Княгиня Ольга

– Токмо ради тебя и ее сына… – Любомир с трудом встал и ушел в дальний угол пещеры. Вернувшись, подал Павле глиняный сосуд. – Возьми. Дай княгине сей взвар одну ложку сегодня и в другие дни по ложке, ежели слабость придет. Да пребывать ей во здравии многие лета. Теперь уходи.

Но Павла не могла без него уйти и подумала: «Унесу ведь, чего в нем». Он же разгадал ее мысли. Ожег Павлу взглядом, взял палочку с птичьими перьями на конце, обмакнул ее в варево, да и брызнул на Павлу и на челядинок. Что там попало на них – капли, а будто дубиной ударило в груди. Они пошатнулись, попятились, да и побежали.

– Так-то я вас! – крикнул вслед Любомир.

Вернувшись в княжеские палаты, Павла подумала, что ей нет нужды встречаться с боярами, от имени которых ушла к Любомиру. Сказать в оправдание ей было нечего. Она прошла в опочивальню только ей и княгине ведомым ходом и застала Ольгу в прежнем беспамятстве. Ложки под руками не оказалось, но, помня наказ Любомира, она влила в серебряную чашу малую толику темно-коричневого взвару, подняла голову Ольги и попыталась влить ей снадобье в рот. Удалось сие не враз. Смочив княгине губы, Павла увидела, как она пошевелила ими, потом приоткрыла рот и облизала. Тут-то Павла не сплоховала и ловко вылила взвар княгине в рот. Ольга проглотила его, но по-прежнему не проявляла иных признаков жизни. Павла повела рукою по телу княгини. Оно было чуть теплое, а кисти рук и ноги – вовсе холодные. И Павла принялась растирать их, как в новгородской земле растирают отмороженные конечности. Да так увлеклась делом, что не заметила, как в опочивальню вошли теремные боярыни и молча наблюдали за тем, что делала Павла. Она же заметила, что руки и ноги у княгини вдруг стали теплыми. А как посмотрела на лицо Ольги, так и ахнула от радости: оно порозовело. Павла тронула его рукой, ощутила тепло и нежность кожи. И у Павлы навернулись на глазах слезы.

– Спасибо тебе, Любомир, ты спас мою княгинюшку, – прошептала Павла.

Княгиня Ольга в это время открыла глаза и спросила:

– Что со мной, Павла?

– Да ничего, матушка княгиня. Ты утомилась вчера и сомлела.

– Вон как! Теперь скажи им, чтобы все ушли.

– Идите прочь, боярыни, и передайте домашним, что княгиня во здравии.

В лад кивая головами, боярыни покорились и покинули опочивальню. Ольга проводила их взглядом, еще полежала немного молча, потом тихо заговорила:

– Виделась я ноне во сне со своим желанным семеюшкой. Велел он мне идти в Древлянскую землю, а как быть там, не сказал. Говорит, иди к Богомилу, он и поможет. Токмо как слушать Богомила, ежели он скажет, что и траву выжечь нужно на Древлянской земле.

– А князь Игорь что же?

– Сказала я: Богомил мне не советчик и не указ. Он же засмеялся.

– Дурной знак, – заметила Павла. – Зачем же смеяться?

– И мне показалось: к чему?

– Что же теперь?

– Весной пойду на древлян, князя Мала должно наказать. А там как бог Перун подскажет. – Ольга села на ложе, потом встала с него и неожиданно, как в молодые годы, потянулась. И с удивлением спросила:

– Павлуша, что же со мной: ни усталости, ни боли в груди?!

– То и проявилось, матушка, что к жизни вернулась.

– И кровь горит, и дела хочу!

– У тебя теперь много забот. Радуйся.

Ольга увидела глиняный сосуд, взяла его.

– А здесь что, не зелье ли?

– Взвар, матушка. Я была у Любомира, так распорядились бояре и воеводы.

– И ты поила меня сиим взваром-зельем?!

– Осмелилась, матушка. Мы уж и надежду потеряли увидеть тебя на ноженьках.

– Но как ты посмела брать у моего недруга какое-то зелье?

– Посмела, матушка княгиня. – Павла стояла перед Ольгой не склонив головы, смотрела ей в глаза и была полна достоинства и силы. – Ты великая княгиня, за тобою – держава. Ты мать наследника престола, коему три годика. Как можно было допустить сиротство Руси и сына?!

Княгиня Ольга редко дозволяла кому разговаривать с собой вольно и без почтения. Высокомерие ее шло от веры. Она считала себя выше всех простых смертных. Лишь Павле она позволяла говорить как равной с равной. Эту сродницу Ольга считала особой женщиной, потому что она родила и растит сына-богатыря. Сказали же ей волхвы, что сей отрок, именем Добрыня, засияет особым светом и свет тот не угаснет в памяти людей, пока есть такая держава, как Русь. Только за это Павле можно было прощать многое. К тому же она сказала правду: нельзя осиротить ни сына, ни державу, коя еще молода и не окрепла и может стать добычей враждебных племен и государств. Ольга улыбнулась и миролюбиво сказала:

– Ладно, забудем о старом колдуне. А взвар спрячь. Знать, сила в нем могучая. Идем же, я хочу увидеть сына, увидеть людей.

– Да, матушка княгиня. Токмо переодеться надо. Со вчерашнего в одном… – Павла вышла из опочивальни, позвала сенных девиц и отдала Ольгу на их попечение. Сама же прошла в трапезную, где шли громкие и оживленные разговоры. Лишь только Павла появилась, как вельможи окружили ее и начались расспросы о самочувствии княгини.

И только один воевода Свенельд остался непричастным к разговору и продолжать стоять в темном углу трапезной. Его уже не интересовало здоровье княгини. Она встала на ноги. Чего же еще? А ведь лишь минувшей ночью Свенельд примерял на себя великокняжеские одежды. Сии одежды оказались ему не к лицу. Но кафтан правителя всея Руси при малолетнем великом князе Свенельду пришелся впору.

Худо ли простоял при князе-отроке Игоре мало кому известный в Новгороде усманский князек Олег? Да поднялся до великого князя, щит на вратах Царьграда прибил… Он, Свенельд, тоже сие мог бы исполнить, позвав на Русь новые варяжские дружины. Да тому не дано исполниться. Вот она, великая княгиня, вышла к боярам, к воеводам и улыбается, с горечью подумал первый воевода Руси.

Глава седьмая

Тризна

Шло время, а великая княгиня Ольга не могла забыть свой сон, в коем встретилась с князем Игорем. И чем дальше сон уходил от нее во времени, тем упорнее она убеждалась, что ночное видение вещее. Она еще пила снадобье Любомира, потому как оно оказывало на нее благотворное влияние, и ощущала себя молодой и полной сил. Ей хотелось смеяться и даже бегать. Однако Ольга гасила в себе эти недостойные ее возраста и положения желания и поддерживала в себе только одну жажду мщения, потому как на это чувство имела право.

Лишь только опали на деревьях листья, как Ольга послала в Искоростень сеунча с коротким наказом:

– Скажи князю Малу, чтобы готовил меды, да выставил их в той роще, где был убит князь Игорь. А как явлюсь на землю древлян, пусть выведет свою дружину, дабы мы вместе справили тризну по великому князю.

Гонец умчал с наказом. А спустя день и великая княгиня Ольга выступила с дружиной из Киева. Шесть тысяч воинов шли в поход на Древлянскую землю по степи Правобережья. Воины мчали налегке. У каждого был лишь небольшой запас еды, торба овса для коня и на сей раз к этому скупому провианту было положено в дорожную торбу по глиняному сосуду с крепким вином. Так было велено княгиней Ольгой. Она же повелела не пить того вина, но беречь до особого часу. Никто из воинов не знал, когда придет тот «час» и можно будет открыть баклаги. Оставалось запастись терпением. Не знали того и воеводы, потому как в походах хмельное не пили, так шло с Олеговых времен. Свенельд попытался узнать о том, что задумала Ольга. Спросил ее, приблизившись к кибитке, в которой она ехала:

– Матушка княгиня, скажи своим воеводам, зачем взяли вино и будем ли биться с древлянами.

Ольга же ответила коротко и так жестко, что у Свенельда отпало желание спрашивать еще о чем-либо:

– Сказано всем: узнаете в нужный час.

Понял Свенельд и то, что Ольга не желает делиться с воеводами своими замыслами, и смирился с этим. Однако Ольга не посвящала воевод в свои замыслы неспроста. Боялась она выпустить тайну на свободу. Как бы ни был предан княжескому двору воевода Свенельд, но положиться на него она не могла. Стоило улететь тайне к древлянам – встретят ее дружину во всеоружии и битвы не миновать. Она же решила не потерять в этом походе ни одного воина, но повергнуть врагов, к коим шла на встречу. Вспоминая, что сказала гонцу, княгиня Ольга подумала: лишь только придут под Искоростень в рощу, где убили Игоря, сразу же заставит своих воинов насыпать на могилу князя холм. Сама же встанет рядом с могилой и скажет каждому воину всего четыре слова. Четыре слова. И тем они повенчают тризну по великому князю.

Ночь дружина провела в пути. Княгиня Ольга сидела в кибитке и, не сомкнув до самого рассвета глаз, все думала. Велико было ее дерзновение, великую ношу брала она на свои плечи. Потому засомневалась: слова ее, сказанные отдельно каждому воину, могут пропасть втуне. Тогда что? Нет, без совета с дружиной она не могла ринуться в столь опасное и отчаянное дело. И на рассвете, когда Искоростень был уже виден, Ольга остановила дружину на опушке соснового бора, велела воеводам поставить воинов в круг близ ее кибитки. Сама поднялась в седло на боевого коня и, когда воины сплотились вокруг, сказала им:

– Слушайте, дети Игоревы. Верю, что вы любили вашего князя, с ним устрашали Царьград! Он пал, коварством одоленный, но не отмщен. Взывают к мести ваши отцы и братья, они пали вместе с великим князем. Их тела брошены мерзкими древлянами на съедение диким зверям. Теперь каждый из вас исполнит долг пред павшими и предаст смерти ваших и моих врагов. Их мало, всего по одному на каждого из вас. Только по одному. Встаньте близ каждого древлянина и одолейте! Верю, одолеете и в бою или как будет сподручнее. Вы – мстители! Омойте руки кровных врагов их рудой! Готовы ли постоять за князя, за его павших воинов?

И кто-то крикнул:

– Князь пошел, и мы за ним!

А там накатилось волною:

– Готовы! Готовы! Готовы!