Дитя раздора

– Мы выступаем за проведение войсковой операции по уничтожению этого беса!

– Что скажете, генерал?– глава Полтавского прихода повернулся в сторону инквизиторов.

– Операция в лоб ни к чему другому, кроме потерь в ВСУ не приведет! Парасюк, покажи-ка…

Аккуратно Александр Нифонтович достал из-под стола холщовый мешок, внутри которого что-то шевелилось и двигалось.

– Свят, свят, свят!– перекрестились иерархи церкви, все, кроме отца Никифора, продолжающего смотреть на Парасюка с надменным спокойным презрением.

– Что это?– кивнул на мешок глава Собора.

– Это то, что остается от убитого нашим обычным оружием половца!– пояснил начальник службы инквизиции.

Парасюк развязал мешок и бросил его на стол. На некоторое время в Благовещенском Соборе Харькова наступила тишина, а потом оттуда раздался подозрительный шорох. Край ткани поднялся и оттуда вдруг появились человеческие пальцы с обгрызенными ногтями. Они пошарили по гладкой поверхности стола и вдруг резко побежали. Из мешка вылезла вся отрубленная кисть с засохшей кровью на месте среза. Несколько секунд она раздумывала куда двинуться дальше, а потом неожиданно прыгнула в сторону ближайшего епископа и вцепилась ему в бороду.

Иерархи церкви вскочили со своих места. Изумленно и испугано закричали. Кто-то молился, кто-то держал перед собой золотой крест, но не один из них не бросился помогать товарищу.

Епископ попытался вырваться из захвата мертвой руки. Дернул ее за кисть, но хватка была крепкой. Он закричал, повалился на пол, и только помощь Парасюка, рубанувшего по ней серебряным кинжалом спасла его от того, чтобы кисть перехватила горло. С легким шипеньем и серным дымом рука исчезла.

– Вот так, святые отцы!– Парасюк убрал нож в ножны и сел на свое место, дав продолжить своему начальнику.

– Их убить практически невозможно! Только освященным чистым серебром, которого у нас раз, два и обчелся!

– Я настаиваю на том, чтобы Собор рассмотрел отставку Главы Инквизиции в связи с несоответствием с занимаемой должностью!– поправив золотой крест, сообщил Никифор, заняв свое место за круглым столом и поняв, что упускает инициативу. Представление с рукой произвело на иерархов поразительное впечатление.– Его просчеты привели к этому кризису! К тому же он не желает решать проблему, а стремится заморозить конфликт!

– Что предлагаете вы?– повернулся к нему архиепископ.

– Применение авиации! Напалмом-то их можно сжечь!– возразил львовский епископ.

– А люди? Там же остались живые люди?– разозлился генерал, стукнув кулаком по столу.– Их вы тоже предлагаете сжечь заживо?

– Им уготовано место в раю, как невинно убиенным праведникам!– перекрестился отце Никифор.– Они погибнут во имя веры!

– Бред!

– Пан генерал!– повысил голос глава Собора.– Я попрошу вас…Кто за отставку руководителя инквизиции.

Вся западноукраинская братия во главе с отцом Никифором единодушно подняла руки. Епархии центральной Украины воздержались от голосования, поделив голоса поровну.

– У вас есть сутки, чтобы решить проблему с Шарук Ханом,– принял решение архиепископ,– через сутки мы соберемся здесь снова и заслушаем ваш доклад. Если нас не устроит он, то…думаю, что ваша достойная пенсия будет идеальным решением.

Задвигались стулья, оживленно обсуждая произошедшее епископы начали выходить из зала. Лишь глава инквизиции вместе со своими советниками остался на месте, сжимая под столом кулаки от бессильной злости. На прощание отец Никифор приветливо улыбнулся Парасюку, который сделал вид, что не заметил этого жеста.

Зал опустел. Сегодня инквизиция почти проиграла. Судьба ее оставалась в руках Дворкина и его семьи. Никогда еще эти сильные мужчины не чувствовали себя настолько слабыми, как сейчас. Они понимали, что против них ведется какая-то серьезная игра, вокруг вертится какая-то интрига, но поделать с ней ничего не могли, отдавая себя на волю обстоятельств. Вокруг главы службы сам собой образовался вакуум, как к прокаженному к нему боялись приближаться, понимая, что сутки – это очень мало, и дни генерала на службе уже сочтены. Потупив глаза, многие собирали в портфели свои бумаги и уходили из зала, оставляя задумчивого главу службы в одиночестве.

– Александр Нифонтович,– позвал он Парасюка, когда тот уже выходил вслед за остальными.

– Да, слушаю!– ответил старший инквизитор, обернувшись у порога. На его лице легко читалось плохо скрываемое удовлетворение, от которого старому генералу стало противно. Он знал все плохие качества своих подчиненных, в том числе и его. Знал, что Парасюк карьерист и сволочь, но то, что он окажется предателем, было для него неожиданностью. Всеми частицами кожи, он ощущал его злорадство.

– До меня дошли слухи, что дочь Дворкиных похищена…– начал генерал, стараясь не смотреть на довольную рожу старшего инквизитора.– Я бы посоветовал тому, кто это сделал вернуть ее обратно родителям! Дети должны жить в семье! Особенно в данной ситуации, когда от Дворкиных зависит судьба службы. Как вы думаете, пан старший инквизитор?

– Безусловно!– улыбнулся Парасюк.

– Надеюсь мы друг друга поняли?– повернулся к нему руководитель, сжав до хруста кулаки, так ему хотелось вмазать со всей силы по этому холеному бледному надменному лицу, уверенному в своем превосходстве.

– На нашем взаимопонимании и держится работа нашей организации,– шаги Александра мерно удалялись прочь по коридору, оставив главу инквизиции наедине со своими мыслями.

Сегодня на Соборе его попытались убрать. В числе заговорщиков несомненно оказался его ближайший помощник. Как теперь решить проблему с Шарук Ханом за сутки, когда весь мир против тебя? Глава инквизиции зарычал от отчаяния, обхватив седую голову руками. Теперь его работа, жизнь, как и многих жителей Зеленого Гая была в руках Дворкина, который был неизвестно где и неизвестно, чем занимался.

Глава 12

Алаида Шпиц лежала ничком на холодных необструганных нарах, прикрыв голову руками. Ее слабое тело безвольно вздрагивала в такт рыданиям, сотрясаясь от слез. Никогда ей не приходилось испытывать такого унижения, какое она испытала изнасилованная Парасюком. Боль внизу живота стала сильнее. Ободранные коленки защипали, медленно кровя, но сил залечить их наговором не было. Лампочка без абажура медленно качалась под потолком в такт вентиляции, и ведьма уже всерьез подумывала над тем, чтобы впиться зубами в оголенный провод. Чтобы раз и навсегда попрощаться с этим несправедливым миром. Она была колдуньей, редко делала людям добро, поступая всегда не по совести, а в интересах того общества, которое представляла, но даже для нее то, чему подверг ее Парасюк было жестким и несправедливым.

Неожиданно в камере стало холодно. Алаида поежилась, поведя плечами обильно украшенными синяками. Изумрудное платье было разорвано на груди, мало грело. Неужели теперь ее хотят еще и заморозить? Подумала она, вставая со своих нар. В темном углу камеры появилось странное серебристое туманное свечение, будто кто-то пытался протиснуться сквозь бетонную кладку. Обшитую серебряными панелями. Такого просто не могло быть! Камера блокировала любое волшебство! Но тем не менее из стены сначала появились руки, потом часть головы, а потом и вовсе выскочило все тело-призрак, в котором, даже несмотря на балахон, Алаида легко узнала свою соратницу и подругу Агриду.

– Ну привет, старушка!– голос призрака, все такой же хриплый, как и у живой колдуньи, звучал не в помещении, а где-то в голове у Шпиц. Отчего она сначала подумала, что сходит с ума.– Да не боись ты! Не сходишь!– прочитав ее мысли, произнесла Агрида, подплывая поближе. Она висела слегка над полом, а движения ее были порывистыми и неуверенными.– Это всего лишь я!

– Вернулась-таки!– укоризненно покачала головой Шпиц, уступая место на нарах рядом с собой.

– Ухожу уже…Сегодня третий день…– с грустью в голосе покачала головой ведьма-призрак.– Пора…

– В твоем голосе слышится сожаление…– заметила Алаида, немного оживившись.

– Я сделала все, как ты запланировала. Нашла Шарук Хана, открыла его могильник, применила магию, умерла в конце концов!– проговорила Агрида, сбрасывая глубокий капюшон плаща. После смерти она преобразилась. Вместо старой склочной старухи со сморщенным, словно гнилое яблоко лицом, появилась молоденькая девушка лет восемнадцати на вид с красивыми нежными чертами лица и открытой улыбкой. Только голос остался знакомым, хриплым, будто простуженным.

– Звучит так, как будто ты сожалеешь о содеянном, подруга!

– Нет…Когда меня пригласили в Ковен, то я понимала на что шла. Все мои интересы, даже моя жизнь отныне принадлежали ведьмам. Если для их процветания надо было, чтобы я умерла, то так тому и быть!

– Поверь, это стоило того!– похвалила ее Алаида. Попыталась обнять за плечи, но руки прошли сквозь призрака, как в пустоту, только лишь ладони пощипал неприятный колкий холодок.– Эта девчонка станет самой могущественной ведьмой в мире! Так предсказано! Так и будет!

– Благодаря тебе…

– Благодаря нам!– улыбнулась Алаида.

– Ты придумала эту аферу с Шарук Ханом, ты спровоцировала этим кризис в инквизиции, ты добилась того, что за дележкой портфелей, своими необдуманными поступками церковь настолько отвратила от себя Дворкина, что он готов нам отдать на воспитание свою дочурку хоть сейчас! Ты молодец!– похвалила главу Ковена Агрида.

– Мы все молодцы…Но я не могла предположить, что попаду сюда!– Алаида обвела взглядом черную сырую каменную кладку и нары.– Теперь судьба мира и всей операции в руках нашей Агриппки!

– Она молода, но не глупа! У нее все получится,– кивнула Агрида.

– Хотелось бы верить, что все было не зря…– согласилась ведьма.– Тебе было больно?– кивнула она на разорванное платье, разошедшееся по швам под настойчивыми руками Парасюка.

– Что такое боль, если на кону стоит судьба самого великого мага в истории человечества за последний век?– горько усмехнулась Шпиц.– Я страдаю не от того, что меня изнасиловал инквизитор-извращенец, а от бездействия и неспособности влиять на события вокруг. Кстати, как ты сюда попала? Ведь камера обшита серебряными панелями?

– Душа – это не магия! Душа – это вполне осязаемая часть человека, которой серебро не помеха! Сегодня я ухожу, как нормальной душе и положено.

– Жаль…