли, пихали в спину. Шевелись! Старичок с ягодным лукошком порскнул из-под ног человеческой лавины, выгадал два прыжка, судорожно задергал сдвижную остекленную дверь. Берегись, дед, раздавят! Стопчут и пройдут по тебе и твоему лукошку. Ты ведь за ягодами ехал, дед, а не за увечьями, так сиди! Оставаться в вагоне намного безопаснее. Еще есть секунда ускользнуть вбок, зачем тебе в тамбур? Ребра переломают в давке и кишки выпустят. Зачем тебе на волю, где сейчас начнут падать столбы и вот-вот порвется контактная сеть?

Готово – порвалась. Хлестнуло. Короткий фейерверк искр на мокрой от росы щебеночной отсыпке – пшикнуло и погасло. Наверное, на замыкание сработала какая-то автоматика, а может, напряжение вырубили и вручную. Разницы, в сущности, никакой.

Байт не уловил момента, когда вагон перестал раскачиваться. В битком набитом тамбуре вопили и хрипели, пытаясь силой разодрать обрезиненные створки. Придавленной змеюкой зашипел воздух, двери раскрылись сами. Зря пробившийся вперед плюгавый мужичонка выпал нырком, но ничего, вскочил, ищет укатившуюся вниз по насыпи кепку. Жив-здоров. Главное, не орет и не скачет трахнутым козлом по причине шагового напряжения.

Байт обнаружил, что подбородок у него мокрый: во время второго толчка зажатая в руке зеленая банка плебейской «Баварии» изловчилась и плюнула-таки пивом. Хорошо, что не в глаз, а еще лучше, что не на штаны около ширинки – не объяснять же встречным-поперечным, что произошло совсем не то, о чем они подумали!

– Гады, – сказал он не очень уверенно, вытирая подбородок ладонью. – Давить уродов.

О том, кого в данном случае следует считать уродами, ответственными за происшествие, он не стал ни распространяться, ни думать. Формула неодобрения пакостному поступку природы была произнесена, а разговор с Фосгеном, погнавшим его в эту командировку, был еще впереди. Хотя с Фосгена все как с гуся вода.

Байт снял с крючка сумку, повесил на плечо и тоже двинулся на выход. Тамбур уже очистился, тремя ступеньками ниже галдящая толпа, топча рыжий щебень, вытягивалась в нитку по верху насыпи. Бросилось в глаза обилие людей с корзинками, лукошками и целыми наспинными коробами на лямках. То ли грибники, то ли ягодники, устремившиеся за добычей на краешек Валдая. Ягодников, наверное, больше. Места здесь, говорят, знатные. Вроде бы для клюквы еще рано, значит, ехали за брусникой, в середине августа в самый раз.

Приехали…

Первым делом Байт взглянул вправо-влево вдоль состава и убедился, что все вагоны остались на рельсах. Уже ладненько. Значит, никаких изувеченных. А вот без контактного провода электричка не поедет, не дизель. Будет стоять тут, покуда из Бологого не пригонят ремонтную бригаду. Да и везде ли в порядке путь, все эти рельсы-костыли-шпалы?

Блин, обидно! И проехать-то осталось всего километров десять, не больше.

Между прочим, не исключен и третий толчок! И торчать возле вагонов под накренившейся решетчатой опорой контактной сети вовсе не обязательно.

Сделав такое умозаключение, Байт бочком-бочком спустился с насыпи. Лучше быть первым на шоссе и взять попутную тачку раньше, чем туда набежит толпа конкурентов.

Напрямик в лес он не сунулся, решив, что не выжил еще из ума, чтобы тропить пути сквозь чащи и буреломы. Низом насыпи шла тропинка, по ней Байт и двинулся, намереваясь свернуть при первой возможности. По идее, новой автотрассе Москва – Петербург полагалось проходить справа примерно в километре, максимум в полутора. Не столь уж большое расстояние, чтобы проклясть все на свете. И уж коли заехал так далеко, пожалуй, нет смысла возвращаться в Москву несолоно хлебавши. Ведь почти доехал! Как там эта деревня называется – Языково, что ли? Байт вынул из кармана шпаргалку. Точно, Языково. А хорошо бы поймать тачку прямо до места, чтобы не ловить второй раз в Угловке. Пусть только попробует Фосген не оплатить! Не сумеет провести через бухгалтерию – пусть платит из своего кармана.

В командировку ему не хотелось ехать с самого начала. И зачем соглашался? Чего ради он, Дмитрий Каспийцев по прозвищу Байт, давно уже не мальчишка как по возрасту, так и по социальному статусу, сотрудник и соучредитель маленькой, но крепкой торговой фирмы, должен топать пешком вдоль насыпи на черт-те каком километре от Москвы? Фосген бы брюзжал? Ну и пусть.

В редакции журнала «UFO-press» Байт работал не за деньги, которых платили мало, да и те задерживали по два месяца, а почти что за голый интерес и сотрудничеством с журналом дорожил, находя в нем некую отдушину. Надоело бы – бросил. В его обязанности входило лазать по сетям в поисках бреда, обычно подаваемого как наблюдения НЛО очевидцами, а то и контакты разных бедолаг с гуманоидами всевозможных расцветок и типоразмеров, но неизменно страховидными. Попадались мутные фотографии, иногда – заметки зарубежных уфологов и информация о клубах, встречах и конгрессах любителей странного. Тем журнал и жил, также публикуя письма читателей, обзорные статьи Фосгена (под псевдонимами Б.Одров и У.Бивцев) и самого Байта. Иной раз, если оставалось место, печатал и фантастику. В последнее время половину всего «сырья» для журнала вылавливал и выдавал на-гора Байт. Случалось, мобилизованный Фосгеном на ликвидацию прорыва, он превращался в верстальщика, второго редактора, фильтровал самотек, а то и читательские письма, приходящие на адрес журнала обычной почтой.

Не далее как вчера, вымирая от московской августовской жары, Байт сидел в редакции, ловил кожей горячий ветерок из окна, выходящего, к счастью, на север, наблюдал одним глазом за шаманскими манипуляциями мастера, вызванного чинить сломанный кондиционер, читал очередное письмо, тихо ржал и вообще находился в состоянии скорее благодушном и расслабленном, нежели стойком, никак не думая, что сейчас его возьмут в оборот. За соседним столом корректорша Людочка, недавно уличенная в написании «эпизоотические» вместо «эпизодические», скучно мусолила «Словарь трудностей русского языка», пытаясь выяснить, как пишется: витать в эмпиреях – или в империях? Своей комнаты у Байта, конечно, не было по той причине, что вся редакция помещалась в одной большой кубатуре, а вторую, малую, главный редактор оборудовал себе под кабинет. Между комнатами крейсировал замглавред Вазген Ашотович, иначе – Фосген.

– Привет, старик, – скороговоркой начал он с порога. – Тут у меня для тебя есть кое-что.

– Пиво холодное? – спросил Байт без особой надежды.

– На пиво еще не заработал. На, держи пока это.