Пифагор

Приблизившись к Пифагору, он добавил:

– Твой посланец Абибал, видимо, из тех людей, кто помнит добро. Он рассказал о тебе много хорошего, и мне думается, что в Картхадаште у нас будет время поговорить по душам.

С этими словами суффет покинул судно. Мисдес принял брошенный ему с палубы канат, и корабли разошлись.

Наедине с собой

Корабли шли в стадии от берега, пышущего жаром, как раскаленная печь. По ночам оттуда доносился рев зверей.

«Залмоксис мог бы услышать больше», – подумал Пифагор.

Все чаще мысли его возвращались к дням, проведенным с этим мальчиком, словно бы посланным ему свыше. Порой он видел в нем самого себя, юного, обращенного к загадочному миру. О, как ему хотелось рассказать Залмоксису обо всем, что ему пришлось пережить в годы странствий! Такого желания у него не возникало при общении с кем-либо другим, ибо все они – Метеох, Анакреонт, Эвпалин – были лишены связи с миром, откуда исходят лучи мрака. Конечно же сам Пифагор знал о нем не больше, чем о знойном материке, показывавшем лишь свою прибрежную кромку, но из этого загадочного мира к нему подчас поступали сигналы как видения и сны. Иногда огромным напряжением воли он мог сам посылать такие сигналы – ведь отец воспринял один из них. Теперь же Пифагору казалось, что такое ему, возможно, удастся и с близким по духу Залмоксисом. И он неотступно думал об Индии, оживляя в памяти ее природу и лица ее людей в надежде, что мальчик услышит его и найдет возможность повторить его путь.

И вот он уже снова в лесных дебрях, в сплетенном из ветвей и листьев шалаше, и учитель втолковывает ему одну из историй, сочиненных поэтом, имя которого Вальмики – Муравей. И он ощущает причастность к природе, позволяющую ему не только предсказывать землетрясения – этому его учил Ферекид, – но и воспринимать гармонию, возникающую при движении небесных светил.

Картхадашт

Привет тебе, дочь Океана,
Прибежище наше от бурь,
Где в берег оттенка шафрана
Вливается бухты лазурь.
С высот опоясанных Бирсы
На море взирает Танит,
И всех, кто пред нею склонился,
Она от напастей хранит.

Две декады спустя Пифагора как наварха приведенных в город кораблей торжественно принимал Малый совет Картхадашта. За длинным прямоугольным столом – советники, с каждой стороны по четырнадцать. На пальцах, а у кого и в ноздрях – золотые кольца. Двойные подбородки. Лбы в морщинах, лысины, седины. Умные проницательные глаза, устремленные к двери из черного дерева с рельефно вырезанным знаком хранительницы совета богини Танит.

Дверь распахивается. На пороге муж в пурпурном одеянии до пят, подпоясанном ремнем из витых золотых нитей. Суффет Абдмелькарт. Рядом с ним чужеземец, совершенный, как изваяние эллинского бога, но в потертом дорожном гиматии и босиком.

Шарканье ног, вскинутые в приветствии ладони, шелест одежд, удивленные возгласы. Вошедший подходит к узкой стороне стола и опускается на сиденье со спинкой из слоновой кости. Советники садятся. Пока суффет представлял гостя как человека, оказавшего государству услугу, Пифагор, слушая вполуха, оглядывал лесху, великолепное убранство которой соответствовало славе и могуществу владычицы морей. На стенах поблескивали серебряные чеканные блюда и чаши, пластины, инкрустированные золотом севера – янтарем, ожерелья из драгоценных камней, раковины неведомой формы, шкуры каких-то животных.

– Как видите, – доверительно проговорил суффет, – сегодня со мной нет никого, кто должен переводить речь чужеземца. Он в этом не нуждается, ибо превосходно изъясняется на нашем языке.

Сидящие в зале оживились. Ведь из-за вражды с эллинами Сикелии недавно запрещено изучение и использование в общественных местах эллинского языка. Ловко же удалось суффету обойти этот запрет.

Абдмелькарт оглядел зал.

– После завершения церемонии, – закончил он, – наш гость собирается обратиться к вам с приветствием. Пока же я передаю слово глашатаю.

Абдмелькарт тяжело опустился на сиденье. Глашатай зачитал проект постановления об объявлении Пифагора, сына Мнесарха, почетным гражданином Картхадашта и вручении в признание его заслуг золотой цепи.

После принятия постановления под одобрение присутствующих суффет надел на шею сидевшего рядом с ним гостя массивную золотую цепь со знаком Танит из янтаря.

Пифагор поднялся.

– Отцы великого города, – начал он, – благодарю вас за оказанный мне почет. Я воспринимаю эту награду как воспоминание о тех далеких временах, когда еще не было ни Мидии, ни Персии, когда не существовало вражды между финикийцами и эллинами, когда сидонянин Кадм основал семивратные Фивы, обитатели острова Эвбеи беспрепятственно селились близ Библа, когда в воображении эллинских сказителей океан был рекой, а Внутреннее море заселено Скиллой, Харибдой, сиренами и другими дивами и чудовищами. Открывателями торговли и мореплавания на этом море были ваши предки, отличавшиеся пытливостью ума и предприимчивостью. Это они проложили путь в океан, к землям, богатым драгоценными металлами. Так пусть же золото и серебро не разделяют завистью и враждой тех, кто живет под одним солнцем, а соединяет их, как братьев, населяющих одну землю, полную еще загадок и тайн.