Государственные преступления в уголовном праве России в XX веке. Историко-правовые очерки

§ 2. Уголовно-правовая охрана власти по некодифицированному советскому законодательству

В отличие от Временного правительства советская власть стояла на диаметрально противоположной позиции: вместо преемственности законодательства она проповедовала полную отмену буржуазных законов и строительство нового, советского права вообще и уголовного права в частности[30 - К началу 1918 г. руководство Наркомата юстиции завершило разработку Советского уголовного уложения, взяв за основу Уголовное уложение 1903 г. По поводу этого кодекса Д.И. Курский писал, что была предпринята попытка «сочетать противоестественным браком пролетарскую демократию с буржуазной демократией» (Курский Д.И. Избранные статьи и речи. М., 1948. С. 57–58).Составленная левыми же эсерами Инструкция местным и окружным народным судам о применении уголовных законов, как указывается в советской литературе, противоречила самому духу советского законодательства, указаниям партии и высказываниям В.И. Ленина о революционном правотворчестве, сущности и задачах советских декретов ноября 1917 – июня 1918 гг. В предисловии к Инструкции говорилось, что она избавляет судей от необходимости уяснять в каждом отдельном случае, отменен или не отменен тот или иной закон революцией. В основу Инструкции было положено Уголовное уложение 1903 г., число его статей было сокращено до 378. В Инструкции были инкорпорированы и некоторые декреты советской власти. Затея оказалась нежизненной: данную Инструкцию суд не применял (см. подробно: Исаев М.М. Уголовное право РСФСР. М., 1925).П.И. Стучка в связи с указанными актами отмечал: «Старые законы были “сожжены”, и напрасно из уцелевших в этом пожарище обожженных листочков некоторые из наших революционеров стали кроить “уложения русской революции” (проект левых эсеров, весна 1918 г.) вместо того, чтобы творить действительно новые революционные законы. Пролетарская революция обязывает к творчеству» (Стучка П. Избранные произведения по марксистско-ленинской теории права. Рига, 1964. С. 243).См. об этом подробно: Чучаев А.И. Советское уголовное уложение (общая характеристика) // Lex Russica. 2012. № 5.]. «Советское уголовное право возникло на развалинах буржуазного права. Оно сразу выявило свое принципиальное, качественное отличие от буржуазного уголовного права. Ни о какой “рецепции” буржуазного права, ни о какой преемственности права, правовой идеологии не могло быть и речи. Уголовное право, созданное советской властью, возникло и развивалось как качественно отличное, новое уголовное право, советское социалистическое уголовное право»[31 - Герцензон А.А., Грингауз Ш.С., Дурманов Н.Д., Исаев М.М., Утевский Б.С. Указ. соч. С. 54.]. Сохранение на некоторое время прежнего законодательства обусловливалось утилитарными соображениями – необходимостью осуществлять правосудие. Но и в этом случае законы царского правительства применялись «постольку, поскольку таковые не отменены революцией и не противоречат революционной совести и революционному правосознанию»[32 - Декрет о суде от 24 ноября 1917 г. (ст. 5) // СУ РСФСР. 1917. № 4.].

Первые годы советской власти характеризуются усилением классовой борьбы, а отсюда и соответствующей уголовной политикой: подавление уголовно-правовыми средствами сопротивления свергнутых классов. Б.С. Ошерович пишет: «Контрреволюционное сопротивление… на различных этапах революции принимает различные формы. Непосредственно после… революции русская буржуазия пыталась вооруженной рукой расправиться с революцией. …Потерпев в этом неудачу, буржуазия широко организовала саботаж верхушек чиновничества и служащих с целью дезорганизации государственного аппарата новой власти…

…Организуются контрреволюционные заговоры и проводятся террористические акты против активных работников и руководителей Коммунистической партии.

…Со второй половины 1919 г. до второй половины 1920 г. основой контрреволюционной деятельности является гражданская война, имевшая своей целью свержение советской власти и восстановление господства помещиков и капиталистов»[33 - Уголовное право. Особенная часть: Государственные преступления. М., 1938. С. 6–7.].

Эти и другие подобного рода утверждения базировались на теоретической концепции В.И. Ленина о классовой борьбе в эпоху пролетарской диктатуры, выделявшего пять форм указанной борьбы и соответственно пять задач пролетариата[34 - См.: Ленин В.И. ПСС. Т. 39. С. 178.]:

1) подавление сопротивления эксплуататоров. Последние отчаянно борются за то, чтобы вернуть свое господство. Это порождает новые формы сопротивления – заговоры, саботаж, воздействие на мелкую буржуазию и т. д.;

2) гражданская война, к тому же она неизбежно перерастает в борьбу против интервенции иностранных государств;

3) «нейтрализация» мелкой буржуазии, особенно крестьянства. Под «нейтрализацией» понималось прекращение колебаний мелкой буржуазии вообще, а крестьянства в особенности в сторону буржуазии. Государственное руководство мелкой буржуазией, особенно крестьянством, обеспечивается диктатурой пролетариата;

4) «использование» буржуазии, т. е. выработка и проведение определенной политики в отношении буржуазных специалистов, обусловленные отсутствием кадров, обладающих необходимым опытом и знаниями для управления и руководства хозяйством;

5) воспитание новой дисциплины; оно отражало борьбу с силами старого мира.

Таким образом, государственная власть в период диктатуры пролетариата рассматривалась в качестве орудия последнего в классовой борьбе, которую В.И. Ленин характеризовал как упорную, кровавую и бескровную, насильственную и мирную, военную и хозяйственную, педагогическую и административную.

Уголовное законодательство также базировалось на указанных теоретических установках. В этом нетрудно убедиться, обратившись к конкретным нормативным правовым актам первых лет советской власти.

Законодательство того времени достаточно часто оперирует понятием контрреволюционного преступления (его определение впервые было сформулировано в УК РСФСР 1922 г.) уже начиная с первых актов: Обращение председателя СНК от 5 ноября 1917 г. к населению «О победе Октябрьской революции и о задачах борьбы на местах»[35 - См.: Сборник документов по истории уголовного законодательства СССР и РСФСР. 1917–1952 гг. / под ред. И.Т. Голякова. М., 1953. С. 11–12.]; обращение СНК от 26 ноября «О борьбе с контрреволюционным восстанием Каледина, Корнилова, Дутова, поддерживаемым Центральной Радой»[36 - СУ РСФСР. 1917. № 4.]; обращение СНК от 30 ноября 1917 г. «О подавлении контрреволюционного восстания буржуазии, руководимого кадетской партией»[37 - Там же.]; обращение Наркома по продовольствию от 5 декабря 1917 г. «О саботаже чиновников министерства продовольствия»[38 - СУ РСФСР. 1917. № 5.] и др.

Ряд декретов 1917–1918 гг. предусматривают ответственность за контрреволюционную агитацию и пропаганду. Так, по постановлению НКЮ от 18 декабря 1917 г. «О революционном трибунале печати» к ведению указанного трибунала относились «преступления и проступки против народа, совершаемые путем использования печати», т. е. сообщения ложных или извращенных сведений об общественной жизни, «поскольку они являются посягательством на права и интересы революционного народа»[39 - СУ РСФСР. 1917. № 10.].

Особый способ контрреволюционной агитации был криминализирован в постановлении СНК от 30 июля 1918 г. «О набатном звоне»[40 - СУ РСФСР. 1918. № 57.]. Согласно этому постановлению преступным признавался созыв населения набатным звоном, тревожными гудками, рассылкой гонцов и тому подобными способами, совершенный с контрреволюционными целями. «Соучастники, пособники, подстрекатели (как-то: призывающие устно, письменно или печатно к пользованию означенным … способом возбуждения тревоги и т. п.) и вообще прикосновенные лица отвечают перед Революционным трибуналом наравне с главными виновниками». Покушение на совершение данного преступления наказывалось как оконченное преступление.

Согласно инструкции НКЮ от 19 декабря 1917 г. «О революционном трибунале, его составе, делах, подлежащих его ведению, налагаемых им наказаниях и о порядке ведения его заседаний»[41 - СУ РСФСР. 1917. № 12.] к подсудности данного трибунала относились дела о лицах, которые:

1) организуют восстание против власти Рабоче-Крестьянского правительства, активно противодействуют последнему, не подчиняются ему, призывают других лиц к противодействию или неподчинению;

2) пользуются своим положением по государственной или общественной службе, чтобы «нарушить или затруднить правильный ход работ в учреждении или предприятии, в котором они состоят или состояли на службе (саботаж, сокрытие или уничтожение документов или имущества и т. п.)»;

3) прекращают или сокращают производство предметов массового потребления без действительной к тому необходимости;

4) путем скупки, сокрытия, порчи, уничтожения предметов массового потребления или иными способами стремятся вызвать их недостаток на рынке или повышение цен на них;

5) нарушают декреты, приказы, обязательные постановления и другие опубликованные распоряжения органов Рабоче-Крестьянского правительства, если в них предусмотрено предание за нарушение их суду революционного трибунала;

6) пользуясь своим общественным или административным положением, злоупотребляют властью, предоставленной революционным народом.

Декларация трудового и эксплуатируемого народа от 3 января 1918 г.[42 - Декреты советской власти. М., 1957. Т. 1. С. 321.] провозгласила, что вся власть в Российской Федерации принадлежит Советам и советским учреждениям. Поэтому кажется логичным объявление преступным всякой попытки «со стороны кого бы то ни было или какого бы то ни было учреждения присвоить себе те или иные функции государственной власти». Подобные действия признавались контрреволюционными, любую такого рода попытку предполагалось подавлять «всеми имеющимися в распоряжении советской власти средствами, вплоть до применения вооруженной силы»[43 - Постановление ВЦИК от 5 января 1918 г. «О признании контрреволюционным действием всех попыток присвоить себе функции государственной власти» // СУ РСФСР. 1918. № 14.].

По сути, впервые подробное описание ряда контрреволюционных преступлений дается в постановлении Кассационного отдела ВЦИК от 6 октября 1918 г. «О подсудности революционных трибуналов»[44 - Известия. 1918. 6 окт.]. Как можно понять из этого постановления, в нем были обобщены прежние акты и на их основе выработаны дефиниции соответствующих деяний, в частности, таких посягательств против власти как контрреволюционная деятельность, саботаж, дискредитирование власти, шпионаж и хулиганство[45 - Постановление также содержало описание подлога, преступлений по должности и спекуляции.].

Так, контрреволюционная деятельность охватывала следующие действия:

1) организацию контрреволюционного выступления против Рабоче-Крестьянского правительства, непосредственное участие в них или при их подготовке;

2) участие во всевозможных контрреволюционных заговорах и организациях, ставивших своей целью свержение советского правительства, несмотря на то, что в результате деятельности не было контрреволюционного выступления;

3) непосредственное участие в выступлениях независимо от того, что заранее об этом не был уведомлен и не состоял членом какой-либо организации, готовившей такое выступление.

Кроме этого Кассационный отдел ВЦИК предложил признавать контрреволюционными «всякие выступления, независимо от поводов, по которым они возникли, против Советов, или их исполнительных комитетов или отдельных советских учреждений, как-то: продовольственных, административных и иных, если они сопровождались разгромами или иными насильственными действиями или хотя бы угрозами таковых по отношению к деятельности или деятелям этих органов». В постановлении прямо оговаривалось: если указанные деяния сопровождались набатным звоном, то лица, совершившие данное деяние, признавались участниками контрреволюционного выступления, причем покушение расценивалось как оконченное преступление.

В нормативных актах не проводятся разграничения между контрреволюционным восстанием, с одной стороны, массовыми беспорядками и бандитизмом – с другой. В связи с этим А.А. Герцензон писал: «Такое разграничение в тот период и не могло быть дано. Восстания с контрреволюционной целью, массовые беспорядки и бандитизм в период гражданской войны настолько тесно переплетались между собой, что вообще не представлялось возможным провести между ними какую-либо грань, и в том не было никакой необходимости. Участник массовых беспорядков так же, как и участник бандитской шайки, нередко являлся таким же заклятым врагом народа, как и участник контрреволюционного восстания и мятежа»[46 - Герцензон А. Развитие понятия контрреволюционного преступления в истории социалистического уголовного законодательства // Советская юстиция. 1938. № 1. С. 31.].

Понять ситуацию, складывавшуюся в первые годы советской власти, вероятно, можно, однако теоретически оправдывать этим отнесение общеуголовных преступлений к контрреволюционным вряд ли допустимо. В данном случае виновный нес ответственность за деяние, которое не совершал, подвергался карательному воздействию, обусловленному признанием преступления контрреволюционным.

К саботажу относились:

1) противодействие Рабоче-Крестьянскому правительству, призывы противодействовать ему путем неисполнения декретов и иных постановлений местной или центральной советской власти;

2) игнорирование таких постановлений, затруднение своими действиями правильного хода работ в правительственных или общественных учреждениях, призыв к саботажу или организация саботажа.

Например, судьи Московского окружного суда приняли резолюцию о непризнании советской власти и о саботаже ее мероприятий. В ней, в частности, говорилось: «Протестуя против возмутительного погрома, совершенного в здании московских судебных установлений, московский окружной суд как оплот законности и правопорядка и как охрана государственных и частных интересов считает своим долгом, невзирая на происходящую внутри страны смуту, продолжать свою государственную работу, руководствуясь и впредь лишь законодательными нормами, обнародованными… Правительствующим сенатом в установленном порядке и законными решениями правомочной центральной власти, и посему только вследствие произведенного погрома, препятствующего немедленно приступить к занятиям, московский окружной суд в общем собрании согласно заключению прокурора суда … постановил временно, впредь до приведения в порядок всего делопроизводства, приостановить занятия в здании суда…»[47 - Русские ведомости. 1917. 248. С. 19.Комментируя указанную резолюцию, авторы отмечали: «Эта “декларация” по своему стилю очень напоминала аналогичные декларации, которые судебные деятели опубликовывали в феврале – марте 1917 г. Но тогда они “приветствовали” новую “законность” Временного правительства как основанную на непрерывности и преемственности правопорядка. Буржуазные судебные деятели чувствовали своим классовым чутьем, что Временное правительство будет стоять на страже старой законности, что оно не посягнет на “устои” этой законности – на Судебные уставы, Уложение о наказаниях и Уголовное уложение. Своим классовым чутьем судебные деятели Временного правительства чувствовали, что Октябрь принес с собой полное уничтожение буржуазного правопорядка и законности. Этим и объясняется тот единый антисоветский фронт, которым они встретили советские законы, советское уголовное право» (Герцензон А.А., Грингауз Ш.С., Дурманов Н.Д., Исаев М.М., Утевский Б.С. Указ. соч. С. 62–63).].

В постановлении рассматриваемое деяние отграничивалось от так называемого простого неисполнения или неподчинения постановлениям местных властей – исполнительных комитетов, советов или их отделов, местных комиссий труда, военного, податного, здравоохранения, продовольственных и др., а также постановлений профсоюзов, фабрично-заводских комитетов или подобных им рабочих организаций, за нарушение которых в качестве меры взыскания предусмотрен штраф, налагаемый в административном порядке.

По мнению А. А. Герцензона, впервые саботаж упоминается в обращении СНК ко всем армейским организациям, военно-революционным комитетам, всем солдатам на фронте от 11 ноября 1917 г. «О борьбе с буржуазией и ее агентами, саботирующими дело продовольствия армии и препятствующими заключению мира»[48 - СУ РСФСР. 1917. № 3.], в котором говорилось о сопротивлении буржуазии и контрреволюции мероприятиям советской власти[49 - См.: Герцензон А. Развитие понятия контрреволюционного преступления в истории социалистического уголовного законодательства. С. 29.]. На самом деле саботаж упоминается и раньше. Например, в обращении Наркома по министерству почт и телеграфов от 9 ноября 1917 г. «О борьбе с саботажем высших почтово-телеграфных чиновников»[50 - СУ РСФСР. 1917. № 3.11 апреля 1918 г. был принят Декрет СНК «Об организации управления почтово-телеграфным делом», согласно п. 11 которого «в случае явного саботажа со стороны почтово-телеграфных чиновников, а равно какой-либо контрреволюционной части почтово-телеграфных чиновников, местные Советы рабочих и крестьянский депутатов уполномочиваются принимать самые решительные и беспощадные меры подавления» (СУ РСФСР. 1918. № 33).], не только само название свидетельствует об этом, но и в тексте указывается на то, что так называемые инициативные группы, в начале революции взявшие на себя управленческие функции, превратились в органы саботажа. Они саботируют не только власть, но и меры, необходимые для улучшения материального положения низших чинов. Вместе с тем А. А. Герцензон прав, утверждая, что указанные обращения «обрисовывают саботаж как специфический вид контрреволюции. …Саботаж исторически явился первой формой контрреволюционных преступлений после победы Октября; естественно, что и первые декреты советской власти в области уголовного законодательства были направлены на борьбу с этим видом контрреволюции. Борьба с контрреволюционным саботажем была сформулирована в общеполитической форме, в виде призыва к трудящимся объединиться вокруг советской власти вести непосредственную борьбу с саботажниками»[51 - Герцензон А. Развитие понятия контрреволюционного преступления в истории социалистического уголовного законодательства. С. 29.].

Нормативные акты позволяют выделить признаки саботажа, относящиеся к деянию, субъективной стороне и субъекту преступления. Деяние характеризуется неисполнением служебных обязанностей, невыполнением декретов и приказов; субъективная сторона предполагает умышленную форму вины и специальную цель – так называемую контрреволюционную цель подрыва советской власти и завоеваний Октябрьской революции. Субъектом преступления признавался враг народа, враг народовластия, капиталисты и их прислужники. «Конечно, говорить о “составе преступления” в данном случае можно лишь относительно, но важно здесь подчеркнуть, что эти декреты советской власти в дальнейшем послужили основой для ряда обобщений законодательного порядка, а впоследствии уже были восприняты и Уголовным кодексом РСФСР в редакции 1922 г.»[52 - Там же. С. 30.].

Дискредитирование власти предполагало сообщение, распространение или разглашение явно ложных или непроверенных слухов в печати, публичных собраниях или публичном месте, которые могли вызвать общественную панику, посеять недовольство или недоверие к советской власти или отдельным ее представителям, умышленно или по неосторожности умалять советскую власть в глазах населения. «В такой конструктивно весьма сложной форме циркуляр кассационного отдела ВЦИК пытался обрисовать особые формы контрреволюционной агитации и пропаганды, прямо и явно ненаправленные против пролетарской диктатуры, но объективно способствующих подрыву мощи социалистического государства»[53 - Герцензон А. Развитие понятия контрреволюционного преступления в истории социалистического уголовного законодательства. С. 31.].

Данное преступление следовало отличать от нареканий, клеветнических и иных измышлений, оскорблений словом, в печати или действием отдельных членов и представителей местных или центральных властей, или отдельных ее представителей в том или ином советском учреждении, если оскорбления или измышления были направлены против конкретных лиц, а не учреждений в целом или его работников. Кроме того, в этом случае должны отсутствовать признаки хулиганства и цели оскорбления в лице представителя власти всего строя Советской республики.

Шпионаж характеризовался как оглашение, передача военных тайн, стратегических планов, сведений о военных силах или вооружении представителям иностранных держав или контрреволюционным организациям, сношение с ними с целью вызвать иностранное вмешательство, враждебное интересам республики.

Хулиганство в постановлении трактовалось достаточно своеобразно; в ст. 7 говорилось: «Кто исключительно с целью внести дезорганизацию в распоряжения советской власти или оскорбить нравственное чувство или политические убеждения окружающих учинит бесчинство» (отсюда позднее появился термин «политическое хулиганство»). Своеобразием отличалось и примечание к данной статье. Согласно этому примечанию лица, прошлая деятельность которых, хотя бы и до утверждения власти Советов, признавалась социально вредной для революции или была прямо против нее направлена (провокаторы, охранники, осведомители, царские сановники, иные деятели старого режима), также могли предаваться суду революционного трибунала. Для этого лишь требовалось специальное постановление исполкомов, местных советов или специально уполномоченных ими органов.

По сути, данная норма, на наш взгляд, является прообразом ст. 5 УК РСФСР 1922 г., согласно которой уголовное законодательство «имеет своей задачей правовую защиту государства трудящихся от преступлений и от общественно опасных элементов (курсив наш. – Авт.)…»[54 - См. об этом подробно: Сулейманов А.А. Первый Уголовный кодекс РСФСР: концептуальные основы и общая характеристика. Владимир, 2006; Чучаев А.И. Цели наказания в советском уголовном праве. М., 1989; Швеков Г.В. Первый советский уголовный кодекс. М., 1970 и др.]. А.А. Пионтковский видел в этом некоторое влияние социологической школы на становление советского уголовного права[55 - См.: Пионтковский А.А. Меры социальной защиты и Уголовный кодекс РСФСР // Советское право. 1923. № 3 (6). С. 42.].

«Целый ряд декретов, изданных в период иностранной военной интервенции и гражданской войны, предусматривающих ответственность за отдельные преступления, был направлен на осуществление функции обороны социалистического государства, тесно связанной тогда с функцией подавления сопротивления свергнутых эксплуататорских классов»[56 - Пионтковский А. А., Меньшагин В. Д. Курс советского уголовного права. Особенная часть: в 2 т. М., 1955. Т. 1. С. 44–45.]. К их числу можно отнести: постановление СНК от 5 сентября 1918 г. «О красном терроре»[57 - СУ РСФСР. 1918. № 65.В постановлении говорилось: «При данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью; … для усиления деятельности Всероссийской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией … необходимо направить туда большее число ответственных партийных товарищей; … необходимо обеспечить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях; … подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам…».Принятие этого постановления было обусловлено рядом обстоятельств, в том числе, как указывается в советской литературе, связью контрреволюционной деятельности врагов народа с иностранными разведками и дипломатическими миссиями зарубежных государств. Летом 1918 г. были раскрыты и обезврежены заговор с целью ареста Совета Народных Комиссаров и свержения советской власти, мятеж Савинкова в Ярославле. В это же время были убиты Володарский и Урицкий (см. подробно: Курс советского уголовного права. Особенная часть: в 2 т. Т. 1. С. 99–101).]; постановление Совета рабочей и крестьянской обороны от 25 декабря 1918 г. «О дезертирстве»[58 - СУ РСФСР. 1918. № 99.]; постановление Совета рабочей и крестьянской обороны от 3 марта 1919 г. «О мерах борьбы с дезертирством[59 - СУ РСФСР. 1919. № 9.]; постановление Совета рабочей и крестьянской обороны от 3 июня 1919 г. «О мерах к искоренению дезертирства»[60 - СУ РСФСР. 1919. № 25.] и др.

Положение о революционных военных трибуналах, утвержденное Декретом ВЦИК 20 ноября 1919 г.[61 - СУ РСФСР. 1919. № 58.], содержало перечень преступлений, дела о которых были подсудны этим трибуналам. Из числа контрреволюционных посягательств в нем были названы: заговор и восстание с целью ниспровержения советского социалистического строя; измена Советской республике; шпионаж; восстание против органов Рабоче-Крестьянского правительства и поставленных им властей; сопротивление проведению в жизнь требований законов республики, постановлений и распоряжений советских властей; агитация и провокация, имевшие целью вызвать совершение массами или частями войск указанных выше преступных деяний; разглашение секретных сведений и документов; распространение ложных сведений и слухов о советской власти, войсках Красной Армии и о неприятеле; похищение или уничтожение секретных планов и других секретных документов; умышленное уничтожение или повреждение железнодорожных линий, мостов и прочих сооружений, телеграфных и телефонных линий и складов казенного имущества.

Обобщив законотворческую деятельность советской власти за неполных два года, Нарком юстиции РСФСР Д.И. Курский пришел к выводу, что система особенной части уголовного законодательства охватывала 11 групп преступлений: 1) против личности[62 - Следует отметить, что во всех советских кодифицированных актах нормы о преступлениях против личности никогда не стояли на первом месте, вначале всегда указывались государственные преступления, потом посягательства на собственность, а уж затем – преступления против личности.]; 2) против Рабоче-Крестьянского правительства: 3) нарушения обязанности военной службы; 4) нарушения обязанностей государственной или общественной службы; 5) нарушения постановлений, регулирующих производство; 6) нарушения порядка снабжения населения продуктами; 7) имущественные правонарушения; 8) нарушения постановлений о частной торговле и кредите; 9) нарушения постановлений о налогах; 10) нарушения постановлений о почте и транспорте; 11) нарушения постановлений об охране научных и художественных ценностей[63 - См.: Курский Д.И. Новое уголовное право // Пролетарская революция и право. 1919. № 2 (12) – 4 (14). С. 24.].

А.А. Герцензон относительно второй группы преступлений замечает: «Если попытаться суммировать уголовное законодательство периода гражданской войны, посвященное борьбе с контрреволюцией, и привести его в некоторую систему, приближающуюся к системе социалистического уголовного кодекса, то мы увидим, что уже к концу периода гражданской войны социалистическое уголовное законодательство создало по сути дела законченную систему норм о контрреволюционных преступлениях, а именно:

1. Контрреволюционные восстания и мятеж.

2. Присвоение функций государственной власти с контрреволюционной целью.