Смейся, паяц!

– Ценю за откровенность. Значит так: есть места в ГУШОСДОРЕ при Совете министров, есть ещё и…

– Что такое ГУШОСДОР, не знаю, – прервал его я, – но Совет министров меня устраивает. Какие там должности?

– Старший инженер проектно-сметной группы и просто инженер.

– В чём между ними разница?

– В окладах: сто десять и девяносто.

– Конечно, я хочу старшим.

Он протянул мне направление.

– Подозреваю, что в вашем лице Гушосдор приобретает уникального работника. Желаю удачи!

Когда назавтра я вошёл в отдел, где размещалась проектно-сметная группа, меня встретили аплодисменты и радостные выкрики: «Здорово, Канева!», «Привет, Шурик!» – половина отдела состояла из выпускников нашего института. Мне сразу стало радостно и спокойно. И началась моя инженерная деятельность в Главном Управлении Шоссейных Дорог (Так расшифровывалась загадочная аббревиатура ГУШОСДОР).

Нашим отделом руководил полковник в отставке по фамилии Завадский, человек без лба – его причёска «ёжик» начиналась сразу от бровей. Он пытался насаждать в отделе воинскую дисциплину и порядок: никто без разрешения не имел право до перерыва или до конца рабочего дня даже на минуту отойти от стола или от кульмана. Естественно, мне это сразу не понравилось: чтобы наладить контакты с редакциями газет и журналов, с эстрадой, с театрами, мне надо было посещать их именно в рабочие часы. Посоветовался с ребятами, и мы разработали специальную систему, в которую вовлекли массу народа. Я приходил на работу, вешал свой плащ, или пиджак, или пальто (в зависимости от погоды), раскладывал на столе свои расчёты, оставлял незавершённую строчку, клал рядом авторучку и исчезал на пару часов. Когда Завадский входил в нашу комнату и интересовался, где я, ему объясняли, что я только что, буквально секунду назад, пошёл за каким-то справочником в нашу техническую библиотеку, которая находилась в другом корпусе. Подождав минут двадцать, Завадский звонил в библиотеку и просил позвать меня к телефону. Девушка-библиотекарь сообщала ему, что я только что, буквально секунду назад, был вызван в комитет комсомола по поводу выпуска стенгазеты (которую, конечно же, на меня сразу навесили). Когда ещё через полчаса шеф звонил в комитет комсомола, там ему тоже отвечали, что я, буквально секунду назад, ушёл на склад за красками для газеты. Устав звонить, Завадский надевал пальто и шёл ловить меня на складе. Естественно, и там ему сообщали, что я только-только ушёл. Во время его отсутствия я проскальзывал на своё рабочее место, делал измождённое расчётами лицо и, когда он возвращался, я набрасывался на него с упрёками за его отсутствие, именно тогда, когда мне, молодому специалисту, нужно с ним посоветоваться!

Вообще, с моим приходом, его жизнь явно усложнилась. Он стал постоянным героем моих фельетонов в стенгазете и куплетов и пародий на вечерах отдыха, которые я регулярно организовывал и вёл. Я сочинил о нём целый сериал под общим названием «Та Завадскaя проходная, что в люди вывела меня» А со временем его ждал ещё один сюрприз. Но начну с предыстории.

За первый же месяц я наладил контакты с газетами, которые стали охотно публиковать мои рассказы и фельетоны. Параллельно я написал весёлое обозрение «Алма-атинские яблочки» и небольшой коллектив артистов его успешно исполнял на эстраде. Однажды меня вызвал к себе начальник нашего ГУШОСДОРа. Я вошёл в его кабинет, не сомневаясь, что меня ждёт большой разнос, который я, если быть честным, конечно же, заслужил. Каково же было моё приятное изумление, когда он сказал, что с интересом прочитал мой рассказ в газете и что вчера побывал на моём обозрении и получил удовольствие – он гордится тем, что я работаю у него в Управлении. Нуждаюсь ли я в его участии?.. И вдруг в голове моей сверкнула дерзкая, нахальная мысль:

– Знаете, когда писатель работает в редакции журнала или в издательстве, ему предоставляют творческий день в неделю. Нельзя ли и мне иметь такой творческий день, тогда я смогу больше написать?

Мой собеседник развёл руками:

– Но мы же не издательство.

– Верно, – согласился я. – Там творческий день дают без вычета зарплаты, а я прошу за свой счёт, пусть эти дни мне не оплачивают.

Начальник растерянно посмотрел на своего зама, который присутствовал при разговоре:

– Неожиданная просьба. Что скажешь?

Тот перевёл взгляд на меня. Я понимал, что от его ответа зависит решение, поэтому в моих глазах зажёгся такой кричащий призыв о поддержке, что он промямлил:

– Ну… Если с вычетом зарплаты… Я думаю, можно.

Так я получил «добро». Примчался к Завадскому и сообщил ему эту приятную новость. На лице у моего шефа застыло такое недоумение, как у пятикантропа, увидевшего расчёску.

– Я не совсем понимаю… Что значит «творческий день»?..

– Это значит, что восемь часов в неделю я могу официально не работать.

С этим же выразительным выражением на лице Завадский молча поднялся, ушёл в свою комнатушку и там долго разговаривал по телефону. Конечно, он звонил начальнику Управления, чтобы удостовериться, что я это не выдумал. Когда он вернулся, мне показалось, что от напряжения мозгов его лоб ещё уменьшился, и ёжик уже начинался не от бровей, а от ресниц.

– Какой день вы выбираете для прогулов… то есть, для творчества? Понедельник? Вторник? Пятница?…

Он думал, что всё так просто. Ан, нет!

– Я не стану брать один день целиком, – сообщил ему я. – В моём творческом дне восемь рабочих часов, так?

– Так, – согласился он.

– Ну, вот. Если их разбить на четыре части, получится по два часа в день. Так?

– Так. – Он уже был совершенно заморочен.

– Значит, четыре дня подряд, я имею право уходить на два часа и возвращаться на рабочее место. Правильно?

На Завадского уже жалко было смотреть – он выглядел, как победитель конкурса идиотов.

– В общем, да… Но как же… Как же я буду вести учёт?

– А вы заведите специальную тетрадь приходов и уходов Александра Каневского. Графа «ушёл», графа «пришёл» – и отмечайте.

Он всерьёз принял мой совет, расчертил страницы тетради на недели, дни и часы, проставил числа на год вперёд – он думал, что я там задержусь надолго. Но ему повезло… Впрочем, об этом позже. А сейчас – немного о моём быте и личной жизни.

Квартиру я снял потрясающую: туалет во дворе, мини-прихожая, в которую были втиснуты печурка-лилипутка и малюсенький столик, похожий на вытянутую табуретку: на нём, кроме одного блюдца, больше ничего не помещалось. Поэтому весь свой «сервиз»: две тарелки, две ложки, две вилки и два ножа – я держал в авоське, которую подвешивал к печурке.

И ещё была дверь, ведущая в комнату размером два метра на полтора: там стояла только тахта и были вбиты в стенку четыре гвоздя, на которых висела вся моя одежда – пятый гвоздь уже не помещался. У этой комнаты-тахты было одно неоценимое достоинство: те, кто в неё входили, вынуждены были сразу ложиться, что очень облегчало мне мою личную жизнь. Традиционный вопрос: «Кто вчера был у тебя в гостях?», адресованный ко мне, звучал уже несколько изменено: «Кто вчера лежал у тебя в гостях?»

Даже участковый, который пришёл штрафовать меня за то, что я не чищу снег под своим окном, тоже вынужден был писать протокол лёжа. Конечно, такую ситуацию грех было не использовать, моя комната-тахта не простаивала ни одну ночь, сквозь неё прошло множество девиц, разных расцветок и весовых категорий, но они там долго не задерживались, вернее, не залеживались.

Пока не появилась Лика.

ЛИКА

Яполучал почту на Главпочтамте. Ещё в первые дни приезда, стоя у своего окошка, почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернулся и увидел девчушку лет восемнадцати, которая тоже получала письма в соседнем окошке: точёная фигурка, пшеничные волосы, короткая стрижка, чуть вздёрнутый нос и озорные-озорные глаза, которые, казалось, искали, чего бы такого учудить. Она была похожа на мальчишку, и стояла в окружении мальчишек, и одета была, как они: узкие брючки, кеды, спортивная куртка и фуражка, сдвинутая на бок. Когда я обернулся, она резко отвела взгляд и залилась краской.

Потом, когда бы я не приходил на почтамт, у соседнего окошка появлялась она со своей мальчишеской свитой. Я заметил, что с каждым разом её окружение редело и однажды она подошла к своему окошку уже одна. Опять несколько раз метнула в меня взглядом и, наконец, решившись, подошла и поздоровалась.

– Здравствуйте! – ответил я. – Мы стали с вами здесь часто встречаться.

– А я уже знаю, когда вы приходите за почтой, и жду вас.

Это признание было так неожиданно, что я даже чуть растерялся и, чтобы скрыть растерянность, спросил:

– Как вы избавились от своей свиты?

– Я им запретила приходить, сказала, что вы мне очень нравитесь и я хочу с вами познакомиться.

Это уже был призыв к действию.

– Пойдёмте, – предложил я. Она радостно согласилась:

– А куда мы пойдём?