Евпраксия

– Что ты говоришь напраслину? А Людигер Удо, этот будущий победитель турниров, разве не наш сын?

Маркграф безнадежно махал рукой, уходил в трапезную, там выпивал кубок рейнского и взбодренный возвращался на плац, где в это время с Генрихом занимался старый слуга и бывалый воин Карл. Маркграф спрашивал его:

– Скажи мне, верный Карл, преуспеет ли когда-нибудь наш журавленок в военной справе?

– Ваша светлость, ваш сын во всем преуспеет, когда придет час, – довольно уверенно отвечал Карл.

– Я поверю тебе, когда увижу хоть что-нибудь из рыцарских задатков Длинного. Учи его, учи, старый лентяй! – И Удон садился на большое, грубой работы кресло под деревом, нацеливал свирепые глаза на сына и нетерпеливо ждал, когда тот поднимет меч.

Но Генрих, который стоял в девяти шагах от отца, вместо того, чтобы заняться с Карлом фехтованием, взялся ковырять мечом землю между камнями. Увидев такое кощунство над святым оружием графа Экберта, доставшимся Удону в наследство, он потерял над собой власть.

– Защищайся, негодный мальчишка! – И, обнажив меч, грозно двинулся на сына.

Однако Генриха грудью защитил отважный Карл.

– Ваша светлость, помилуйте! Дайте нам срок, и мы будем биться на равных с любым рыцарем!

Маркграф заскрипел зубами и убрал меч в ножны. Он слишком дорожил своей честью, чтобы размахивать в гневе мечом перед отроком. Покидая плац с низко опущенной головой от тяжелого разочарования в старшем сыне, он вспомнил о младшем Людигере Удо, и на сердце стало еще тяжелей. Людигер подрастал при матери Удона графине Иде. Отдали его на воспитание бабушке не случайно, а по ее жесткому требованию. Лет пять назад старая женщина сказала:

– Вы, Штадены, получите в наследство мое состояние, замок и земли только в том случае, ежели внук мой Удо вырастет при мне.

Маркграф Удон было взбунтовался. Но мать усмирила его:

– Ты забыл, что у меня есть еще внучка? Все ей оставлю, ежели не будет по-моему. А теперь уходи, неблагодарный, с моих глаз.

Удон хорошо знал свою мать. В гневе она была неукротима, и сам он унаследовал ее норов до предела. И маркграф смирился с требованием матери, отправил любимого сына Людигера в замок Экберт.

Наступил 1080 год. Маркграф Штаденский с отчаянием признался в поражении: ему не удалось воспитать из тщедушного Генриха отважного рыцаря. И Удон решился на другую крайность. Он счел, что для сына нужно найти сильной крови невесту. «О, если я найду ему хорошую самку, потомство будет достойным имени графов Штаденских», – часто повторял Удон. Однако и этой цели Удону не удалось достичь. Сколько он не перебирал имен известных ему князей, графов, ни у кого из них не было дочери, достойной стать женою его сына, ни одна не давала надежды на сильное потомство. А ежели у кого и подрастала крепкая девочка, то по канонам веры брак с нею мог быть осужден, как греховный, ведущий к кровосмешению.

Как бы потекла далее судьба будущего маркграфа Генриха, никто не мог предсказать, если бы не счастливый случай, как показалось Удону. На Рождество Христово приехала в замок Штаден вдова великого князя всея Руси Святослава Ярославича княгиня Ода. После смерти мужа она через год вернулась из Киева в Гамбург и там в родовом замке жила с сыном Вартеславом в уединении. Маркграфу Удону Ода приходилась дальней родственницей. Встречались княгиня и маркграф редко, как вспоминал Удон, всего несколько раз до замужества и однажды, когда она овдовела и вернулась на родину. Удон не испытывал к Оде нежных родственных чувств. А последнее время даже завидовал, когда узнал, что, покидая Киев, Ода увезла оттуда много драгоценностей и золота. Все это, говорили, составляло несметное богатство. Добавляли к сказанному, будто бы княгиня Ода столько же закопала в каком-то селении под Киевом, то ли в Берестове, то ли в Василькове. Однако зависть Удона погасла, когда на Рождество Христово Ода преподнесла ему, как он скажет потом, бесценный подарок.

Княгиня Ода, дочь графа Липпольда Штаденского и графини Эльсторн, племянница императора Генриха III по отцу и папы римского Льва IX по матери, была неутомимая, смелая и умная женщина. Ей было около пятидесяти лет, а она жила по законам двадцатилетней девицы. Появившись в Штадене и увидев своего племянника Генриха, она по-русски запричитала:

– Господи, какой же ты болезненный да хилый! Что с тобой делать, как силушкой налить, как выпрямить? – Ода помяла косточки Генриха в своих крепких объятиях. – Нет, нет, таким тебе быть не должно. – И спросила маркграфа: – Братец любезный, искал ли ты своему чаду невесту в восточных землях?

– В каких землях? В Польше, в Богемии? Нет, не искал, – ответил Удон.

– Господи, какие Польша, Богемия! – рассердилась Ода. – На великой Руси – вот где есть невесты для Генриха!

– И кто они, дворовые девки? – в сердцах спросил Удон, потому как бесцеремонность Оды ему не понравилась.

– Однако и дворовые девицы там хороши. Да я твоему наследнику княжну посоветую засватать.

– Княжну? Ну говори, – миролюбиво ответил Удон.

– Истинно княжну. И дочь великого князя к тому же.

– Она не уродина, не перезрелая дева?

– Окстись, братец! – чисто по-русски ответила Ода.

– Ну так поведай! Да садитесь все к столу. И ты, сын, садись, – распорядился Удон. Как все уселись, сказал: – Слушаем тебя, княгиня Ода.

– Она еще отроковица, предпоследнее дитя князя Всеволода и княгини Анны, внучка великого князя Ярослава Мудрого.

– Но чем она тебя удивила? – спросила графиня Гедвига, зная излишнюю восторженность Оды.

– О боже! Она огонь и соловей, и ангел, и бесенок, и умная головушка! Всего в ней вдоволь, потому и удивляет. Ей тринадцать лет, и если мы ее привезем и год-другой она обвыкнется, речь нашу познает, тогда, – Ода захлопала в ладоши, – тогда, как на Руси, мы будем кричать жениху и невесте «Горько!».

– Остановись, Ода, остановись! – потребовал Удон. – Лучше скажи толком: сколько у великого князя сынов, дочерей?

– Еще две дочери и два сына. Но княжата, думаю, вас не волнуют, а дочери… Старшая Анна-Янка была просватана за византийского царевича Константина. Они многажды виделись в Киеве, полюбили друг друга, но когда после сговора он вернулся в Константинополь, его насильно постригли в монахи. А средняя дочь замужем тоже за византийским царевичем. Вот и все.

– Крепко ли сидит на троне князь Всеволод? – спросил Удон.

– Он будет царствовать до заката дней.

– И что же ты посоветуешь делать? – спросила Гедвига.

– Я бы узнала, что думает о том ваш сын.

– Ну полно, полно. Сыну должно слушать и соглашаться с нами, – заметил маркграф и спросил супругу: – Не так ли я мыслю, дорогая?

– Ты всегда прав, государь, – ответила Гедвига. – Но если бы Генриха и спросили, он согласился бы с нашей о нем заботой.

– Я выражаю тебе, Ода, великую благодарность. А теперь подумаем о сватовстве. Русь ведь очень далеко от нас, – размышлял Удон.

Имея в своем характере военную косточку и будучи нетерпелив, он приказал своим придворным готовиться в дальний путь, дабы кто-то другой не опередил его на пути к здоровой и богатой невесте. Удон счел, что ему самому следует ехать на Русь. И сын должен быть при нем. Только так, считал он, удастся без проволочек заключить брачный союз с великим князем россов. И только лично можно будет поторговаться за приданое, потому как в другом случае князь может и обмануть.

Однако сборы в путешествие не протекали гладко. И причиной тому оказался император Генрих IV. Сказывали потом, что все случилось из-за болезненной заносчивости маркграфа Удона. Еще в первый день сборов в дорогу княгиня Ода сказала ему:

– Ты бы, братец, послал своего духовного отца к епископу в Гамбург за благословением. Дело мы затеяли непростое, невеста православная, и тут могут возникнуть всякие препоны.

– Полно, сестрица, в том нет надобности. Привезем невесту, а там и решим, быть ли ей в католичестве. Да и не пристало мне кланяться преподобному Рейберну. Он во главе гамбургского епископата моими заботами. Как скажу, так и будет.

– Я тебя предупредила, а ты смотри не обмишулься, – скрепя сердце согласилась Ода.

Слухи о сборах маркграфа Удона на Русь какими-то путями все-таки дошли до епископа Рейберна. Он же, давно избавившись от зависимости маркграфа Штаденского и верно служа императору, а еще по заведенному церковной властью уставу, поспешил в Кельн и посвятил в это событие Климента III, когда-то избранного волею императора в папы римские. Бывший граф Риберто из Пармы, как духовный отец императора, Климент не мог утаить от него столь важную новость. Он не мешкая явился во дворец и все поведал о замыслах маркграфа Штаденского Генриху IV и добавил свои размышления по этому поводу.

– Ныне, ваше императорское величество, католическая церковь пребывает в противостоянии с православным арианством. Потому спрашиваю вас, государь: нужен ли сей брак Германской империи?

Генрих, однако, удивился, почему таким вопросом его озадачил антипапа Климент III. Ведь это папа римский Григорий VII был во вражде с греческим патриархом. Сам же Климент III должен искать дружбы с иерархами великой Руси. Ведь это хороший козырь вновь сесть на престол в Риме. И он сказал:

– Мне кажется, святейший, брачный союз с великокняжеским домом Руси для Германии во благо. Вот только кому быть супругом княжны россов, о том надо подумать. – Генрих так и поступил, задумался над возможностью заполучить в Германию богатую невесту. И, будучи человеком особого нрава, дерзнул поставить на место жениха себя. Хотя он и был женат и два сына у него поднимались, но он счел, что при благоприятных обстоятельствах может посвататься и просить у великого князя руки его дочери. Стоило ему только вновь заявить о своих претензиях и добиться от папы римского благословения на то, чего жаждал уже несколько лет. А жаждал он развода с императрицей Бертой, которую никогда не любил. Однако своему духовному отцу об этих размышлениях он не обмолвился ни одним словом. Тому были особые причины.

Бывший граф, а позже архиепископ Риберто из Пармы только благодаря Генриху IV был однажды избран папой римским. И хотя его избрание сочли незаконным и на престол в Риме вознесли папу Григория VII, Климент не снял тиары и опять-таки благодаря поддержке императора открыл церковный двор в Равене. Озадачив императора вопросом, Климент остался доволен его ответом. Да, Германии нужны светский и церковный союзы с великой восточной державой. Сказал:

– Я надеялся на твою мудрость, государь. Потому нам остается подумать: дозволим ли мы маркграфу Удону добиваться расположения великого князя Руси или ты доверишь мне встретиться с ним и с иерархами русской церк-ви. Думаю, мне придется назвать князю Всеволоду имя более достойного супруга.