Анна Ярославна. Русская королева

– Поведешь три тысячи молодых воинов. Ежели подойдешь ночью, бей клином. Мы тоже снимаемся сейчас же.

В стане русичей все пришло в движение. И вскоре три тысячи воинов, ведомые гонцами, уже наступившим вечером потянулись берегом на восток.

Княжна Анна сумела-таки проводить Яна в путь, пожелать ему успеха. В горле у нее стоял комок боли, но она крепилась. Поцеловав Яна, она перекрестила его:

– Благословляю тебя, любый, береги себя, помни обо мне. Мы еще не испили свою чашу.

У Яна защемило сердце, оно вещало, что Вышата-младший видит Анну в последний раз. Он прижал ее к себе, поцеловал:

– Я люблю тебя, Анна, ты свет моей души.

– Янушка, возвращайся в Киев, я буду ждать тебя.

– Помолись за меня, как придет час, – сказал он и ушел к воинам.

Спустя немного времени, уже в полной темноте, рискуя разбиться на камнях, Владимир повелел своим воинам покинуть берег Византии. Погрузившись на суда, русичи посадили к веслам на галерах пленных греков и двинулись к берегам реки Варны. Однако устремления князя Владимира были тщетны. Дул сильный встречный ветер, и флот почти не продвигался вперед.

– Господи, все силы против нас, – сетовал князь, стоя на носу галеры.

И все сводилось к тому, что Владимир со своими воинами не сможет прийти на выручку Глеба Вышаты в одно время с Яном. Лишь на четвертый день суда Владимира вошли в устье Варны. И спустя какой-то час дозорный заметил, что из прибрежных зарослей показался легкий челн и поплыл к судам. Когда он очутился рядом с головным судном, Анна увидела на нем знакомых ей воинов Полюда и Олдана. Челн пристал к борту галеры, воины поднялись в нее, и Полюд сказал:

– Князя нам.

Рядом с Анной стоял Анастас. Она попросила его:

– Разбуди Владимира.

Анастас скрылся на корме галеры, разбудил князя, который спал после долгого ночного бдения. Владимир вышел не мешкая, спросил Полюда:

– Говори, с чем явились?

– Худо, князь-батюшка. Дружина Глеба полегла. Мы вот, – Полюд кивнул на друга, – не ведаю, как вырвались. Многих же взяли в полон и угнали на заход солнца.

– А что Ян Вышата, помог ли вам? Где его сила?

Анна стояла рядом с братом, смотрела на Полюда и молила его о милости, кою он не мог проявить. И по мере того как он все ниже опускал голову, Анна бледнела, становясь как льняное полотно после отбеливания под августовскими росами.

– Мы слышали, как ночью за спиной греков началась сеча. Так и подумали, что наши подошли. Сами рванулись своих встретить. Но греков была тьма, и они тоже окружили воинов Яна Вышаты. Брат его, наш воевода Глеб Вышата, дважды раненный, собрал в кулак дружину и на рассвете вновь повел ее навстречу Яну, но был сражен. И все вокруг него пали. Сеча еще длилась до полудня. Да полегли наши и сраму не имут. – И Полюд замолчал, низко склонив голову.

«Неправда! Неправда! – словно удары колокола звенело в душе Анны. – Он жив! Он жив!» – твердила она. Увидев Настену, Анна подошла к ней, взяла за плечи, потребовала:

– Говори, вещунья, что с Яном?

– Нет у меня слов утешения тебе. – Настена не отвела глаз от Анны и продолжала: – Днепровские воды отразили правду.

– Настена, не гневи меня! – сорвалась на крик Анна и потрясла ее за плечи. – Я знаю, что он жив!

– Я в твоей воле, но иного сказать не могу, – ответила Настена.

Анна припала к ней и заплакала.

В этот день на судах спустили паруса, и они застыли в устье Варны. Воины справили тризну по павшим товарищам. Князя Владимира что-то побуждало добраться до греческих галер и предать смерти всех полоненных византийцев. Его душа по зову языческих предков жаждала крови. Однако он сдержал в себе звериный порыв и дал себе слово, как вернется в Киев, собрать новую сильную рать и наказать Византию. Ему еще не было дано знать, что великий князь Ярослав Мудрый смирится с поражением в этой неправедной с его стороны войне и она окажется последней между Русью и Византией.

Глава седьмая

Вновь на окоеме Бержерон

На сей раз французский землепроходец и сочинитель Пьер Бержерон появился в Киеве по зимнему пути, спустя два месяца после возвращения остатков дружины Ярослава из похода в Византию. На княжеском дворе, в палатах да и во всем стольном граде еще царило уныние. Еще плакали по убитым и пропавшим сыновьям матери, не утешились жены и невесты. В своем тереме страдала по Яну Вышате княжна Анна, и вкупе с нею тосковала по странствующему рыцарю Гаральду княжна Елизавета.

А неутомимый француз пожаловал в княжеские палаты веселый, жизнерадостный, неугомонный.

– Здравствуйте, здравствуйте, славные россы. Я привез вам добрые вести, – говорил он всем, кого уже знал по прежним посещениям Киева.

И в палатах стало шумно от его присутствия. Не успев отдохнуть с дороги, он, мешая славянскую речь с французской, одаривал всех новостями. И первый визит его был к княжне Елизавете. Худой, черный, со сверкающими карими глазами, расправляя клинышек бородки и лихие усы, он раскланялся перед княжной, поцеловал ей руку и весело сказал:

– Принцесса Елизавет, я привез тебе низкий поклон и тысячу поцелуев от твоего несравненного принца Гаральда.

Елизавета не сдержала радости, прекрасное лицо ее зарумянилось, глаза засверкали, она воскресла и спросила:

– Он жив? Он не забыл меня?

– Сей витязь никогда тебя не забудет. Ты у него в сердце навечно.

– Но где он? Как он? – Елизавета коснулась плеча Бержерона, усадила его в византийское кресло, велела мамке-боярыне принести крепкого меду и попросила: – Пьер, расскажи все, что знаешь и слышал о Гаральде. Вернется ли он на Русь?

– О, об этом долго говорить. Потому наберись терпения, прекрасная россиянка. – Бержерон поудобнее уселся в кресле и, жестикулируя, повел рассказ: – Я встретил его на острове Сицилия. Он бился в рыцарском поединке с сарацинским князем и победил его. О, это было великолепное зрелище. После боя я подошел к нему, напомнил о встречах в Киеве и о тебе, несравненная принцесса. Он обнял меня, расцеловал и произнес: «Ты путешествуешь по всему свету. Давно ли ты видел ту, по которой я страдаю?» Я сказал, что видел тебя совсем недавно и поведал, как ты страдаешь-печалишься о нем. Потом мы пили вино, и он спел мне вот эту песню:

Легкие суда наши окружили Сицилию!
О бремя славы блестящей!
Темный корабль мой, людьми обремененный,
Быстро рассекал волны.
Думая только о войне и битвах,
Я не искал иного счастья.
Но русская красавица меня презирает!

– Господи, он все тот же! Но я никогда его не презирала. Он мне люб, и я жду его! – горячо воскликнула Елизавета.

– О, не принимай его песню с печальным присловьем близко к сердцу. – И Бержерон ласково улыбнулся. – Он знает, что ты его любишь и не презираешь. Да уж так повелось у рыцарей петь. Он сказал, что ему достаточно подвигов и славы. И свой корабль, полный сокровищ, он направит в ваши земли, как только минует время зимних бурь.

– Спасибо, спасибо, славный Пьер! – по-детски радовалась княжна. – Я скоро увижу своего ясного сокола.

– Очень скоро. Лишь под солнцем растают льды. – И Бержерон поднялся навстречу боярыне, которая принесла ендову[16 - Ендова – широкий сосуд с отливом или носиком.] с медовухой и кубки. Он наполнил один кубок доверху, другой – малой дозой и подал его княжне: – Выпьем за удачное возвращение твоего сокола. – И пока Елизавета лишь прикасалась к хмельному, Бержерон одним духом осушил свой кубок и воскликнул: – Пусть царит между вами сердечное согласие! А теперь мне пора к великому князю. Позже я расскажу тебе еще кое-что о твоем рыцаре. – И Бержерон покинул покой Елизаветы.

Ярослав Мудрый, однако, принял французского гостя не тотчас. По заведенному великим князем обычаю, он отправил землепроходца в баню:

– Ты мне любезен, Пьер Бержерон, и мы с тобой вволю поговорим. А пока смой дорожную пыль и тяготы.

– Спасибо, государь. Твоя баня мне во сне снится.