Планета Тивит

Завезя по пути Агриппину в «Крышу мира». Мы втроем отправились домой. Только сейчас я ощутил насколько вымотался за последнее время. Усталость навалилась разом, заставив откинуться на сидение и прикрыть глаза, в которые, будто бы насыпали песка. Кажется, что я забыл, когда последний раз спал.

Так бывает, когда тебе предстоит очень важное и опасно дело. Твой организм мобилизуется для его выполнения, держит себя в тонусе, пока ты его не выполнишь, но стоит прозвенеть победным фанфарам, и ты падаешь на кровать. Мечтая лишь о том, чтобы пару суток тебя никто не трогал, давая нормально выспаться и отдохнуть. За своими мыслями я и не заметил, как мы пересекли почти половину Харькова. Кажется мне удалось даже подремать немного под медленную мелодию засыпающего города, блеска фонарей и шелеста шин. Растолкали меня уже у самого подъезда, по вечернему времени традиционно закрытого.

Мимо прошли несколько собачников из соседней с нашим домом общаги. Вредная баловная такса меня обгавкала и даже попыталась броситься в ноги, за что безжалостно пинком была отброшена в сторону. Не подумайте, я люблю животных. Но такой наглости стерпеть не мог, особенно спросонья, особенно в нехорошем настроении.

В голове настойчиво крутилась надпись на маяке, нанесенном Митусовым в здании бывшего ресторана. Что она означала? «Все можно исправить, кроме смерти. И смерть, как оказалось тоже».

Смерть…Ее, после знакомства с тивитцами, Митусов выяснил, можно избежать. Только стоит ли такая жизнь тех страданий, которые несут в себе граждане мира, придуманного Сатаной? О чем думал в тот момент, когда писал этот текст сумасшедший? Что это текст обозначает? И прав ли я, что каждый маяк указывает путь к следующему?

– Саша…– меня за плечо аккуратно тронула жена. Только сейчас я заметил, что торчу, словно истукан под открытой дверью подъезда, глубоко задумавшись. Нет…необходимо отдохнуть, переключиться на что-то другое…Только, как тут отдохнешь, когда перед глазами маячит грустная Яна, сама на себя непохожая. Она-то точно понимает, что найденные маяки – это лишь временная отсрочка. Корень проблемы в другом…Даже, если нам удастся найти все тринадцать маяков, то, что дальше? Отдать мир на растерзание слугам дьявола? Или дать печати убить свою лучшую подругу?

Совершенно случайно я поймал понимающий взгляд Красовской. Кажется, она думала о том же…Как можно веселей я улыбнулся ей, ободряюще подмигнув.

– Сейчас, ты услышишь большой сольный стендап от нашей любимой Эльвиры Олеговны на тему «Безответственные родители и воспитание детей бабушкой».

Подруга улыбнулась и понимающе кивнула.

– Извините, что так вышло…

– Брось, Ян!– отмахнулась Света.– Мама вспыльчивый, но очень отходчивый человек.

Забегая вперед, скажу…С этой характеристикой тещи моя жена слегка погорячилась. Выслушали мы от Эльвиры Олеговны много, со вкусом и полным разнообразием. Самое главное в наших родительских характеристиках ни разу не повторилась. Вот что значит истинный воспитатель детского сада. Доставалось, конечно. Больше мне. Потому как догадливая жена, как только начались нравоучения мгновенно заскочила к нам в спальню, чтобы посмотреть перед сном на Дашулю, а я остался один под напором тещи. Меня спасла Яна, которая попросила у Эльвиры Олеговны накормить ее ужином. И теща моментально переключилась, потому как вторым любым занятием после скандалов, у нее была именно кормежка.

Я заглянул к Мишке в комнату, поздоровался. Тот сидел в телефоне, скупо освещаемый настольной лампой, совсем уже взрослый, солидный, все больше и больше похожий внешне на своего отца.

– Как дела?– спросил я, чтобы не выглядеть глупо. Сын поднял на меня удивленные глаза, словно я спросил у него что-то неожиданное, кивнул, снова вернувшись к своему прежнему занятию.

Так вот…Наш контакт с ним разладился. И виной был тому переходный возраст, или моя постоянная вечная занятость, не знаю…Но уже не было того единения, как раньше, не было блеска в глазах при виде меня, а все чаще появлялось вот такое отстраненное, молчаливое согласие, смирение с моим существованием в его взрослом, как ему казалось мире.

Я медленно попятился, прикрывая за собой дверь в его комнату. Покачал головой, раздумывая над тем, что за практически постоянным спасением мира от разного рода негодяев, упустил из внимания семью. Заглянул в спальню, где Дарья под боком у жены, не ставшей даже переодеваться, сладко посапывала, обняв своими нежными младенческими ручками шею Светланы. Не упустить бы и ее, подумалось мне. Будить я их не стал, пусть спят. День был долгим, странным, насыщенным событиями…Пусть спят.

Эльвира Олеговна с Яной переместились к теще в спальню. Оттуда слышалось горячее обсуждение каких-то последних сериалов, вышедших на голубом экране, политической обстановки в стране и мире. Им мешать тоже не стоило. Единственное место, где было еще не занято оставалась кухня. Да и там, как оказалось, уже расположились. На кухонном уголке во всю свою длину разлегся кот Кекс, нахально приоткрывший лишь один глаз при моем появление, лениво зевнувший и отвернувшийся к окну. Мол, чего пришел. Свет включил, когда я только уснул. Совести у тебя нет хозяин…Сгонять его было бесполезно, я достал телефон и заварил себе крепкого кофе, закурил, читая пришедшую за это время почту. Елена Эрнестовна – мой персональный редактор негодовала по поводу моего долгого молчания. Магазин Comfy предлагал очередные скидки, а Дворец Культуры в Киеве предлагал провести презентацию переиздания моей книги «Время ведьм». Почему-то читателю зашла, как говорит нынешняя молодежь именно она. Хотя мне самому ближе, конечно, та, с чего вся серия и началась – «Игра Отражений», на мой взгляд вещь посильнее.

Я отложил телефон в сторону. Если удастся выжить во всей этой истории, то я обязательно ее напишу…И это будет настоящим хитом продаж. И Елена Эрнестовна, наконец-то успокоится. И все будет снова хорошо. Оставалось только выжить…

Эта простая, как перпендикуляр, мысль вернула меня к событиям сегодняшнего дня. Как спасти Яну? Нельзя же постоянно открывать маяки, обеспечивая приход дьявола на Землю. Похоже Люцифер поставил нам классическую шахматную «вилку». И не спасать Яну нельзя – потому что она близкая подруга и просто хороший человек, но и рисковать судьбой человечества тоже как-то не особо хочется. По рассказу Красовской Тивит – не самое приятное место в этой Вселенной.

– Тивит никогда не был и не будет Землей…– вспомнилась мне фраза Митусова. Он сделал свой выбор, пожертвовав своим умственным здоровьем для благополучия людей. А смогу ли я так? Рискнуть жизнью подруги, чтобы спасти остальных?

– Тивит…– проговорил задумчиво я, глядя в окно, за котором тускло светились редкие окна в общаге напротив,– Тивит не будет землей…

Мысли о Митусове заставили меня вернуться к той фразе, которую мы обнаружили в «Макдональдсе».

– Все можно исправить, кроме смерти. И смерть, как оказалось тоже…– по памяти вслух продекламировал я. Смерть…Смерть – это конечный итог нашего существования на Земле. Смерть необратима…Ее невозможно исправить, умершего человека очень сложно вернуть из мира мертвых. Только воспользовавшись некромантией…А некромантия – это очень опасный раздел магии. Иногда, выходило так, что поднятое из могилы существо разрывало своего воскресителя и становилось обычным упырем. А иногда ожидание от воскрешения сильно отличались от полученного результата. Например, любила девица молодого красивого человека, а тот возьми и разбейся в автокатастрофе. Страдает сердечная, мучается. И решает однажды воскресить его, пока душа до сорока дней томится на земле, но пока она приготовилась, пока нашла специальные травы, заговор выучила наизусть на латыни, пока дождалась новолуния, процесс гниения пошел необратимый. И вроде милый рядом, и вроде можно потрогать. Только у любимого живот вспух. Черви из глазниц вылазят, да пришитая после аварии рука для похорон, все время на гнилых нитках отваливается, да смердит от него трупным ядом…И не любимый он больше. Оболочка лишь… И та подпорченная.

– Любимый…– я встал со стула и закурил в окно, наслаждаясь приятным холодком, идущим с улицы, прогоняющим сонливое состояние. Сколько я уже держусь на ногах? Почти двое суток. Пора бы уже и отдохнуть, но мысль, пришедшая мне в голову, не давала мне покоя.– Любимый… Все можно исправить, кроме смерти. И смерть, как оказалось тоже…

Так может сказать только тот человек, который испытал ужас потери любимого и родного человека. Любимого…Родного…Можно все исправить, даже смерть. Мысли в голове путались. Сонная одурь мешала сосредоточиться. Глаза болели так, словно в них насыпали земли.

– Любимый…– снова повторил я в слух. Кекс лениво прищурился, с сомнением глядя на меня. Уж не его ли я обозвал таким ласковым словом.

– Пора спать,– голова отказывалась работать. Я согнал кота с уголка, улегшись на жесткое ложе. В спину тут же уперлась какая-то деревяшка. Твердые подушки мгновенно натерли шею. Ноги свесились с краю, будучи много длиннее самого уголка. Но тем не менее я настолько устал, что провалился в сон, едва нашел хоть мало-мальски удобно положение.

Вокруг меня мир моментально изменился, будто я провалился в заранее подготовленную локацию. Зимнее холодное утро, наполненное грязным серым снегом, брызгами черной, раскатанной машинами жижи и накрапывающий дождик окружили меня. На высоких тополях, голых с зимы, растущих вдоль Высочиненко, гулко ухали вороны – иссини черные, со стальным отливом они смотрели на меня осуждающе, сверля серыми бусинками своих внимательных глаз, помнящих еще то время, когда они вот так же внимательно смотрели на людей, живших в Харькове триста лет назад, таких же суетных, невнимательных к мелочам. Для них ничего не изменилось в этом мире. Все так же мы – странные двуногие существа куда-то спешили, что-то делали, старались измениться, и вместе с нами казалось изменялся бы весь мир, но нет, для седого ворона он оставался таким же…Только вместо повозок с лошадьми и карет появились рычащие моторы, а вместо цилиндров на голове мужчин странные вязаные шапочки, напоминающие детские чепчики.

Я помнил этот день…Запомнил на всю жизнь. Он был точно таким же грязно-снежным, когда легковой автомобиль моего товарища по работе попал под не успевший затормозить трамвай. И было это здесь…На Высочиненко…Неужели я опять переживу этот кошмар? Звонко пророкотал трамвай, гремя на стыках автосцепкой. Во сне я мельком глянул на часы. 16-49…Значит снова этот кошмар! Самой трагедии я не видел, отпросился с работы, но последствия были ужасны. Запомнились мне на всю жизнь, в особенности потому, что это был мой подчиненный, за жизнь и здоровья которого я отвечал в течении рабочего дня на этом дурацком Турбо атоме.

Каррр…Протяжно гаркнул над головой огромный ворон, словно подталкивая меня к чему-то. 16-49! Осенило меня! Ну, конечно же! Он еще жив, стоит на перекрестке, не догадываясь, что жизнь его вот-вот так по-дурацки оборвется! Нетерпеливо газует, дожидаясь замешкавшегося трамвая, который вылетит из-за поворота на бешеной скорости и врежется ему в переднее колесо, отбросив на несколько десятков метров легковую машину в сторону.

Осознание того, что хотя бы во сне есть возможность что-то изменить, я побежал на памятный перекресток. В кроссовках мгновенно захлюпало. Я мало обращал внимания на лужи, мокрые сугробы, куда проваливался по самою щиколотку. В голове билась мысль, что я могу все изменить, спасти…Дыхание сбилось, и закололо в боку. В последнее время я забросил спорт, оброс «поясом безопасности», забыв, когда последний раз так быстро бегал. Ноги разъехались в сторону, я упал. Лицо обдала черная жижа. Руки по локоть оказались в грязи, неприятно резали, оказавшись поколотыми грубым настом. Две минуты…Билось в голове. Две минуты…

Я вылетел на перекресток, когда трамвай с грохотом вонзился в серую «двенадцатую модель жигулей».

– Нееет!– заорал я, где-то левее завыла сирена сигнализации. Треск металла отозвался в ушах колокольным набатом. – Нееет!

– Не кричи, Сань! Я здесь…– раздался позади меня спокойный и рассудительный голос товарища, который должен был быть сбитым в этой машине мгновение назад. Я обернулся, чувствуя, как подкашиваются колени. Леонид стоял напротив меня, такой, каким я запомнил его на похоронах, немного опухший, чуть отливающий мертвенно-бледной синевой.

– Лёнька! Ты как…– потерянно пробормотал я, то оборачиваясь на разбитую машину, то на него, стоящего передо мной с легкой, только ему присущей открытой улыбкой.– ты же должен быть…Там…

– Все можно исправить, кроме смерти. И смерть, как оказалось тоже…– голос его был хриплым, немного измененным.

– Лёня, прости меня…Не уследил…– я опустил низко голову, чувствуя себя виноватым в его смерти. Ведь случилось это в рабочее время, и будь я чуть более строгим начальником отдела, то может быть трагедии и не случилось. А так…Стрелки моих часов застыли на 16-52…

– Давай обнимемся что ли? – предложил товарищ, приветливо раскинув руки в стороны.

– Ты же мертв! Давно мертв…

– Все можно исправить, кроме смерти. И смерть, как оказалось тоже…– как заведенный повторил друг.

– Это точно…– удивился я, сделав шаг вперед, навстречу его раскрытым объятиям.– Давай раз так обнимемся.

Я двинулся навстречу своему товарищу, и только тут заметил, как его губы шевелятся отдельно от голоса. Его опухшие синюшные губы твердили слово «нет». Он хотел меня спасти! Хотел спасти…

– Нет…– покачал я головой, отступая назад.

– Ну что же ты, обними товарища! – проговорил Лёня, а губы и вся мимика твердили обратное. Это было настолько ужасно, что я похолодел весь от нахлынувшего на меня ужаса.– Или тебе не стыдно за мою смерть? Я был молод, у меня родился ребенок, я хотел жить…

– Я не виноват!– покачал я головой.– Ты сам…Сам поехал!

– Так обними же меня. Мы давно не виделись. Обними и пойдем…

– Никуда я с тобой не пойду!– покачал головой я головой, отступая назад.

– Обними!– он ринулся вперед, стремясь ухватить меня за шею.

– Неет!– заорал я, отталкивая его в назад, что было сил.– Неееет!

От громкого крика я очнулся, прорвав плотную пелену сна.