Рок-н-ролл инженера Иванова

Однако, к счастью, все решилось предельно просто и гуманно. Когда мы снова подозвали официанта и начали что-то блеять и мычать, тот абсолютно

без каких-либо эмоций ответил: «Ребята, да никаких проблем. В этом случае придется обойтись без горячего». По-быстрому допив остатки, и, как нам казалось, под насмешливыми взглядами персонала и немногочисленных посетителей мы с позором покинули обитель красивой жизни.

С тех пор эта понятная обоим фраза: «Придется обойтись без горячего» используется нами в разных ситуациях все эти годы. И мы по-прежнему дружим, хотя, как я уже говорил, видимся не часто.

Глава 2

Экзамены и выпускной вечер позади, пора поступать, куда – неважно, главное, чтоб с военной кафедрой, а то не ровен час, и в ряды защитников юга страны загреметь недолго, а этого совсем не хотелось. ЛЭТИ показался подходящим вариантом. Поддержка семейных традиций, опять же.

Во время сдачи вступительных экзаменов я познакомился с парнем по имени Валера, он поступал на другой факультет и был явно наш человек, что тогда можно было понять сразу по внешнему виду – он был волосат, тощ и в джинсах. Ну, а я выглядел в соответствии со своими представлениями о прекрасном: волосы ниже плеч, светлый клетчатый пиджак, синие в тонкую белую полоску клеша? (40 см!), сшитые на заказ и армянские красно-коричневые ботинки на платформе. Ботинки мне усовершенствовал мой приятель Вася, работавший в обувной мастерской. Каблук у них был сантиметров десять, подошва – около четырех, и весили они килограмм по пять. Периодически я с них падал и подворачивал то одну, то другую ногу. Дополняло картину бритвенное лезвие на алюминиевой цепи с палец толщиной на запястье. Даа,.. Чувство стиля меня никогда не подводило, ну вы поняли.

Мы разговорились, вскоре, естественно, о музыке, и выяснилось, что мой новый знакомый играет на гитаре в ансамбле со взрослыми дядьками из какого-то НИИ, они дают концерты и ездят на халтуры (так это тогда называлось)! Чтобы не ударить в грязь я в ответ наплел про то, что я, вообще то, супербарабанщик и до недавнего времени играл в супергруппе, а сейчас временно пребываю в творческом поиске.

Ну так, поболтали и разбежались, а в начале декабря он нашел меня через деканат. Надо сказать, тогда в ЛЭТИ училось около 15 тысяч человек одновременно, и шансов случайно повстречаться у нас было мало, тем более, наш факультет территориально находился не там, где все остальные.

И вот он мне говорит, что, мол, у них случилась беда, скоропостижно умер барабанщик, а буквально через три недели начнутся предновогодние халтуры, то есть полная жопа, и только я смогу их спасти. Я, конечно же, согласился, хотя и предполагал, что шансы мои так себе.

НИИ «Гипропроект» находился за мостом Александра Невского на правом берегу, как вы понимаете, Невы. В репетиционном помещении, которое располагалось в подвале, меня встретили двое солидных мужчин, я так думаю лет тридцати пяти или чуть старше, Сергей Велинзон и Сергей Радушинский, если ничего не путаю. Комната была забита всякими колонками, усилителями и стойками. Кроме того, присутствовала огромная двухмануальная «Вермона Формейшн» (электроорган Vermona Formation, ГДР) в деревянном корпусе, похожая на буфет с клавишами и, как потом выяснилось, весом килограмм сто, и полная ударная установка Трова (Trowa). Все это богатство на 90% было, конечно, казенным, так было принято в организациях – выделять безналичные деньги на культуру. И кое-кто кое-где тогда у нас порой находил способы использовать общественное в личных целях. Здесь как раз был именно этот случай.

Распространяя запах лука и устойчивого перегара с огромным динамиком наперевес, ввалился ещё один участник коллектива. Его звали Тишкин (Тихон, что ли?), он был маленьким и чумазым и, как я потом узнал, заведовал всеми техническими вопросами в группе, плюс играл на бас-гитаре и работал кем-то в метро. Что-то мне подсказывает, что уж точно не машинистом поезда, хотя кто его знает.

Велинзон управлял электроорганом и являлся как бы руководителем, Радушинский играл на гитаре, причем, как аккомпанемент, так и сольные партии, собственно, его, можно было бы считать лидер-гитаристом по современной классификации. Тот и другой пели. Вообще, как я теперь понимаю, уровень этих троих, включая Тихона, был очень даже ничего. Роль Валеры мне пока была неясна, тоже вроде бы гитарист, то есть что-то там брякает, но не очень внятное, и необходимости в нем, на мой взгляд, нет никакой. Смысл присутствия данного персонажа в составе я узнал позже. Все оказалось просто – его мама являлась председателем профкома НИИ, и благодаря ей руководство смотрело сквозь пальцы на некоторые скользкие моменты в деятельности коллектива. Достаточно было отыграть пару шефских концертов в году для ветеранов или комсомольцев.

Настроились и начали. С чего-то простого, типа «Марионеток» Макаревича, и я вдарил в бубен… Не допев второго куплета, Велинзон заорал: «Стоп, бл… ть! Кочумай, бл… ть!», и все замолкли. «Валера, объясни, за каким х…м ты привел сюда этого красавца?!». Валера уныло молчал в ответ, а что он мог сказать? Ни о какой технике или постановке рук у меня речи идти, конечно, не могло, я о посадке за установкой—то судил по фотографиям западных барабанщиков. Разве только чувство ритма, да и то не уверен. Ещё часок поколупались, и я был отправлен домой плакать в подушку, а великие остались совещаться.

Удивительно, но через день мне позвонил Велинзон и сказал, чтобы я приходил. Понятно, что их решение объяснялось отсутствием времени на поиски других кандидатов, а не моими какими-то уникальными данными.

Так или иначе, мы начали активно репетировать, на меня орали и складывали матюги, хорошо хоть не били. Репертуар был актуально кабацким: от «Цыганочки» до «Black Magic Woman», много «Машины времени», вальсы, танго, «Семь-сорок» и т. д. Ничего необыкновенного от меня не требовалось – понимать разницу между ум-цей, тремя четвертями или босановой, отстукивать ритм и стараться не сбивать остальных. Сами понимаете, мне и этого было чертовски много, но дядьки отнеслись ко мне, в общем-то, доброжелательно и всячески помогали. В конце концов, я через пень-колоду освоил репертуар, и их рекомендации стали звучать уже не так резко, а больше в духе поговорки «вот здесь, старичок, на коду делаешь трах-бабах и кончаешь в тарелку».

И вот наступил, наконец, день нашей первой халтуры, день, когда я впервые выступил за деньги, открыв, таким образом, отсчет своей биографии человека, которому платят за его музыку. Это были последние числа декабря 1978 года, точнее не скажу, больше 40 лет назад, короче говоря.

Тогда мы отыграли четыре или пять вечеров, каких-то подробностей, собственно, выступлений я вспомнить уже не могу. Кроме, пожалуй, отношения к нам со стороны празднующих, восторженного и очень уважительного. Любая песня воспринималась на ура, девушки строили глазки, а мужчины в перерывах звали за стол.

Всё мне это очень понравилось, то есть, я заощущал себя практически звездой рок-н-ролла. Были, конечно, и отрицательные моменты – бесконечное таскание тяжеленных колонок, всякого железа, упомянутой неподъемной «Вермоны» и ловля транспорта для доставки всего этого добра туда и обратно. Вообще, за годы пребывания в этом моем шоу-бизнесе, я переместил несколько десятков тонн такого рода грузов и поездил на самых разнообразных средствах передвижения от катафалка до мусоровоза. Да и признание публики тоже бывало всяким и принимало порой самые экзотические формы.

Последнее наше выступление в той серии происходило в школе где-то в районе Новоизмайловского проспекта. К 11 вечера зачехлились, Тишкин был отправлен ловить машину, и пропал, а директриса начала нас ненавязчиво провожать – ей надо было запирать школу. В конце концов, оказались мы на улице со всем своим добром на лютом морозе. Вряд ли кто вспомнит, но зима этого года была на редкость холодной, в домах рвались батареи, а птицы, я так думаю, замерзали на лету. После получаса нашего подпрыгивания на крыльце, когда уже начал лопаться пластик на барабанах, показался Тишкин в лучах фар, он оказывается уже давно поймал машину, но в силу географического кретинизма, вызванного обилием принятого, заблудился во дворах.

Загрузились, поехали и тут же провалились в замерзшую лужу и застряли. Выталкивали долго, но «РАФик» (это такой микроавтобус, если что, а не имя водителя) засел намертво. От воды, хлеставшей из-под колес, мои штаны превратились в ледяные колокола, мне даже казалось, что я скоро услышу звон (удивительно, что после этого я вообще смог стать отцом). Потом мы долго ещё метались в поисках другой машины, чтобы нас вытащили. В итоге, в глубокой ночи? мы добрались до «Гипропроекта», перетаскали аппаратуру, поделили заработанное и распрощались. За все праздники за вычетом накладных расходов я получил гигантскую сумму 28 рублей, двумя купюрами, четвертной и трёшку. Я разложил их по разным карманам и отправился ловить такси. Дорога от Заневской площади до «Елизаровской» тогда стоила от силы рубля полтора, поэтому я легко поймал машину, посулив таксисту трёху. Приехав к дому, я расплатился царским жестом, водитель меня в ответ чуть ли не расцеловал, долго тряс руку и сигналил вслед, а я ощущал себя хозяином жизни и командиром всего. Когда же я пришел домой и полез в штаны, то обнаружил там всего 3 рубля. 25 я отдал таксисту, не специально, само собой, просто не из того кармана достал. Я, конечно, огорчился, но не сильно, грела уверенность, что всё только начинается.

Потом было ещё несколько халтур, на регулярных репетициях я набирался каких-то знаний и уже сносно мог выполнять свои функции. Вышло так, что через Валентину Александровну удалось договориться о выступлении на выпускном в моей бывшей школе за весьма неплохую оплату 100 рублей. Очень странно было находиться в знакомых стенах в таком качестве, общаться с учителями и учениками, которые меня, конечно, ещё не забыли.

Теперь, пожалуй, самое время обрисовать общую ситуацию на малых, назовем это так, сценах города Ленина.

Музыкальным обслуживанием населения официально здесь занимались тогда две структуры: «Невские зори», основной деятельностью которой, вообще-то, были бытовые услуги гражданам и организациям – мытье окон, уборка помещений, ремонт и т.п., и «Отдел музыкальных ансамблей при Ленконцерте» (ОМА).

Все рестораны города, кроме ведомственных, кадрами обеспечивал ОМА, там работали профессиональные музыканты, они были оформлены в его штат и получали зарплату в зависимости от ставки. Эти люди перемещались из заведения в заведение, ездили на гастроли по глубинке, кто-то выходил на большую эстраду, становился известным на всю страну, кто-то торговал аппаратурой и ремонтировал инструменты, такой был изолированный от посторонних круг. Вообще, профессия ла?буха тогда была не сказать, чтобы очень престижной (её вообще, как бы, не было), но привлекательной уж точно, поскольку в этой сфере были очень приличные заработки. По слухам, в центральных ленинградских кабаках в семидесятые музыкант за полгода-год мог запросто купить себе автомобиль. Плюс всякие связи, знакомства и прочие полезные мелочи.

Уровень мастерства был очень высок, ну, может, не у всех, но в целом. Существовали просто уникальные коллективы, и публика часто тогда посещала рестораны не только для того, чтобы выпить и закусить, но и послушать. Не говоря уж о закрытых всяких заказных мероприятиях.

К концу семидесятых – началу восьмидесятых немалое количество этих героев ресторанных подмостков отъехало на ПМЖ, и их место постепенно стала заполнять менее грамотная смена. Ещё позже пришли люди вроде меня с одним курсом джазового училища, потом разнообразные гастарбайтеры с юга и востока и барышни, в лучшем случае с образованием музыкального воспитателя детского сада. Отчасти поэтому, ну и, конечно, из-за глобальных изменений в стране и технического прогресса теперь мы имеем то, что имеем. Ни о каком уважении к профессии речи нет, и едва ли по городу наберется с десяток заведений, где люди играют руками. Я не говорю сейчас о клубной сцене, здесь речь не о ней.

Ну, а фирма «Невские зори», от которой я впоследствии немало потрудился, занималась окучиванием всяких свадеб, банкетов и других событий на точках общепита, в столовых и кафе, а так же обслуживанием праздничных вечеров в учреждениях. Музыканты там были в основном непрофессионалами и числились в лучшем случае совместителями, имея другую основную работу, как правило, не очень напряженную. Коллективы работали по квитанции, плата за вечер составляла 69 рублей с копейками на состав из пяти человек. Именно из пяти и никак иначе, и ещё часть денег уходило в фирму. То есть, получалось не очень богато, поэтому ездили втроём, самое большое вчетвером, а на случай прихода проверяющих (которых, правда, я за всё время своей деятельности ни разу не видел) или вопросов директора столовой имелась версия, что певица внезапно, скажем, заболела, родила или попала под трамвай.

У Велинзона, кстати, всегда с собой была затертая бумага с печатью «Невских зорей», хотя, как понимаете, никакого отношения к этой конторе мы не имели. Но иногда для убедительности требовалось издалека продемонстрировать её какому-нибудь представителю дорогих гостей.

В общем, мы были «вольными хлебопашцами», таких в городе тоже было немало, налогов не платили, и, в теории, могли, наверное, стать объектом интереса ОБХСС, но повторюсь, слава богу, ни тогда, ни потом со мной такого не случилось.

Я учился на первом курсе, студенческая жизнь кипела и проходила в основном в гулянках по общагам и другим интересным местам. Появилось много новых друзей-приятелей, и я, поскольку к тому времени уже кое-как освоил гитару и мог что-то под неё спеть, с удовольствием выступал в компаниях, стараясь привлечь внимание к своей неординарной личности. Надо сказать, что в этой области было достаточно серьёзное соперничество, каждый второй что-нибудь мог набренчать, но за мной всё-таки уже был какой-никакой опыт публичных выступлений, и, соответственно, я имел некоторый успех, хотя, скорее всего мне просто так хотелось думать.

К лету я собрался в стройотряд в Коми АССР, брать меня, правда, туда не хотели, ибо не было ещё вашему рассказчику на тот момент заветных 18 лет. Странно было бы, если бы нет, но как-то удалось уломать тех, от кого это зависело, меня взяли и даже определили бригадиром. Сыграло роль, наверное, то, что я нормально учился и был старостой группы, коим, кстати, меня назначили по неведомым мне причинам в самом начале первого курса.

В числе других обормотов…, верней нет, не так. В числе других молодых строителей коммунизма мы под звуки оркестра погрузились в эшелон на Московском вокзале и помчали с песнями на северо-восток, разбрасывая из окон пустые бутылки, окурки и прочие продукты своей жизнедеятельности.

По приезде на место, небольшой поселок под Ухтой, мы разместились в полу-бараке на очень крутом берегу речки, видимо, тоже Ухты, и устроили привальную. Ещё перед поездкой командир предупредил всех, что в отряде строжайший сухой закон, и к нарушителям будут применяться самые жёсткие меры, вплоть до отправки на родину с соответствующей бумагой в деканат, что вообще-то говоря, равнялось бы отчислению. Это не помешало, правда, отдельным бойцам впоследствии постоянно нарушать распорядок и периодически терять моральный облик, что, впрочем, не влияло на их плановые показатели и производительность труда.

Привальная удалась! Всё-таки командир в порядке исключения на этот вечер смягчил действие «закона», заметив, что если что, то всем наступит полный пи… ц, и отправился с комиссаром и приближёнными строить планы на дальнейшее. Надо сказать, в отряде было примерно человек сорок и из них три или четыре девицы. Врач – студентка из «Первого Меда» (1-го Медицинского института им. Павлова), повариха – учащаяся Пищевого техникума и кто-то ещё. Также наличествовали трое «трудных подростков», которые, кстати, оказались здесь с моей подачи (один из них был моим другом по двору).

В общем, начались народные гуляния, всякие половецкие пляски, опять же, песни под гитару. Здесь мне конкуренцию составил малознакомый парень с нашего курса по имени Лёха. Пел и играл он получше меня точно, и гитара у него была вроде бы побогаче, выглядел орлом и казался немного старше. Алексей Костюченко, или просто Борисыч, стал моим самым близким другом, товарищем и, практически, братом, с которым мы перемещались и по жизни, и по профессии параллельными курсами, иногда пересекаясь, и которого, так же как и меня засосала эта опасная, но увлекательная трясина.

Ну, а что касается привальной, события здесь развивались не совсем по плану руководства, несмотря на его предостережения и посылы. Лидерами протеста предсказуемо и раньше всех оказались стремительно нафигачившиеся «трудные подростки», их пришлось ловить и чуть ли не вязать, чтобы сами об себя не убились. Те, кто постарше тоже, конечно, гуляли, но в рамках, понимая, видимо, что бежать некуда.

Однако, внезапность некая всё же случилась. Ваш покорный и девушка Наташа, так вроде бы звали нашу повариху, внезапно почувствовали непреодолимую взаимную симпатию и решили прогуляться, встретить, так сказать, закат на берегу реки. Вообще-то говоря, закатов там летом не бывает, поскольку близость к Полярному кругу и белые ночи, но когда кому это мешало….

Спуск к реке был очень крутой, я думаю градусов 70, песчаный с торчащими корнями каких-то растений и булыжниками, мы легко и задорно сбежали вниз и забрались в редкий кустарник. Оказалось, что Наташа прихватила с собой почти полную бутылку водки, стакан и огурец, что предвещало замечательный романтический ужин, который тут же и состоялся. Подробностей дальнейшего я вам рассказывать не буду, все-таки жанр этих записок другой, но уверяю, ничего там особенно интересного не было. Из впечатлений самыми яркими, пожалуй, оказались лютующие комары, настоящие звери, обглодавшие всё это бедное тельце, некий новый опыт, ну и ободранные коленки автора.

Как-то незаметно наступила глубокая ночь, и надо было возвращаться. Путь домой был мучительным, поскольку девушка настолько ослабла, что прямо стоять-то не могла, не то, что подняться по крутому склону. Я её тащил за руку, толкал в зад, она бесконечное количество раз срывалась и катилась вниз, увлекая за собой меня, песок и камни. В общем, так мы кувыркались долго, но, в конце концов, стихию я победил, и мы выбрались к бараку, грязнущие и очень утомленные. Там уже, практически, на грани истерики металось руководство отряда в поисках пропавших нас и, похоже, готовилось вызывать на помощь собак с милиционерами, вертолеты и егерей. Нам посулили бериевские репрессии и пинками разогнали по комнатам.

Наутро я был позорно разжалован из бригадиров, с меня сорвали погоны перед строем, и я вместе со всеми отправился в поле вытягивать коряги из болота – наш отряд работал на мелиорации. Девушка-повар пришла в себя на вторые сутки и приступила к своим прямым и косвенным обязанностям. К слову, её все-таки отправили домой досрочно, уж больно она разлагающе действовала на личный состав.

А вот Лёха, например, привез с собой магнитофон со всякими модными записями (как я понял потом, он всегда возил с собой набор – магнитофон плюс гитара, куда бы не ехал – в походы, в дома отдыха, и даже вроде бы в командировки) и устраивал нам дискотеки в так называемом «баре», позже в оформлении которого поучаствовал и я, мы обустроили его в стиле салуна времён дикого запада. Тогда же мы приноровились играть в две гитары и подготовили программу к конкурсу политической песни для слёта стройотрядов, который планировался в Ухте, но туда мне пришлось ехать с другими людьми, Лёху забрали на «шабашку», видимо, как вызывающего доверие и во всех отношениях положительного бойца. Хотя, потом и к нему у руководства отряда возникали вопросы по поводу употребления веселящих жидкостей. Не буду спорить, досуг там был весьма прост, если не сказать, примитивен, но нас он вполне устраивал.

Вернувшись, на заработанные в стройотряде деньги я купил стереопроигрыватель «Мелодия-103» и активно занялся обменом и перепродажей вражеских грампластинок. Помнит ли кто-нибудь, что это было достаточно дорогое и рискованное, но очень увлекательное занятие?

Если кратко, дело обстояло так. Диски стоили от 30 до 100 рублей, и всегда существовала вероятность того, что тебя в лучшем случае надуют (хорошо известная хохма, как переклеивали «яблоки» и упаковывали в фирменные конверты пластинки с речами Брежнева, с подобным, врать не буду, не сталкивался, чаще тогда мутили с местом производства и состоянием винила), а в худшем – заберут в милицию, или банально ограбит шпана.

Вообще-то, существовал официальный клуб филофонистов где-то в центре, но туда пускали только членов, основная же масса свободных меломанов, иногда человек 300 или больше, по субботам и воскресеньям собиралась в Автово у магазина «Юный Техник». Рынок много раз переезжал, то в Ульянку за «трубу», то в Девяткино, то куда-нибудь ещё, поскольку постоянно подвергался милицейским облавам и налётам «комсомольских оперотрядов». Причем, последние были самыми настоящими сволочами, они без разбору и, похоже, с наслаждением кололи и били абсолютно всё, что попадалось под руку и что было нажито непосильным трудом любителями музыки. Поэтому там периодически происходили коллективные забеги на разные расстояния и с разными результатами. Надо сказать, будучи, скажем так, клубом по интересам изначально, эти сборища всякий раз обрастали различными коммерсантами и превращались в обычные толкучки, где начинали торговать всем подряд – шмотками, бижутерией, книгами и даже, по слухам, неведомыми запрещёнными веществами. Соответственно, забеги происходили всё чаще и чаще, и в конечном итоге, бедные дискофилы были вынуждены искать новые места. Особенно мне запомнился разгон рынка на станции Пост Ковалёво зимой то ли 79, то ли 80 года, когда приехал целый автобус внутренних органов с собаками, и мне пришлось по пояс в снегу переть как бульдозеру в чистом поле с километр, а потом скрываться в сарае на каком-то пустом дачном участке. Ведь в случае поимки была гарантирована бумага в институт и очень даже вероятное отчисление. Ну, а если товара было достаточное количество, как, например, у меня, то, в принципе, возможны были и неприятности с законом. Но – миновало.

Коммерческая музыкальная деятельность осенью того года как-то постепенно сошла на нет. Мужики из НИИ уволились, а Велинзон вообще собрался уезжать и, как я понимаю, вскоре уехал. В конце концов, отыграв пару не запомнившихся мне выступлений, мы распрощались, договорившись, если что, созвониться.

Я продолжал общаться с моим вновь приобретенным приятелем Лёхой, несколько раз он побывал у меня, а я у него дома. Наверное тогда я познакомился с его родителями Мариной Павловной и Борисом Алексеевичем, замечательными гостеприимными людьми, которые поразили с самого начала тем, что отнеслись ко мне как к абсолютно равному и обращались исключительно на Вы. Очень странно мне в свои 18 лет было слышать от взрослого человека: «Здравствуйте, Шура…» и так далее, ну и, кроме того, они совершенно лояльно относились к небольшим количествам алкоголя, которые мы себе иногда позволяли. С точки зрения моих теперешних представлений, «шестидисятники» – это как раз о них, о молодежи оттепели, со всеми этими стихами Бродского, Евтушенко, Окуджавы, походами, физиками-лирикаими и прочим. У нас дома тоже чувствовалось влияние той эпохи, но в значительно меньшей степени, всё было как-то иначе.

Мы с Лешей поигрывали на гитарах, вроде бы записывались даже, ну и как-то само собой вскоре стала заходить речь о том, что хорошо бы создать ансамбль (а я-то уже все уши прожужжал про свой богатый опыт) и где-то повыступать, пусть не за деньги, а просто для удовлетворения амбиций.

В школе рядом с Лехиным домом его знакомые парни-девятиклассники Игорь Иванов и Андрей Иванов (не братья и вообще не родственники) собирали группу, и позвали его поучаствовать, ну а он позвал меня. Ребятам удалось уговорить директрису дать денег на аппаратуру и инструменты, ну и что-то там уже вроде было. Нам выделили помещение, и мы принялись за дело, назвавшись смело и неизбито «Три Ивана».

С репертуаром трудностей не возникло, что было тогда на слуху не очень сложного, то и играли – «Smokie», Антонова, Пугачеву, и так далее, причём, всё звучало очень-очень примерно, насколько хватало умения и знаний, гармонии упрощались до предела. Роли в ансамбле распределились так: Андрей – бас-гитара, Леха и Игорь – гитары, и я, естественно, за барабанами. Вокал, как ни странно, мне пришлось в основном взять на себя, немного пел Леша и совсем мало остальные. Вообще, поющие барабанщики не то чтобы редкость, но всё же не самое распространенное явление, поэтому группа смотрелась достаточно оригинально.

Инструменты и звук были, мягко выражаясь, так себе, всё тот же отечественный музпром, постоянно что-то горело и ломалось, тем не менее, во время танцевальных вечеров мы вполне раскачивали школьную столовую, если заворачивали все ручки вправо до полнейшей перегрузки и хрипа. Я не говорю уже о порванных струнах и пробитых барабанных пластиках.