Избач. Повесть, стихи, эссе

– Так я же не жениться тебе предлагаю, а… поджениться. Как раньше были постоялые дворы. Глядишь, ещё когда пригодилось бы.

Иван ухмыльнулся:

– Не, спасибо! Не засватать ли вы меня хотите? Небось, дочка на выдане?! – не без иронии, даже не ожидая от себя такой смелости, прямо спросил у доброжелателя.

– Смышлёный малый! Верно, и у меня пара девок имеется, но это справедливости ради, не навязываясь. Доброй дороги, избач!

– Спасибо! Надеюсь…

Ноги, согнутые в коленях, при сидении в кузове затекли и какое-то время нужно было их разминать, расходиться, чтобы набрать нужный, с учётом дорожной ситуации, а лучше сказать, в условиях бездорожья, темп. За спиной постепенно растворялись в сгущающихся сумерках тусклые огоньки в окнах селян. Справа, выше зенита, прячась за рванные облака, заметив одинокого путника, ухмылялась бледная Луна в растущей фазе и затем, «застенчиво» пряталась за облаками, как за вуалью скромная девушка.

Ориентиром, кроме небесной скромницы для запоздалого путника была сначала балка, поросшая камышами, по левую руку, с уклоном изначально с востока на запад, где, если откидать внушительный слой декабрьского снега, можно было добраться до ручья, несущего воды в сторону селения, от которого удалялся путник. Затем, за переломом рельефа, овраг в обратном направлении начинал разрезать земную плоть, всё больше углубляясь и расширяя себе русло, во время таянья снега или, неся мощные дождевые потоки, пока ему не преградила путь плотина – творение рук человеческих. Рядом располагаются летние лагеря для крупнорогатого скота. И отсюда, если бы не темень непролазная, то открывался бы прекрасный вид вдоль долины речки Каменки направо, на юго-запад, в сторону Милости-Куракина, село, получившее в годы Советской власти другое название – Политотдельское. Налево, на северо-восток, куда и лежало направлении вынужденной ночной прогулки Прасола, где-то там, за косогором и резким изменением рельефа и располагалось его село.

Хоть ещё нужно было топать и топать, здесь размещались земли колхоза «Освобожденный труд» Петровского сельсовета, а чуть дальше и колхоза «Труд» Камышевского сельсовета, под началом этого сельсовета и работал Иван в избе-читальне. Но эти границы, тем более сейчас, в темноте и на просторах, сплошь занесённых снегами и не для агронома или председателя колхоза, а для избача, проживающего в одном из них и не имеющего прямого отношения к колхозу, хоть и успел в нём поработать, были чисто условны. Иван вглядывался в разыгравшуюся вьюгу, которая дула прямо в лицо, от чего слезились глаза и старался разглядеть косогор Турской горы, за которой и распласталось в долине родное село.

Уже никто, даже сторожили не могли сказать, почему гора именно так назывались. Туры, дикие быки, давно уже вымерли, но не иначе, что название имело отношение к этим крупных и сильным животным. Возможно, гору назвали из-за конфигурации или крутизны. Как быто ни было, гора была излюбленным место катания на санях детворы. А сейчас для Ивана было главным дойти до неё и считай, что он дома.

Насмешница Луна, видимо совсем устало «играть в прятки» с запоздалым путником, и она совсем спряталась за тучами, сменившими облака. В крайнем случае, небо стало совсем тёмным – ни луны, ни звёзд, ни зги не видать. Сапоги местами проваливались в глубокие наносы снега и, из-за того, что сверху образовывалась настовая корочка, ломать её голенищем сапог было трудно и избач часто падал, так как туловище, наклонённое вперёд продолжало двигаться, а ноги застревали в снегу. Сил оставалось, как казалось, дойти и упасть без движений.

Его раздумья прервал вой, но не вой вьюги, который сопровождал Ивана весь путь, а вой зверя и не одного, волки, почуяв добычу, видимо пытались выбить из этого, и без того выбившегося из сил путника, последнее желание уйти от преследования и тем более сопротивляться. Непроизвольно мурашки пробежали по коже. Иван быстро «прострелял» глазами темноту, в попытке что-либо увидеть, но тщетно, темень такая, что в пяти метрах ничего не видно.

Конечно, Иван знал и не только из рассказов стариков, что волка можно отпугнуть и не отдать себя в жертву, в качестве «дичи», если развести костёр. Но вся трагичность момента заключалась в том, что он находился не среди лесонасаждений, где много веток, сушняка под ногами или над головой и даже не на склоне того самого правого очертания речки, на кручах которого из снега торчало много репейника, полыни и других растений, со сравнительно высокими и тугими высушенными стеблями, которые хорошо горели. Подошло бы и перекати поле, но его с полей уже, видимо, поотрывало и перекатило туда, где кустарники или деревья угомонили их стремительное путешествие.

Иван, сняв армейские перчатки, давно уже держал в руках спички и нервно пытался подкурить сигарету, сбросив баулы у ног. И вот папироса загорелась. Избач топтался на месте вглядываясь в темноту, пока, не зацепившись за вещмешок, не удержался и упал через него. Видимо, так было угодно, как и яблоко, упавшее Ньютону на голову, для открытия закона всемирного тяготения. Иван не стал кричать «эврика», начал судорожно развязывать узел, но застывшие пальцы и обстановка, воцарившаяся над ним, в прямом смысле, не давали сосредоточиться и развязать. Затем он распрямился, посмотрел в тёмное небо, как будто хотел в нём увидеть Бога, сделал глубокий вдох и за ним протяжный выдох и… через пару секунд узелок поддался.