Литерный особой важности

– И что же теперь делать?– напряглась помощница.

– Искать…– пожал я плечами.– Активизировать все службы и искать…У нас еще в конце концов есть целых четыре дня.

7

Москва 28 июля 2019 г

ул.Гризодубовой

Штаб-квартира ГРУ

За окном полночь. В кабинете генерал ГРУ горел приглушенный ламповый свет, оставляя на стенах неясные очертания окружающих его предметов. Леонид Петрович Старостин устало посмотрел на своего старого товарища, еще по военному училищу полковника Белянкина. Валентин Рудольфович задумчиво крутил в руках хромированную зажигалку, изредка добывая легким движением пальца огонь.

– Да брось ты играться, наконец!– рявкнул Старостин, не выдержав молчаливого напряжения, царившего в воздухе и плавающего вокруг густыми клоками.– не надоело еще?

Белянкин явно смутился и отложил зажигалку в сторону. Потер воспаленные веки, пытаясь вернуть себе бодрость.

– Чего ты кричишь-то?– возмутился он, позволяя себе один на один говорить с высокопоставленным генералом на «ты».– Все пока идет по плану…

– По чьему?– ехидно осведомился Леонид Петрович.– По плану террористов? Твой Вишневский упустил главного подозреваемого, вместе со своей помощницей! Где теперь прикажешь их искать?

– Чуйка – город маленький,– пожал плечами полковник,– розыск-дело времени…

– Которого у нас нет! – коротко отрезал генерал.– Время-это единственное чего у нас нет!

– Четыре дня очень много! Некоторые войны длились и того меньше. Иногда хватит нескольких минут, чтобы выполнить боевую задачу. Мне ли тебе рассказывать об этом, Лёня!– попытался успокоить друга Белянкин, плюнув на все условности и закуривая.

– Ты не понимаешь, что ли!– воскликнул горячо Старостин.– Если мы упустим террористов, дадим им подорвать состав, то нам кранты! Нас не то, что посадят, нас четвертуют с тобой!

– Не горячись…

– Необходимо срочно менять маршрут поезда, пустим его через другую станцию, в обход Чуйки!– генерал схватился за телефон, но на его крепкое запястье, поросшее густым черным волосом легла небольшая ладонь Белянкина.

– Лёня…Маршрут литерного менять необходимо в самый последний момент. Иначе стукачи националистов будут в курсе и смогут скорректировать свои планы. Дай время Вишневскому до вечера четверга, не паникуй! Он справится, я в нем уверен!

– Мне бы твою уверенность, Валя,– выдохнул устало генерал, стряхнув чужую руку со своей,– мне из Министерства каждый час звонят, спрашивают, интересуются…

– И что ты им говоришь?– улыбнулся Белянкин.

– Что работа ведется, что мы вот-вот поймаем супостата и примерно его накажем…Что в таких случаях принято говорить?

– Вот и говори дальше,– кивнул полковник, вставая.

– Ты…

– Я, Лёня, в них верю. Это мои два лучших ученика. Если они не смогут найти террористов, то не справится уже никто…

– Ты слишком веришь в это Вишневского, а между тем, я знаю, что он не выполнил боевой приказ, за что с позором был отправлен в отставку…

– Это другая история!

– Человек-то один…

– Один…– задумчиво проговорил Валентин Рудольфович, глядя в пространство куда-то мимо генерала, вспоминая события десятилетней давности, когда еще он еще подполковник подписал собственной рукой приказ группе Вишневского умереть в горах Грузии. Да…Тогда тоже было лето…Жаркое лето 2008…Август…

Гулкая сирена раздалась в штабе Северо-Кавказского военного округа, как гром среди ясного неба. Так бывает, когда откуда не возьмись, на безоблачном летнем небе неожиданно появляются стремительные пушистые тучи, проливаясь на землю дождями с грозой и молниями. Деревья клонятся к земле, сгибаясь под порывами ветра. Трещат столетние дубы, ломаются клены, а через пять десять минут снова светит солнце, и над Доном появляется яркая цветная радуга. Так и с тревогой…Только радуги что-то не было видно! В движение пришла огромная неповоротливая военная машина, затрещали ее шестеренки, загудели двигатели самолетов авиации, зашумела техника на аэродромах подлета. В штаб пришло тревожное сообщение о нападение грузин на Цхинвал и миротворческий батальон в Осетии.

Начальник штаба округа Шафиков, вызвал его посреди ночи и приказал готовить группу для вывода раненных из зоны боевых действий. Выбор мгновенно пал на лейтенанта Вишневского, находившегося на дежурстве. Терять время было никак нельзя. По звуку сирены их мгновенно подняли в транспортник, пообещав, что им необходимо выйти с ранеными в заданный квадрат, а там придет помощь…

– Сашка,– окликнул Белянкин Вишневского, сопровождающего свою группу в отсек самолета. Лейтенант остановился, обернувшись на своего куратора.

– Слушаю, товарищ подполковник!

– Твоя задача вывести оттуда всех транспортабельных раненых. Вывести их в двадцать четвертый квадрат и ждать наши вертушки.

– Я понял!

– Работать придется в сложных условиях. Грузины заняли значительную территорию Осетии. Идет постоянная переброска войск. Ополченцев зажали в Цхинвале. Ты с группой, считай, будешь в тылу врага.

– Не привыкать,– отмахнулся Вишневский.

– Тогда с Богом!– Белянкин ободряюще похлопал по плечу молодого лейтенанта, к которому всегда относился, как к сыну.

А потом…Потом планы нашего военного руководства поменялись. Нужно было уносить из Грузии ноги, пока не спохватилась мировая общественность. Группу Вишневского оставили в Осетии, потеряв почти половину личного состава и выведя всех раненных он сумел выбраться из пылающего Цхинвала. При первой же встречи он со всего маху зарядил своему учителю по лицу, сломав нос.

И если бы это произошло не при свидетелях, не на аэродроме Ростова в окружении остальных подчиненных, Белянкин бы простил своего лейтенанта, тем более сам прекрасно понимал, что поступил бы на его месте точно так же. По сути группу Вишневского бросили умирать в угоду мировым политическим интересам. Такое случалось в нашей истории довольно часто и не было чем-то удивительным, но вокруг были другие, которые мгновенно доложили куда следует. Вишневского командующий округом уволил, и только заступничество Белянкина помогла оформить вместо военного трибунала уход по собственному желанию.

Все это промелькнуло перед глазами полковника, словно было вчера.

– Валик…– тихо позвал друга генерал.

– Прости, немного задумался,– очнулся от воспоминаний Белянкин.

– Может в усиление к Вишневскому послать группу Кобелеву. Иван опытный оперативник, тем более, когда-то давно в учебном центре они оба прошли подготовку, были твоими замкомвзводами?

– Потерпим. Я верю в Сашку. Капитан справится,– кивнул уверенно полковник, выходя из кабинета Старостина.

8

город Чуйка

Этот район в городе, как и парк пользовался дурной славой. В лихие девяностые тут непременно случались драки с поножовщиной, кого-нибудь грабили, убивали, снимали дорогие норковые шапки, сходились район на район. Соцгородской парк был прибежищем наркоманов и алкоголиков, и обычные люди чаще всего старались обходить его стороной.

С приходом какой-никакой стабильности в начале двухтысячных парковую зону облагородили, вывезли горы использованных шприцов, пустых стеклянных бутылок из-под дешевого портвейна., установили новые скамейки и слегка вырубили кленовые заросли. Понемногу, со сменой поколений стала забываться жуткая слава, сопутствующая этому мрачному месту. Все чаще молодые мамочки с колясками стали прогуливаться по аккуратным, уложенным тротуарной плиткой садовым дорожкам, все реже стали появляться в парке небритые с красными глазами и трясущимися руками личности, ищущие, где бы раздобыть сотню другую на очередную дозу. Жизнь налаживалась, становясь тихой и спокойной, словно в болоте.

Вот и сегодня, несмотря на поздний вечер, недалеко от заросшего камышом пруда слышался детский смех, играли популярная музыка, медленно бродили влюбленные парочки, держась за руки под начавшим темнеть звездным ясным июльским небом.

Богдан Гончаренко был естественно никаким не молдаванином, и тем более не строителем. С ранних лет он выбрал себе стезю более сложную и опасную, став членом запрещенной в России националистической организации «правой сектор». Не сказать, что он был таким уж непримиримым националистом или искренне ненавидел русских. Просто в какой-то момент чувство адреналина, опасности, непременно присутствующие в жизни каждого боевика этой организации, стали для него своеобразным наркотиком. Он больше не хотел, не умел жить по-другому. Ему нравилось постоянное напряжение, чувство, когда ты находишься на краю пропасти, как артист цирка под куполом, готовый в любой момент сорваться вниз под восхищенный выдох разряженной и размалеванной публики.