Хроники Кан'Родана. Семья «ночной песни»

Хейс лишь мирно кивнул, увидев реакцию своего товарища, после чего пошагал в сторону дверей.

– Через десять минут собираемся на первом этаже. Никто, кроме тебя и команды не должен об этом знать. На тебе и сбор всех остальных. – едва слышно сказал Хейс, обернувшись обратно к Лео.

Здесь даже у стен были уши.

Леонард лишь мирно кивнул ему в ответ, после чего Хейс свободно вышел, проходя коридор со скрипучими половицами и спускаясь по ветхой лестнице на первый этаж их небольшого замка: именно такое ощущение он вызывал у всех, кто жил здесь.

Леонард лишь мирно вздохнул, выходя из комнаты и закрывая за собой дверь на ключ, что Хейс оставил в замке с внутренней стороны: здесь комната, что не была заперта, сразу становилась достоянием общественности, что сразу позволяло каждому зайти к тебе в гости и взять то, что первое попадётся на глаза.

Ключ дважды повернулся в замке, после чего послышался тихий звон, которого Леонард никогда не мог понять: едва слышный, очень быстрый звон словно внутри двери. Что за ним могло скрываться, учитывая, кому принадлежала эта дверь?

Он мирно поплёлся дальше по коридору, пока не дошёл до комнаты, в который поселили Ванессу.

Ему всегда было жаль эту девушку. В первую очередь из-за того, как гнусно с ней обошлась воля святых – развеять всяческие надежды на счастливое будущее, за которым она приехала в этот город, потом сдать в дом терпимости, из которого она позже уходит в уличную банду, где её учат грабить и убивать.

С ним в этом плане всё было более благосклонно, за что он серьёзно благодарил святую обитель с её обывателями.

«Один лишь Хейс называл это сказками» – вспомнил Леонард, когда наконец постучал по двери.

В ответ изнутри раздавалась лишь глухая, томительная тишина. Леонард постучал ещё раз, но уже гораздо настойчивее и громче, отчего хлипкая дверь слегка затряслась, но результат был всё тот же: никакого и намёка на чьё-либо присутствие.

– Опять гуляет что ли? – спросил он сам себя, после чего отошёл от дверей, в коридоре случайно столкнувшись с Рэем – тем самым главарём «Воронов», о котором ему рассказывали так много сказок.

– Это ты один из парней Хейса, так? – сразу спросил он, словно их нелепого столкновения и не было.

– Да, а что такое? – спросил Лео, сильно взволновавшись. Разговаривать с Рэем уже было чем-то из ряда «вон», так ещё и факт того, что тот заинтересовался, кто выступает начальником человека, с которым он просто столкнулся в коридоре.

– Куда-то собираетесь? Передача Говарда вроде произойдёт завтра. – спокойно ответил Рэй, глядя заинтересованным взглядом прямо в глаза Леонарда.

«Так вот почему Хейс говорил держать рот на замке для всех, кроме нашей группы!» – прокричал у себя в голове Леонард. Но тут же пришло другое осознание: в этом деле всё было не так уж и чисто, раз даже Рэй не может знать подробностей дела, на которое идёт группа.

– Да-а… – протянул Леонард, стараясь выиграть время, дабы придумать наиболее правдоподобную ложь, которая могла бы спасти всё их дело. – Хотели определиться с местом, где всё это пройдёт. Посмотреть, куда можно было бы расставить стрелков и всё такое. Вы же знаете Хейса. – наконец ответил Лео, глядя прямо в глаза Рэя.

Тот лишь мирно кивнул, после чего удалился, ничего не говоря. А за его спиной показались две фигуры: Эфариэль и Ванесса, всё это время наблюдавшие за диалогом Леонарда и главного босса «Воронов».

– Врать ты так и не научился. – спокойно сказала Ванесса, проходя мимо Лео и слегка щёлкая того по носу.

–Эй! – чуть-ли не прокричал Леонард, уже готовясь схватиться за нос, как по нему прилетел и второй подобный «щелчок», но уже от Эфи, которая уже направлялась вниз за Ванессой.

– Хейс просил собраться на первом этаже. Опять появилась какая-то работа. – спокойно сказал Лео, отправляясь дальше по коридору в комнату Гельвиха, главного «старичка» их группы.

Он постучал ободранными в боях костяшками по двери, которая почти сразу со скрипом открылась, являя взору внушительных размеров бородатое «чудо», волосы которого превратили всю это картину в некое «возвращение пугала».

– Тебе бы причесаться, друг мой. – сказал Лео, слегка ухмыльнувшись и облакотившись о стенку.

– А тебе бы перестать так со взрослыми разговаривать. – с лёгкой ухмылкой сказал Гельвих, хлопая своего друга по плечу. За всё время он привык к постоянным подколкам от товарищей касательно своего возраста, поэтому теперь уже научился относиться к ним, как к шуткам.

– Аа, это ты тут взрослый? Молодеешь, молодеешь же в обществе молоденьких девушек, педофил недоделанный. – спокойно сказал ему Лео, слегка посмеиваясь.

– От педофила слышу. Не ты ли полгода за девчушкой тринадцати лет бегал? – спросил его Гельвих, уже взяв в свои руки, на которых был ясно виден отпечаток тяжёлых работ.

Гельвих до сих пор помнил те дни, что он проводил в шахте: когда он уже не мог заниматься охотой на волков, а деньги, необходимые на лекарства, требовались постоянно, он решил пойти в место, где каждый человек был на вес золота: шахта. Только почему, он узнал слишком поздно, когда с ним подписали контракт на полгода работы.

Люди здесь умирали телегами: каждый день собирались конвои по несколько телег, вывозившие тела в леса, где их выкидывали волкам на растерзание. А контракты подписывались для того, чтобы люди, увидев всё это не пожелали сбежать на второй или третий день работ.

Воздух внутри тоннелей был невероятно тяжёлый: он словно сжимал твои лёгкие, не давая им полностью наполниться свежим воздухом, невыносимая духота, от которой кружилась голова и свет, столь тусклый, что легче было бы наверное работать в темноте, когда глаза привыкнут к ней.

Даже с таким светом, который должен был помочь, многие слепли, выходя из шахт: здесь были невероятно длинные смены: в любой другой шахте каждый работал по 8 часов, после чего выходил наверх, однако, в «Железном молоте» ты мог провести под землёй несколько дней, отчего солнечный свет становился для тебя сродни раскалённых спиц прямо в глаза.

Их спасало лишь одно: знакомство со стражей, к которой часто обращались с жалобами на эту шахту, а она получала свою пачку Сгин и делала вид, словно ничего и не произошло.

Там он проработал полгода, которые, вероятно, состарили его на несколько лет. На деле же ему сейчас было всего 22 года, однако, никто не давал ему моложе 25.

«Но это не меняло того факта, что Хейс, Ванесса, да все в этой группе – мелкотня, которая смеет мной командовать» – тут же эхом пронеслось у него в голове.

XII

Гельвих со всей силы бил киркой по блестящей жиле, откалывая от неё кусок за куском,  которые падали прямо ему под ноги. Эхо каждого удара проносилось по всему тоннелю, переплетаясь с каждым другим звуком, отчего по тоннелю шёл словно странный, ощутимый всеми костями тела гул. Он проникал внутрь, оставляя следом за собой противную вибрацию, что вызывала странные чувства, чем-то похожие на удар, но очень слабый.

Первые дни Гельвих сильно пугался его, потом он лишь раздражал его, а теперь – он уже и привык к нему, словно без него он никогда и не жил. Настолько они приелись его слуху, в связи с чем каждый день на поверхности – был одновременно и радостью, и проклятием, что он ожидал и принимал с нескончаемой радостью: голова не выдерживала без знакомой вибрации и звуков ударов, однако, расслабление мышц сильно радовало его, отчего приходилось пересилить глупый организм, что не желал принимать любые изменения в образе жизни своего хозяина.

«Я явно помру здесь, не иначе» – твердил он сам себе, не переставая бить киркой по жиле, что всё никак не кончалась и не кончалась. Руки Гельвиха невыносимо болели, отдавая странный ритм, что разносился приступами боли по всему телу, доходя даже до пальцев ног, что было странным: вроде работал он лишь руками, попутно напрягая спину, но жизненные силы покидали всё его тело.

У него осталась ещё та пайка, которую ему выдавали в начале дня. Хотя какого дня? Здесь он уже потерял счёт времени, совершенно забывая, день сейчас или ночь. Да и дело до этого не было: работали они почти не покладая рук, ровно до тех пор, пока ты не упадёшь от переутомления и тебя не отнесут в специально оборудованный лагерь под землёй, где все приходили в себя и либо отправлялись наверх по истечению своей «смены», либо шли дальше колотить кирками серые стены тоннелей, продолжая их и продолжая, создавая ещё больше работы для будущих поколений местных работников, что придут на смену им, как только они помрут или, если повезёт – навсегда покинут эти стены, уже, наверняка, пропитавшиеся кровью от тел всех работников, что погибли здесь.

– Гельвих Штиц, Петли Симбер… – разносились имена вдалеке, эхом распространяясь по всем коридорам. В эти долгие секунды вся работа в шахте замирала, каждый ждал услышать своё имя. Глухая тишина висела в воздухе, противно вибрируя и затухая, отчего каждое имя отчётливо слышалось, вселяя некоторую надежду наконец услышать и своё, что означало: ты выжил. Ты ещё имеешь возможность навсегда покинуть это место.

«Да,да, меня назвали!» – кричал у себя в голове Гельвих. Вживую он бы не смог этого сделать – силы уже покинули его, а к выходу он двигался лишь благодаря той радости, что ему принесло его имя, выкрикнутое из уст бездушного охранника на входе в шахту. «Врата в обитель тьмы» – так ещё порой называли эти ворота рабочие, когда уходили в свой "может быть, последний путь".

Он с трудом пошагал по грязному полу, пробиваясь сквозь пыль, что попадали в нос, рот и глаза, словно забирая их у Гельвиха на долгие, томительные несколько секунд, что могли стать для него последними.

Нога об что-то споткнулась, отчего Гельвих не удержал равновесия и громко шлёпнулся на землю. Он почувствовал вибрацию, что разнеслась по стенам вокруг. Сейчас ему следовало замереть и даже не дышать.

Часто из-за хлипких конструкций, что были установлены на этой шахте, из-за слишком сильного удара или громкого падения случались обвалы, приводившие к множеству смертей. Ужасных смертей.

Людей заживо хоронило под обломками балок и огромных камнях, расплющивая, отчего те превращались в огромные кучи фарша, который шёл на корм подземным монстрам, которые порой встречались даже в этих тоннелях и которых изничтожала охрана. Если тебе удавалось выжить после обвала – то ты оказывался в кромешной тьме, без еды, воды и чаще всего – тяжело раненый, отчего заражение крови забирало людей раньше, чем голод или жажда. Лишь единицы в год могли спастись после подобного.

Вибрация прекратилась и он, тяжело дыша и переваливаясь с ноги на ногу, встал. На него обратились глаза других шахтёров, стоящих вокруг: в них читался лишь безумный ужас, перехвативший у каждого из них дыхание. Никто не желал помереть в этом забытом святыми жителями обители месте.

Он решил посмотреть, об что он споткнулся, однако, лучше бы он этого не делал: прямо под его ногами лежал человек, точнее то, что от него осталось. Его грудь словно разорвало на части взбунтовавшимися рёбрами, что под напором огромной глыбы вылезли наружу, разрывая плоть и органы своего хозяина, последние из которых теперь украшали область вокруг тела. Конечности были погребены под камнями, из под которых порой виднелись ошмётки мяса и костей, а также кровавые ручейки, свидетельствовавшие о том, что парень умер не сразу, а спустя долгие несколько секунд невыносимой боли. Его глаза застыли в ужасе, но рот не мог выразить подобной эмоции: нижнюю челюсть и часть щеки сорвало падением другого камня, отчего ещё одна часть тела шахтёра лежала неизвестно где, словно её никогда и не было тут.

От увиденного Гельвиха свернуло, а остатки той еды, что он ел, наверное, вчера, быстро вывалились на изуродованное камнями тело. Он уже был готов свалиться ещё раз на землю, однако, вовремя подставленная на стену рука удержала его от падения. Другие рабочие даже не обратили внимания на картину – судя по всему, они уже были привычны к подобным ужасам этих тоннелей, что вселяли ужас в каждого нового работника, многие из которых уходили отсюда из-за профессиональной непригодности, которая появлялась в связи с тяжёлыми психическими расстройствами.

Его дыхание постоянно прерывалось, в связи с чем он не мог сделать даже того краткого глотка воздуха, что позволял ему прожить несколько дней под землёй.

Он и раньше уже видел тела умерших здесь, в тоннелях, но никогда ему не доводилось встречать настолько изуродованные . Он каждый день боялся оказаться на месте одного из них, а теперь, при подобных мыслях, попавших в его голову при взгляде на эту картину – он и вовсе потерял себя.

«Я не могу помереть здесь так. Просто не могу» – выгрыз зубами Гельвих у себя в голове, дабы никогда не забыть обещание, которое он сейчас дал самому себе. Он понимал, что оно схоже с чем-то невероятным, однако, возможным. Это обещание должно было ему помочь прожить здесь то время, что ему оставалось перед тем, как выйти из этих тоннелей и больше никогда в них не возвращаться.