Ангелы

– Чего вам надо бы тут сделать полезного Бога ради?

– А вы кто?

– Раб Божий. Зарок дал служить людям за так. Че делать?

– Не знаю. Я джинов себе по-другому представляла.

– А мы и не джины. Говори чего надо, а то в другой двор пойду.

– Не надо в другой. Мне много чего надо. Вот кровати для детей двухэтажные – две, и для малыша, с перильцами – одну. И окна есть разбитые – заделать. И хочу курятник с курами – большой, а петух, чтобы оранжевый, как солнце и звонко-звонко пел по утрам. А еще корову белую и рога у нее, как лира. И молоко сладкое-сладкое. А еще огород с овощами, чтобы всю зиму свое кушать. И яблони надо обрезать, и груши, и сливы – чтобы варенья было на всех этрусков. Да, еще смородину и малину! И облепиху! Вот…

– Не много хочешь. Сделаем.

– А я еще не все поняла, что хочу. Ты, джин, погоди. Мне еще что может в голову прийти. От столового сервиза, до мира во всем мире.

– Не переживай, хозяйка. Все сделаем, только по очереди. Наше дело служить, а твое не тужить.

Черный человек в остроконечной шапочке щепку во дворе подобрал и в дом вошел, мерки для кроватей снимать. Агния, почему-то, села. Одной рукой за живот, а другой за голову взялась.

.11

Да станут твоими сто путей (на санскрите «тудже нас танете сатапати»). Скорее проклятье, чем благословение. Вячеслав споткнулся о камень, а Девясил воздел руки и возопил:

– Дольмен! Я вижу дольмен! Скорее, идемте же туда!

– Вот те серые камни – дольмен?

– Конечно же! И как хорошо сохранился. Быстрее.

На небольшом пригорке, что одной стороной круто осыпался к речке, а другой полого уходил в долину, среди тоненьких молодых буков корячилось сооружение из серых каменных плит. Три толстых стены и плоская крыша. Обломки четвертой вросли в землю. Кто-то, когда-то разбил ее, дабы познать, что внутри.

Вместо разбитой стены вход занавешивал потерявший от непогоды цвет кусок брезента. Внутри дольмена этруски нашли большое эмалированное ведро, обложенное красным камнем кострище и лежбище – толстый слой старого лапника, накрытый рваным одеялом.

– Да кто же это посмел! Да это же… это… это оккультная святыня! Здесь узел невидимых миру энергий! С помощью этого дольмена можно выходить на связь с посвященными высших степеней! А здесь какое-то рыло кашу в ведре варило.

– А может это, ну, посвященный высших степеней?

– Я бы почувствовал посвященного. Волхвы такое чувствуют. О, я тут остаюсь. Прошу вас зайти ко мне домой и передать моим дочерям следующее. Раз в сутки, утром, пусть приносят сюда воду и еду. Да, пару одеял, спички, фонарик, мою специальную мандалу и мои специальные четки пусть тоже принесут. Носки шерстяные. Ну пока все. Идите немедленно. Вам может быть нанесен вред. Непосвященным вообще не стоит подходить к дольмену ближе трехсот метров. Все. Идите, ничего слышать не хочу. И видеть.

И волхв вытолкнул Вячеслава из узла невидимых миру энергий, задернул брезентовый полог и замер под каменным сводом в позе утроенной чуткости. Вячеслав не успел намекнуть Девясилу, что грибы неплохо бы поделить. Собирали-то вместе, а складывали-то в одну рубашку. А еще, он не успел обратить внимание посвященного на процарапанный в камне над лежбищем православный восьмиконечный крестик.

Утешился этруск по дороге домой на полянке с огромными боровиками. Вячеслав не знал грибов, но это были именно боровики – большие, крепкие и очень съедобные. По примеру Девясила он снял рубашку, застегнул на все пуговицы и завязал узлом у воротника. Наполнив этрусский мешок, Вячеслав вышел из леса.

Волхвушек он застал не одних. Они поили травяным чаем гостя – огромного мужика совершенно не этрусского вида. Мужик Вячеславу обрадовался и представился верховным князем-правителем всех этрусков северного полушария Богуславом Мравинским.

– Мы, Мравинские три тысячи лет уже традиционно князи-правители. В роду у нас всегда по мужской линии один сын Богуслав, и один долг – служить благу Этрусии.

– Князь нам картошки принес, – произнесла зеленая с искорками.

– Настоятельно рекомендую всем этрусским семьям покопаться в заброшенных огородах. Мы с сыном нашли картошку и чеснок. Картошка мелкая. Наверное, выродилась. Необходимо создать посевной фонд!

– А у вас что? Грибы! Какие красивые.

И зеленая с искорками отобрав грибы у вновь пришедшего рассыпала их на столе.

– Девочки, перебирать! Мыть и чистить. Будем варить суп. А вас как зовут?

– Вячеслав…

– Какое красивое имя. А нас Маша, Даша и Тамара.

– Спасибо. У меня поручение от вашего отца.

И Вячеслав рассказал о дольмене, и о пожеланиях волхва.

Мравинский был счастлив.

– Теперь в Этрусии есть свой отшельник! Власть светская и власть духовная. Возрождение! Настоятельно рекомендую всем этрускам нести сюда от своих столов, что кто может, а девушки будут навещать нашего оракула и передавать нам его откровения!

– Да, конечно, но я все-таки пойду. Там дома жена и дети одни. До свидания. Рад знакомству.

Грибы было жалко. Даже не грибы, как предмет, а общей, семейной радости по поводу необычной еды. Однако величие Этрусии, каким-то неуловимым образом, зависит от щедрой раздачи всего всем, и прямо противостоит любой, даже самой невинной, алчности. Вячеслав о величии много не знал, но всякий раз, как и теперь, нес домой острое ощущение чистой совести.

.12

Без осознания Бога, как реальной, везде и всегда присутствующей, неравнодушной, любящей Личности, нет и неравнодушного ко всему и всегда любящего человека. Вообще, нет любви, как принципа, если Бога нет.

Общее благо не ради любви, а ради удобств – бессмыслица, которой засеяны сейчас многие и многие головы, избравшие свободной волей себе в удел брюшко, членчик, и мозговую тщу. Жаль, что удел сей в могиле сгниет у каждого в свой срок, но у всех неизбежно.

Чудом необходимо признать неосознанно любящих, тех, кто живет по Евангелию, а о Евангелии и не слышали. Что заставляет неверующего поступать против собственных выгод? Говорят, генетическая память, то есть верующие предки. А еще, говорят, совесть, то есть глас Божий.

Агния плакала. Рыбы, которых принесли дети, сверкали и пахли травой. Сковородку нашли, но не было масла. Ничего, она испечет их на костре. Муж смотрел так, что невозможно было не плакать. Дети галдели и носились по двору так, что невозможно было не плакать. Закат над долиной был такой, что невозможно. Агния плакала от любви.

Черный джин построил кровати и заменил фанерками разбитые стекла. Он действительно ничего не взял взамен, даже хозяйкино «огромное спасибо» попросил отдать кому-нибудь другому. Сказал, что придет утром и исчез.

Ра и Лю пытались объяснить маме что-то про кислород, что-то про вывернутых наизнанку рыбок, что-то про белую мякоть в зеленых орехах и о горьких ореховых червяках, и о скользких камнях под водопадом, и еще о многом невероятно важном. Закат же мешался с дымом костра и во всем была простая, как удар сердца, как красное яблоко, правда.

.13

Дорога – часть речи зависящая от ударения. А на Руси сейчас и дороги лучше, и дураков меньше. Повывела дураков эпоха дикого рынка. Одно из самых прекрасных туземных качеств – доверчивость, что среди белых долихоцефалов только у русских до последнего сохранялась, канула в сказку.

В языке лишнего нет. Без до-верия, и вера не придет. Потому дураком доверчивого только бессовестный назовет. Не надо бы дикому рынку на Руси русских калечить. Не полезно цивилизованным людям в дикостях участвовать.

Красная «копейка» с холодильником на крыше шла по трассе «М4» Москва – Краснодар – Новороссийск. На подходе к станице Павловской, что у развилки на Владикавказ, на дорогу вышел страус. Страус был большой, а голова его была маленькая. Он напал на красного ревущего зверя, что бежал быстро, но был ниже, а значит слабее.

Страус умер, а копейку вынесло за обочину и положило на бок. Когда Рудомаха очнулся, он лежал возле мертвой птицы. Два натуральных армянина тихо спорили на неизвестном языке. Один, что повыше, опирался на длинную палку с петлей на конце. Рудомаха сел и застонал.

– Жив, дорогой! Не плачь, сейчас трактор будет, сейчас все будет!