Уголовно-правовые взгляды Н.Д.Сергеевского

Деяние лица, осуществляющего свое законное право и в связи с этим причиняющего вред другому, не может быть признано преступным, так как оно не является противозаконным. Такого рода действия могут быть сведены к двум группам: а) осуществление дисциплинарной власти; б) реализация имущественных прав.

По закону дисциплинарную власть имеют: родители над детьми; опекуны над опекаемыми; воспитатели над воспитанниками; руководители над подчиненными и т. д. Всем им предоставлено право подвергать наказаниям, ограничивать в правах, принимать другие меры. Например, как вытекает из содержания ч. 1 ст. 420 Уголовного уложения 1903 г., родители и другие лица, осуществляющие надзор за несовершеннолетними, могут причинять последним легкие телесные повреждения (ст. 469) и осуществлять насилие над ними (ст. 475), не переходящее в жестокое обращение.

Вторжение в сферу имущественных прав образует три группы деяний. Во-первых, причинение вреда собственнику или иному владельцу имущества вреда при осуществлении своих имущественных прав. При отсутствии специальной уголовно-правовой нормы оно признается непреступным. В некоторых случаях криминализируется лишь способ распоряжения имуществом, например уничтожение его огнем, так как создает опасность для имущества других лиц.

Признание в качестве криминообразующего признака общеопасного способа, что называется, выдержало проверку временем.

Во-вторых, в целях восстановления нарушенного имущественного права совершается вторжение в сферу личных или также имущественных прав другого лица. В этом случае мы имеем дело с современным аналогом самоуправства: для возвращения похищенного производится насилие над похитителем; в возмещение причиненного вреда изымается имущество виновного и т. д.

Криминализацию данных деяний Сергеевский полностью относит к уголовной политике государства. В целом это, разумеется, правильно. Однако надо, вероятно, иметь в виду, что криминализация самоуправных действий (причем в любой, а не только в имущественной сфере) отражает уровень господства права в стране.

В российском уголовном законодательстве указанное обстоятельство отражалось по-разному. По общему правилу, применение насилия после окончания преступления признается уголовно наказуемым деянием. Специальные же нормы допускают «законное» самоуправство (например, в лесном уставе и др.). В ст. 142 Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, упоминается термин «самоуправство», однако его содержание не раскрывается. Уголовное уложение 1903 г. вообще не использует данное понятие.

Допуская самоуправство, автор ограничивается лишь указанием на необходимость законодательного определения подобных случаев.

В-третьих, осуществление имущественных прав влечет лишение жизни или причинение вреда здоровью. Из рассуждений Сергеевского явствует, что имеет место неоказание помощи. «Очевидно, что специальные законодательные определения этого рода случаев безусловно необходимы; неограниченное проведение начала полного осуществления имущественных прав может дать в результате невозможное положение. Но, насколько таких ограничений нет в законе, мы должны признать подобные деяния правомерными… Единственные ограничения заключаются в институте крайней необходимости…, в постановлениях об оставлении человека в опасности и в постановлениях о неподании помощи погибающим» 145.

Как уже отмечалось, необходимую оборону автор рассматривает при анализе объекта преступления 146. Под ней он понимает «те случаи, когда лицо, защищаясь от противозаконного нападения или посягательства на свои права и блага, нарушает права и блага нападающего» 147.

В литературе необходимая оборона в целом характеризуется аналогичным образом. Так, А. Ф. Кони пишет: «Необходимая оборона состоит в отражении нападения; нападение это должно быть несправедливое, ибо здесь право противополагается неправу. Это есть употребление личных сил гражданина на защиту какого-нибудь права. Но употребление личных сил может быть допущено только при отсутствии помощи со стороны общественной власти» 148.

Право на необходимую оборону основано на естественных правах человека. Закон, наделяя его теми или иными правами, тем самым признает право на их защиту. В самом понятии «право» заключена идея борьбы за него (Иеринг). «Лицо, защищая свои права и нарушая права и блага других – нападающих, – не противоречит правовым нормам, а наоборот, совершает это нарушение во имя правопорядка, ради его поддержания. На том же основании мы должны признать столь же правомерным и вред, причиненный нападающему при обороне не себя самого, а других лиц» 149.

Необходимая оборона должна соответствовать условиям правомерности, относящимся к нападению и защите.

Обстоятельства, относящиеся к нападению, характеризуют его противозаконность, наличность и реальность. Признавая нападение противоправным, влекущим уголовную ответственность, Сергеевский, по сути, разделял точку зрения германских криминалистов.

Его позиция подверглась, на наш взгляд, обоснованной критике. В целом дискуссия в литературе велась по двум моментам. Во-первых, возникает ли состояние необходимой обороны при нападении животного; во-вторых, имеется ли оно при посягательстве лица, не являющегося субъектом преступления из-за малолетнего возраста или психического расстройства.

Сергеевский полагает, что в указанных случаях налицо состояние крайней необходимости 150.

Не соглашаясь с этим, Н. С. Таганцев отмечает, что в ситуации с животными надо иметь в виду два обстоятельства, определяющих юридическую оценку деяния защищающегося. Нападение животного на потерпевшего само по себе образует состояние крайней необходимости, а под воздействием другого человека – состояние необходимой обороны. В последнем случае действительным нападающим выступает человек, а животное является орудием в его руках (посредственное исполнение).

«Но если нападение происходит от лица, то для понятия обороны безразлично, было ли это лицо дееспособно или нет… При этом безразлично, знал ли обороняющийся о недееспособности нападающего или нет… Указание на то, что отражаемое деяние не преступно, а потому и оборона против него не правомерна, с одной стороны, неточно, так как это нападение только не вменяемо нападающему в вину, хотя по условиям его совершения и преступно, а с другой – оборона сохраняет свой правомерный характер, как скоро нападение не было дозволено законом, хотя бы оно само по себе и не было преступно» 151.

А. Ф. Кони также указывает, что защита от посягательства лица, не обладающего признаками субъекта преступления, является правомерным 152.

Развитие уголовного права показало ошибочность представлений Сергеевского об источниках возникновения состояния необходимой обороны.

Говоря о наличности и реальности посягательства, автор подчеркивает, что первое обстоятельство нельзя трактовать узко, как уже начавшееся действие. Право на оборону возникает с момента совершения нападающим действий, свидетельствующих о неминуемом причинении вреда «ближайшим образом» 153.

К условиям правомерности защиты Сергеевский относит одно обстоятельство – объем причиняемого вреда. Поскольку в рамках необходимой обороны можно защищать любые, без какого-либо ограничения, права и блага человека, то только указанное обстоятельство имеет уголовно-правовое значение. Оно может определяться либо по важности нарушаемого права и тогда действует правило: «право, нарушаемое при защите, не должно быть важнее того, которому грозила опасность», либо по силе нападения исходя из правила «сила обороны должна равняться силе нападения».

Автор, предпочитая из указанных второе обстоятельство, фактически сужает границы правомерности причинения вреда при необходимой обороне.

Превышение пределов необходимой обороны связывается с двумя моментами: отсутствием нападения (налицо так называемая мнимая оборона); ошибкой обороняющегося во времени или средствах.

Мнимая оборона оценивается по правилам фактической ошибки (о ней говорится при анализе вины).

Нарушение правомерности защиты во втором случае предполагает причинение вреда либо до нападения или уже после его окончания, либо использование таких средств, которые во многом превосходят силу нападения и не вызываются обстоятельствами совершенного посягательства. «Несомненно, что всякий излишний вред, причиняемый при необходимой обороне незаконному посягателю, не есть правомерный и должен подлежать наказанию. Такой излишний вред не может рассматриваться как средство необходимой обороны; но наказуемость его, в виду субъективных условий, должна быть подчинена особым правилам; поэтому все подобные случаи нуждаются в ближайших определениях закона» 154.

При определении объекта посягательства Сергеевский исходит из того, что нарушение большинства прав и благ человека и гражданина признается преступным лишь в том случае, если оно совершается вопреки его воле. Эти же действия, осуществляемые с согласия субъекта прав и благ, являются правомерными или юридически безразличными. Только в некоторых случаях они считаются уголовно наказуемыми независимо от указанного обстоятельства. К ним, в частности, относятся посягательства на жизнь и здоровье потерпевшего. «Жизнь и здоровье суть именно такие блага человека, нарушение которых… государство вполне может воспретить и обложить наказанием, не взирая на наличность согласия пострадавшего. Социальное и этическое значение в современном обществе самого факта пролития крови ближнего, в связи с особой ценностью жизни и здоровья и невознаградимостью потери этих благ, служит достаточным основанием к признанию этих деяний наказуемыми безусловно, то есть независимо от личных отношений пострадавшего к своему благу – его соизволения на нарушение или несоизволения» 155.

В этом случае автор предлагает считать указанные деяния совершенными при смягчающих обстоятельствах и, следовательно, предусмотреть за них более мягкое наказание.

Положение о согласии потерпевшего применимо не ко всем преступлениям. Так, по ряду деяний вообще невозможно выделить пострадавшего, например, в преступлениях против религии и порядка управления, нарушениях правил общественной безопасности и т. д. Не имеет значения согласие недееспособного на нарушение его прав и интересов. Кроме того, если деяние направлено против интересов частного лица, но при этом одновременно терпят урон и общественные интересы, то согласие потерпевшего не устраняет преступность, а лишь изменяет его наказуемость.

Преступное деяние

Преступное деяние Сергеевским понимается как действие человека, нарушающее нормы правопорядка 156. Оно, во-первых, должно обладать свойством противоправности; во-вторых, быть осознанным и волевым («действия человека, которые имеют известное отношение к его желательной и познавательной способности»).

На первый взгляд, ученый стоял на позиции так называемого формального определения преступного деяния. Однако при оценке его воззрений надо иметь в виду характеристику, даваемую им целям норм правопорядка. «Нормы правопорядка направляются… ко благу общества и отдельных лиц. Они запрещают деяния, вредные для этого блага, и предписывают деяния, для него полезные» 157.

Франк пишет: «Так как общество, как в отношении к внешним врагам, так и в отношении к врагам внутренним, может пользоваться только правом самосохранения, то очевидно, что одной голой виновности или нравственной преступности недостаточно для того, чтобы деяние подвергалось власти уголовного закона: необходимо, кроме того, чтобы оно было противно общественному порядку, т. е. чтобы оно посягало на безопасность и свободу или всего общества, или отдельных его членов. Это положение сводится к следующему: известное деяние только тогда подлежит законному преследованию и наказанию со стороны общества, когда оно есть нарушение – не обязанности, а права, права индивидуального или общественного, основанного, как само общество, на нравственном законе» 158.

Нарушение какого-либо субъективного права как признак правонарушения выделяет И. В. Михайловский 159.

По сути, об опасности деяния, выражающейся в его последствиях, говорит С. Будзинский, хотя при этом преступное деяние характеризует достаточно широко: «преступление есть деяние, противное целям государства и поэтому запрещенное под страхом наказания» 160.

Сергеевский выделяет два признака преступного деяния: противоправность и наказуемость. Они, по его мнению, имеют самостоятельное значение и не всегда совпадают. Наказуемость является внешним признаком, основанным исключительно на уголовном законе (принцип nulla poena sint lege).

Противоправность и наказуемость деяния обладают свойством изменчивости. «Каждое изменение в общественном строе неизбежно выражается в соответствующем изменении норм правопорядка, а следовательно, влечет за собою и соответствующие изменения области запрещенных деяний» 161.

По своему содержанию нормы правопорядка заключает в себе два вида требований: запрет совершения деяний, противоречащих целям государства (запретительная норма) и совершения определенных действий, оказания государству содействия в реализации его целей (требовательная – в современном понимании, обязывающая – норма). В соответствии с этим выделяются два вида преступных деяний: нарушение запретительной нормы образует действие (delictum commissionis); нарушение обязывающей – опущение или, говоря современным языком, бездействие (delictum omissionis).

Бездействие как форму преступного деяния ученый рассматривает основываясь на теории Биндинга, хотя, следует заметить, достаточно часто расходится с ним в выводах по частным вопросам 162. Он выделяет два вида бездействия, вытекающие из особенностей субъективной и объективной сторон деяния. Бездействие первого вида заключается «во всяком поставлении положительных условий, если только конкретная обстановка факта такова, что по окончании положительного действования представляется еще некоторое время возможность отклонить последствие – вытащить из воды сброшенного в воду, остановить поезд, стремящийся к обрыву, благодаря потушению красного фонаря и т. п.» 163.

Бездействие второго вида возможно тогда, когда «прекращаемая деятельность служила эквивалентом для положительных условий или когда она заменяла собою другие отрицательные условия» 164. Разница между ними заключается в моменте возникновения преступного умысла: в первом случае он появляется после поставления в опасность; во втором случае момент его возникновения не имеет значения.

Преступное деяние может влечь за собой: а) вред обществу в целом или отдельным его членам; б) создание опасности причинения вреда. Оно может выражаться и в простом непослушании воле законодателя. Это обстоятельство характеризует норму как социально необусловленную. «Иного содержания правонарушения иметь не могут, так как юридические нормы, запреты и приказы могут возникать лишь из двух источников: или из стремления установить и поддержать известные правила жизни, необходимые и полезные для всего общества и для частных лиц, или из произвола законодателя исключительно, помимо каких бы то ни было соображений общественной пользы и необходимости» 165.

Нарушаемая деянием норма имеет своим предметом права, блага и интересы лица или общества в отдельности либо взятые вместе; поэтому им причиняется вред каждый раз при совершении преступления. Причем всякое нарушение права отдельного лица, по мнению Сергеевского, есть вместе с тем правонарушение против всего общества. «Мы рассматриваем ныне преступное деяние как деяние, преследуемое в интересах общественных, а не в интересах частного лица. Содержанием преступного деяния представляется вред, причиняемый всему обществу; нарушение же частного права есть только средство или форма нарушения права общественного» 166.

Придя к такому выводу, он, по сути, приблизился к пониманию преступного деяния как посягательства на общественные отношения, хотя об этом нигде прямо не говорит.

Совокупность условий, при наличии которых деяние признается преступным, образует его состав, который охватывает следующие элементы: субъекта преступления, объект преступления и преступное деяние. Общий состав преступления отражает признаки, присущие всем без исключения преступлениям, специальный состав характеризует конкретное деяние. Первый относится к предмету общей части уголовного права, второй – к его особенной части 167.

Преступным признается деяние, соответствующее признакам, описанным в законе. Действия, которые не привели и не могли привести к указанным в законе последствиям, не могут признаваться преступными, даже если лицо и направляло свою волю к их достижению (например, отсечение головы человека, до этого уже умершего). «Теория права ставит общее, не допускающее никаких изъятий положение: преступное деяние считается совершившимся только тогда, когда действительно возникли те явления, которые образуют собою определенный в уголовном законе состав преступного деяния, в качестве элементов этого состава; другими словами – когда действительно выполнены все элементы специального состава известного преступного деяния» 168.

В свою очередь выделяются те случаи, в которых явление, образующее собой объективную сторону преступления, «преступное отношение», непосредственно и полностью устанавливается самим действием лица; в которых «нарушение, вред, соединенный с действием, лежит в нем самом». Наоборот, в других случаях состав преступления требует наличности известного, «вне действия лежащего, им вызываемого последствия».

Сообразно этому в преступлениях первого вида закон для наличия их состава требует совершение только действия; в преступлениях второго вида для состава преступления необходимо достижение преступного последствия.

Как видим, на самом деле речь в данном случае идет не о свойствах деяния, а о законодательной конструкции преступления, его описания в диспозиции уголовно-правовой нормы. Именно на этом основании современное уголовное право делит составы преступлений на материальные (в качестве обязательного признака их объективной стороны выступает последствие) и формальные (преступное последствие не является конститутивным признаком). Указанное обстоятельство необходимо иметь в виду при оценке рассуждений Сергеевского о конкретных посягательствах.

Преступления, в состав которых не входит последствие, в кодексах различных стран встречались достаточно редко; в абсолютном большинстве случаев имелись преступления, ответственность за совершение которых обусловливалась наступившим последствием. Его необходимость с очевидностью представляется, например, в преступлениях против жизни и против телесной неприкосновенности. Присвоение или истребление чужого имущества также должны быть признаны преступлениями, имеющими материальный состав. Закон запрещает не их самих по себе, а то изменение в сфере отношений, которое они производят и которое, следовательно, является последствием данных деяний.

При клевете и оскорблении, по мнению Сергеевского, закон запрещает не сами действия. Для наличия состава необходим результат; не будь этого последствия, действия остались бы безразличными для уголовного права.