Что изволите?

– Не всегда!

В разговор, не вступая в объяснения с Фёдором, вмешалась мама малыша. Она, грубовато потянула сына за руку, и он послушно поплелся за ней по аллее.

«Вся на нервах! И никакого счастья дома не водится! И опять виноваты эти мерзкие деньги или их отсутствие! Не повезло, наверно, малышу! А ведь интересный парень растёт!» – подумал Федор в силу профессиональной привычки.

Федор еще немного посидел, глядя понравившемуся мальчугану вслед. Затем надел форменную фуражку и направился в отдел, однако по дороге, спохватившись, повернул в сторону дома.

«Наконец-то, будет время отоспаться! – подвел он по ходу итоги прежней жизни. – А потом что-нибудь высветится! Не может быть, чтобы я не вырвался из очередного дерьма! Может, даже в выигрыше останусь!»

В этот миг Федор с болью подумал о семье. О том, что сегодня принесет в нее дополнительные проблемы, и сразу зарёкся: «Только бы жене не проговориться! Своими неудачами семью лихорадить – последнее дело для мужика! Оно и понятно! Как жене быть, если поймёт, что налаженная жизнь разлетелась вдребезги и придётся начинать какую-то другую, непонятную? Да и не закончилось пока ничего! И как долго продолжится, тоже не понять! В общем, не жизнь, а сплошной туман… Как Светлана всё это переживёт, если узнает! Один выход – молчать! Да и дела мои еще не столь плохи, чтобы слюни распускать!»

Он шел и уже увереннее думал:

«Значит, буду прорываться! Буду с боем прорываться сквозь завесу неизвестности и всякое дерьмо! Только бы не забыть, что на большие дела сгодится лишь тот, кто и один в поле воин, кто душой не переродился! Кто не заражен разрушительным мировоззрением – «что изволите». А любые враги наши могут не сомневаться: победа всё равно будет за нами! Пока не знаю, как мы этого сделаем, но победа обязательно будет за нами! Только бы перестать нам, наконец, заблуждаться, будто все вокруг – наши, будто все вокруг – свои, будто все вокруг – друзья, будто все желают нам добра, а не себе, но за наш счёт! Если с некоторыми нынешними «друзьями» как-нибудь сами не разберемся, останется нам только погибать! Уж в вопросах нашей погибели они нам непременно помогут, как бывало не раз!»

«Какой винегрет в голове!» – с усмешкой подумал о себе Фёдор.

11.

– Ты уже дома? – искренне удивился Фёдор, отворив квартиру и обнаружив жену хлопочущей за кухонным столиком.

Светлана обрадовалась приходу мужа и в ответ рассмеялась:

– Напугал ты меня, Федя! Налетел во внеурочный час, а я-то часто в это время дома бываю! Сейчас быстренько супчик доварю и за Сашкой сбегаю. А ты, Феденька, домой надолго? Неужели опять в командировку собираешься? А то, можем вместе сходить! Сын обрадуется! Очень уж редко мы его вдвоем из садика забираем!

– Согласен, пойдём вместе! Только поесть бы что-нибудь, а то в столовой не был…

– Так ты, Феденька, злостный нарушитель режима? Тогда вымой руки и быстренько садись за стол. У меня почти всё готово! Переодеваться-то будешь или в форме пойдешь… – донеслось из кухни.

– Переоденусь, пожалуй! – отозвался Фёдор. И, подумав, добавил. – Теперь я чаще буду в штатском ходить…

– Это с чего же? – среагировала Светлана. – У тебя изменения по службе? Надеюсь, приятные…

– Конечно! – без энтузиазма подтвердил Федор из ванной и, чтобы уйти от дальнейших вопросов, уточнил. – Как у тебя на работе?

– О! Как в таких случаях моя бабушка восклицала: «Что-то в лесу сдохло!» Давненько ты моими делами не интересовался, Феденька! Впрочем, у меня-то всё как обычно – пенсионеры на приём толпой идут, как раньше ходили на первомайскую демонстрацию, – а у тебя, чувствую, что-то случилось! Выкладывай-ка!

Федор всегда удивлялся женскому чутью, но теперь Светлана вообще на пустом месте его так легко раскрыла! Не имея ни одного факта! «Чудеса! – восхитился он. – Вот кому «следаком» работать! Хотя, нет! Иные женские особенности вряд ли помогут им в нашем грязном деле!»

Когда Федор приступил к еде, Светлана как бы невзначай повторила вопрос:

– Так что произошло, Феденька? Ну, от меня-то не скрывай! Всё равно когда-нибудь сказать придётся! Не зря же меня странный сон всю ночь преследовал. Будто я в автобусе ползала по полу и в потёмках собирала свой золотой браслет от часов, которые ты мне подарил. Часы-то быстро нащупала, а с кусочками браслета…

– Вечно тебе что-нибудь необъяснимое снится, вселяющее ужас! Но у меня действительно ничего не произошло! Просто вывели за штат. На время. Но то, как это сделали, меня оскорбило, потому я намерен увольняться.

– Феденька, тебя одного вывели?

– Сам не знаю…

– Значит, одного! – подтвердила свою догадку Светлана. Она взяла ладонь Федора в свои руки и шепотом произнесла:

– Феденька, я тебя очень люблю… Я очень уважаю твою честность и обостренную порядочность… Но иногда мне кажется, будто ты совсем не от мира сего! Ты там, у себя, опять справедливость устанавливал? Я же права? Ведь опять с кем-то сражался? Боже ты мой! Ну, когда ты поймешь, что с мельницами воевать бесполезно! Их можно только сжигать! Но разве у нас с тобой есть такая возможность? Нет? Тогда зачем ты вызываешь огонь на себя, на меня и на нашего сына? Я знаю, как мудро ты всегда поступаешь, как справедливо, как ты строго судишь самого себя, но нельзя же весь мир считать на это способным! Не все же люди такие! Мало таких людей, Феденька! Совсем мало! Все вокруг тебя живут так, словно весь мир им всё должен, а они никому и ничего! Ну, разве ты сам это не знаешь? Тогда зачем…

– Светик, ты со мной говоришь как с идиотом!

– Нет! Нет! Ты у меня самый-самый! Но разве ты не понимаешь заранее, что не справишься с ними. Не справишься со всеми! Ты один, а они объединены общим смыслом жизни! Они – все вместе!

– Я и не борюсь со всеми! С чего это ты взяла? Я лишь пытался нормально исполнить свои служебные обязанности! Только и всего! Может, скажешь, мне не следовало их исполнять? Тогда вообще кому и зачем я служу? И как после этого мне себя уважать, если в сложных ситуациях я не работаю, а лишь имитирую, прикрываясь чем угодно? Не мог я иначе, Светланка! Понимаешь? Если даже друзья предают… Если даже друзья живут по гадкому принципу «что изволите?»

– Ну, кто тебя предал, Феденька? Уверена, ты всё сильно драматизируешь! Ты же, я тебя хорошо знаю, с детства пропитался героическими книжками и кинофильмами и потому уверился, будто в мире всё должно быть идеальным! Но так случается редко! Разве, в виде исключения! Потому ты, Феденька, всеми вокруг тебя недоволен! Ты даже всех исторических личностей, которые давно признаны героями, готов осудить, посадить и даже расстрелять! И права на защиту им, даже мертвым, не оставляешь! Ну, что ты на меня так смотришь? Разве я не права? Разве Петр Первый в твоих глазах, как и Екатерина Вторая, – не гнусные немецкие кровососы и палачи русского народа! Кутузов – похотливый и скользкий бездарь… Даже Суворова, и того ты не уважаешь, поскольку он, – и откуда ты это взял, – захватил Пугачева, опираясь на продажных негодяев из его окружения, доставил к месту казни и, тем самым, повернул историю Руси в постыдном направлении, которое теперь принято обобщенно называть Россией… Разве не твои слова? Туристы у тебя – это саранча или мигрирующие идиоты, спутавшие путешествия с паломничеством и суетящиеся для галочки в своей памяти: «Вася был и здесь!». Я уже не стану произносить твои эпитеты в сторону многих известных современников! А разве не ты мечтал утопить всех рекламщиков в самой грязной луже?

– Да, разве только я об этом мечтал и мечтаю? – принялся защищаться Фёдор. – Они давно всем мыслящим существам ненавистны! Потому что нечего нормальным людям жизнь портить!

– Ну, вот! Опять из-за пустяка заводишься! И-де-а-лист! И не понимаешь, что рекламщики тоже себя считают нормальными людьми! Пусть они и ошибаются, но хотят жить как люди!

– Почему идеалист? Второй раз за день! Вы будто сговорились! А рекламщикам следует заниматься общественно полезным делом, а не людей обманывать! Все они – мошенники, давящие людям на сознание для извлечения торгашеской выгоды!

– Федя, как же им, оставаясь самими собой, заслужить твоё уважение?

– Светик! Неужели на эту тему и нам с тобой нужна дискуссия? Будто сама не знаешь? Моральная и прочая нечистоплотность абсолютно несовместима с понятием настоящий человек! Даже если подразумевается самый обычный, самый простой человек! Всех этих подхалимов, проходимцев, карьеристов, изменников, то есть, «что изволите», считаю и буду всегда считать отходами человечества. Без них жизнь нормальных людей была бы намного приятнее, безопаснее и продолжительнее. К тому же они составляют реальную пятую колонну. Только и ждут удобного случая, чтобы с нами покончить и перетащить сюда Запад с его шмотками! Скоро они нас всех предадут, поскольку считают, будто только так жить и надо! Будто они особенные личности, прямо-таки с большой буквы, и потому имеют право жить за счет остальных людей! Я с такими инвалидами души до сих пор боролся, и буду бороться всегда! Всеми законными способами!

– Милый ты мой! Пока счёт не в твою пользу! – подзадорила Светлана.

– Пусть так! Но это не значит, что я сдамся им живым! Моими идеалами всегда считались только те люди, которые не прогибались, спасая свои шкуры, никого не предавали ради корысти, а до конца стремились исполнить свой долг! Даже, погибая! Такие идеалы у меня и сохранятся, насколько бы не просела мораль нашего загнивающего народа, давно, в основной своей массе, низко павшего. Зачем об этом говорить?

– Федя! Ты меня пугаешь? Ты прямо фанатиком каким-то становишься! Это ведь чересчур серьезное заявление! Все не в ногу, один ты… Тобой могут заинтересоваться психиатры. Уж, извини меня, но я тебя боюсь! Ты скоро и меня начнешь считать моральным уродом! Или, как ты выражаешься, «что изволите». Разве не так? Я ведь тоже исполняю всякие гадкие распоряжения главврача и других медицинских начальников! А ты прикажешь мне лечь на амбразуру? Да? Мне тоже приходится соблюдать эти дикие двенадцать минут на пациента! Приходится выписывать пенсионерам лекарства, которые лекарствами не являются или же, как минимум, меркантильно продавливаются кем-то сверху, то есть, обогащают наше медицинское руководство! Приходится вместо реальных диагнозов писать, черт знает что! Грипп нельзя! Рак нельзя! Да мало ли, чего нельзя и что надо, вопреки здравому смыслу и статистике! Да! Чересчур здоровеньких больных приходится запугивать, чтобы подтолкнуть лечиться в нужной нашему руководству платной клинике. Кого-то приходится гонять по кабинетам для дозапугивания! Ну, что Федя? После моей исповеди ты начнешь и меня презирать? Или я тоже должна безоружная идти на баррикады? Должна со связанными руками сражаться за справедливость? Сражаться, чтобы непременно погибнуть? Ведь меня же первой пулей… И не промажут, поскольку других дураков, кроме меня, в таком случае у нас не найдется! Уж это мне лучше всего известно! Ты даже не знаешь, что позволяют себе многие мои коллеги при ничтожной официальной зарплате!

– Ладно, ладно! Будто я ваши медицинские кланы не знаю! Есть мафия стоматологическая, есть фармакологическая, кардиологическая, офтальмологическая, венерическая… Какая ещё? Та, которая так называемым СПИДом заведует и промышляет? И это притом, что среди врачей всегда встречались отдельные самоотверженные ангелы! Они даже опыты опасные на себе ставили! Умирали сами, лишь бы медицину вперед продвинуть, лишь бы узнать, как людям от болезней освободиться! Но большая-то часть медиков насквозь меркантильна! Она даже обрадовалась, когда настоящую медицину принялись превращать в сферу услуг! Вымогать-то стало проще! Ведь всем вдолбили бредовую идею, будто за всё надо платить! А ведь мы давно своими налогами и недоплаченной зарплатой заплатили троекратно! Вот только что ты спрашивала, как моё уважение заслужить? Будто сама не знаешь! Критерий-то предельно прост. Если человек не стелется под начальника, а старается нужное всем дело сделать так, чтобы не стыдно людям в глаза глядеть… Я сейчас вспомнил своего начальника курса, Титова Петра Пантелеевича. Вот это был человек! Ты ведь знаешь… Интересно, что сначала на наш курс набрали сто тридцать пять курсантов, но к выпуску от них осталось всего семьдесят восемь! Один погиб, двое ушли по болезни, а пятьдесят четыре отчислены! Кто-то по неуспеваемости, но в основном, из-за хронической недисциплинированности, безалаберности, моральной нечистоплотности, неприспособленности к трудностям, неумению ладить с людьми, даже из-за мелкого воровства у своих же товарищей! Всё это – признаки полной профессиональной непригодности! Но ведь каждый курсант обходится государству очень дорого! Скажем, как четыре студента-бюджетника! Представляешь, большие деньги затрачены, а курсант отчислен! Его уже нет! Как нет и тех денег, которые пошли на его обучение, питание, обмундирование, вооружение и даже денежное довольствие! В кадрах рассчитывают через несколько лет встретить молодого офицера вместо ушедшего на пенсию или погибшего, но теперь-то его не дождутся! Будет вакансия, которую некем не закрыть! Не брать же случайного человека с улицы? Да и денег больше нет! Кто виноват? Конечно, легче всего виноватым сделать начальника курса! Плохо работал, плохо воспитывал, плохо убаюкивал… Но мы-то знаем, как наш Петр Пантелеевич работал с нами, а если уж наметил кого-то на отчисление, то для государства это было куда лучше, нежели потом от негодяя избавляться, но уже в форме офицера! Его ведь запросто не уволишь!

– То-то у вас в МВД теперь все ангелы! – не удержалась Светлана.

– Ну, вот! Приехали! Ты пойми, что Петр Пантелеевич мыслил по государственному! Всего-то капитан, а целенаправленно работал именно в интересах своей страны, не допуская в органы гнильё, в то время как генералы безропотно исполняли, что от них сверху требовали, не переживая за дело, не вникая в суть проблемы. Всяким политработникам, воспитателям и кадровикам подлинные результаты обучения молодёжи были безразличны. Озабоченный вид они, конечно, принимали! И щеки для важности в нужные моменты надували! Но важнее всего для себя они считали аккуратно заполнить все бумажные таблички, чтобы без пропусков было, потом поставить везде галочки, красиво расписаться, а дальше – хоть трава не расти! Истинные «что изволите»! Верхам угодили, а дело загубили! Потому нашего Титова они терпеть не могли и пакостили ему при любой возможности. А сверхнормативное отчисление курсантов давало им для этого точку опоры. Потому сыпались на Петра Пантелеевича и взыскания, и предупреждения, и увещевания, и угрозы, и всё, что было в силах ближайшего начальства. Потому по службе, где он оказывался лучше остальных – там его прятали в тень, замалчивали все успехи. Где слегка оступался – там раздували до вселенских масштабов!

– И чего же он добился, воюя со своим начальством?

– Нашего уважения, прежде всего! А это совсем немало! А начальство его, можно сказать, опасалось, то есть, сторонилось! Потому в главном Петр Пантелеевич всегда мог поступать, как велела совесть. И это опять – совсем немало! И для дела, и для самоощущения!

– Допустим! Но герои всегда одиноки! Где ещё таких героев, как твой Петр Пантелеевич найти? – усомнилась Светлана.

– Героев вокруг нас как раз много, но они всегда скромны, потому и незаметны. А я теперь говорю лишь о тех немногих людях, за которых ручаюсь. Знаешь, вспомнил вдруг… Спустя пару дней после того, как я батю схоронил, подошел ко мне незнакомый человек. Тоже – батиных лет. Теперь уже дед, пожалуй. И выразил он мне соболезнования. Как-то проникновенно это у него получилось, потому я не стал делать вид, будто куда-то тороплюсь. Я в те дни вообще потерялся и просто не знал, куда мне следует торопиться. И он не стал говорить дежурных фраз – только непосредственно об отце. Сказал, что знал его с фронта. Ты только представь себе этот срок? Он сказал мне, что всегда считал батю воистину великим человеком. Так и сказал – великим. И пояснил – величие человека ведь не в должностях – оно в человечности! Величие в том, что твой отец никогда, даже в самой тяжелой или щепетильной ситуации, себя не уронил. Он никогда себя не выпячивал и не ловчил. Всегда работал в интересах дела или в помощь кому-то, кто сам не справлялся. Себя же, казалось, вспоминал в последнюю очередь. А такое редко кому удаётся! Притом он не казался ангелочком или повидлом. Нет! Он был уверенным и сильным человеком, не только способным сражаться, но и сражающимся, если видел в том резон, если считал, что страдает справедливость. Потому люди к нему и льнули. Рядом с ним даже слабак становился увереннее, сильнее и решительнее. Он заряжал окружающих своим пониманием жизни! Он строил вокруг себя правильную жизнь, жизнь не животную, как теперь, а людскую! И люди, уважавшие отца, в этом ему помогали. И жизнь действительно приобретала возвышенно братский характер! Не могу тебе объяснить, что сам понимаю…

– Что-то раньше ты мне не рассказывал о той встрече…

– Как-то не приходилось… Так вот. Однажды, рассказал мне тот дед, они с моим отцом встретились в одном народном суде. Случайно! Через много лет! И оба оказались в должностях народных заседателей. Может, ты не знаешь, была такая практика в советское время. Неплохая, между прочим, практика! Народных судей тогда назначали от различных организаций, точнее, всем коллективом выбирали – либо самых честных, либо самых ненужных, чтобы с глаз долой. Ведь всякое и тогда в жизни случалось! А дело в тот раз попалось им необычное – утрата табельного оружия каким-то командировочным офицером. Он-то и не задумывал ничего незаконного – другие были времена. Утрата пистолета считалась ужасным происшествием! На всю страну. Всей страной и начинали искать. Это сегодня, куда ни глянь, всюду черный зрачок ствола на тебя смотрит! Тогда даже бандитам такое не снилось! Так вот, тот офицер дела свои в городе доделал, но умаялся за день со всеми его заботами, вот и задремал где-то в парке. На уединенной лавочке… Непроизвольно задремал. Ему показалось, будто всего на несколько минут, но когда проснулся, пистолета не обнаружил! Расследование оказалось коротким, а пистолет не нашли. Хорошо ещё вышло, что офицера судили народным судом, а не военным. В его состав входили два народных заседателя, таких же, как мой батя, а третьим у них был председатель – кадровый судья! Но именно он, конечно, всему среди них голова, хотя решение принималось голосованием всех трех членов суда. И все голоса имели равный вес. Да только больший спрос, как ни крути, всё равно с председателя. Ведь именно ему придется отчитываться перед высшими инстанциями за неправильный приговор и прочие помарки-недоделки. Потому он привычно повёл дело к тому, чтобы впаять офицеру максимальный срок за неумышленную утрату… В этом случае к самому судье претензий сверху, конечно, не будет. Ещё и похвалят! Проявил строгость и принципиальность! А человеку, между прочим, восемь лет! Представляешь! Живет человек честной человеческой жизнью и вдруг засыпает где-то из-за усталости, а просыпается уже преступником. Его нормальная жизнь, как расплата за случайный сон, начнется лишь через восемь лет! Ужас, если на себя такое примерить!

– Так-то оно так, но ведь он действительно виновен! Проморгал, и тем самым, способствовал… Ведь так у вас говорят?

– Ну, что ты, Светка? Ведь преступного умысла не было! Только халатность? Да и ее можно оспорить! Кто-то же должен был несчастного офицера к любой воинской части приписать, где есть оружейная комната и место для отдыха, но не сделали этого! Значит, не вина его, а беда его! А ему за это, раз – и восемь лет впаяли!