Чеченские рассказы

У маршруток девушка с длинными ногами под короткой шубкой заигрывала с водителем. Девушка обернулась и оказалась некрасивой.

Дорогу перебегали школьники и собака. Загородив тротуар, солидный армянин в норковой шапке с достоинством ел пирожок. Его обходил идущий в закусочную капитан Борисенко.

«Нужно было взять сто», – подумал Кудинов, отхлёбывая ёрш.

В Ведено

На траве, расстегнув кителя под апрельским солнцем, полулежат старший лейтенант Лихолат и майор Сосновников.

Сосновников, помятый и красный, говорит Лихолату, маленькому и сердитому:

– Вышел приказ: всем чернобыльцам орден Мужества. Мне Обойщиков: «Пиши наградной»… Мы с Полуэктовым. Водки. Захреначили наградной… Посылаем… Звонит Обойщиков: «Ты чё-то слабо написал. Не тянет на Мужество. Перепиши»… Я Полуэктова. Водки… Захреначили новый наградной. Посылаем… Звонит Обойщиков: «Ты чё охренел?! Тут как минимум на Героя, а максимум ещё награду не придумали такую. Перепиши»… Я Полуэктова, водку. Хренячим средний наградной. Отправляем… Ни ответа, ни приве…

– Восьмая командировка!.. – перебивает Лихолат, – Да… я в атаку не ходил… Но делал… что надо делать… задачи-бля… Хоть бы нахер «За охрану общественного порядка»…

– Да это херня…

– Нормальная медаль! – Лихолат ёрзает на траве и дуется, как карапуз, лишённый игрушки.

Два солдата в защитных майках проносят флягу с водой. Бойцы из разведроты заходят на новый круг. На их лоснящихся торсах в такт качаются новенькие жетоны. Они бегут круг за кругом, как часы с маятником.

К Лихолату и Сосновникову подходит капитан Борисенко с лицом побрившегося весёлого орангутанга. (Я думаю, что Борисенко умеет шевелить ушами.) Солдаты с флягой шарахаются от бегущих разведчиков, разливая воду. Лихолат кричит: «Ты чё ахринел, боец?!» – и порывисто сдаёт карты.

Борисенко улыбается сердитому виду Лихолата. Или он улыбается от весеннего солнца и молодости… а может, от всего вместе, и от известия, что сегодня не поедем – Борисенко трусит ехать в батальон и рад каждому лишнему дню в Ведено. «Ни хрена не поедем сегодня», – говорит Борисенко, потягиваясь за веером карт.

Я не подхожу к ним, я «пиджак», и они меня не замечают. Мне неуютно, я хочу побыстрее в батальон.

Капитан Корнеев

1

Я и несколько бойцов были выгружены с брони на горную дорогу у одного из наших взводных опорных пунктов. Сопровождающий капитан должен был половину солдат и часть почты везти на следующий ВОП, но вышедшему к нам офицеру он передал поручение отправить бойцов при случае дальше, запрыгнул на бэтэр и уехал.

– Ну что ж, пойдёмте.

Обращение на «вы» приятно удивило меня и сразу расположило к офицеру. За два месяца в полку я уже привык к тому, что и старшие лейтенанты, и капитаны, и майоры – все друг с другом на «ты» и при солдатах называют себя Вадиками и Димами. Позже мы, конечно, перешли на «ты», но первое благоприятное впечатление об этом человеке навсегда осталось у меня и сопротивлялось потом всему тому, что говорили о нём плохого, как и всегда злословят сослуживцы о каждом за глаза.

Я, с большой малоподъёмной сумкой на плече, и следом бойцы, стал подниматься на ВОП за офицером. Это и был капитан Корнеев, о котором я уже слышал и в чьё распоряжение, с последующей его заменой, поступал. На вид ему было лет тридцать, а пожалуй, и больше; он был в афганке навыпуск без знаков различия, ремня и автомата. С десяток солдат – некоторые из них были по пояс раздетыми, остальные в расстёгнутых кителях, и все без оружия – стояли на скате, чтобы, как водится, «по-стариковски», принять необстрелянное пополнение, получить письма и найти земляков. Лишь наличие пулемётчика в окопе с амбразурой могло говорить мне о том, что я попал на опорный пункт в Чечне; впрочем, солдат у пулемёта вальяжно развалился и положил каску на бруствер.

Тогда, переполненный впечатлениями от полёта в «корове», от позиций полка, с врытыми в жёлтую глину БМП, на высоте над большим чеченским селом, от езды в колонне, всего этого обилия вооружений и от смутного ощущения дыхания войны; разбираемый рвением молодого офицера, видевшего ещё смысл в своей деятельности; обладающий свежей энергией, направленной на то, что кажется нужным, подспудно я отмечал недостатки службы.

За мелкими серыми ветками деревьев скрывалась полевая кухня, стояло подобие стола – доска на пнях; с приделанной к дереву перекладины спрыгнул длинный рыжий боец. Капитан в шутку, но больно ударил рыжего под дых, тот согнулся надвое и через смех завыл. Мы вошли в землянку.

В землянке на кроватях лежали сержанты-срочники, как позже я узнал, Тёма и Кошевой; капитан согнал белобрысого Тёму с кровати, которую определил мне.

– В этом углу не так течёт.

Нашёлся и спальник, я быстро устроился и, осторожно обойдя железную печку с жестяной трубой, выведенной в потолок, сел напротив капитана на стул. Корнеев писал что-то в тетради, готовил ВОП к сдаче, гонял поварёнка распоряжениями о чае, вызывал вышедшего из землянки от греха подальше Кошевого, давал указания по боеприпасам. По реакции бойцов видно было, что они боятся своего командира.

2

Из маленького окошка свет пыльной струей падал на лицо Корнеева, несколько одутловатое, простое, носившее тот налёт недовольства, который всегда в лицах военных людей, но без наглости и напыщенности. Глаза капитана не были окончательно потухшими, как у большинства офицеров его возраста, и из-под угрюмо сдвинутых бровей смотрели не зло. Капитан был небрит и вообще выглядел по-домашнему, как будто находился на загородной даче (и на дорогу он выходил в домашних матерчатых тапочках).

Отталкивали дачный мирный образ висевший над кроватью капитана автомат, граната на столе и стоявшие повсюду в землянке, под кроватями и у входа, ящики и цинки с патронами; один цинк был открыт, и я брал в руки и рассматривал патроны – это были трассера. Корнеев оторвался от своих подсчётов и спросил, как мне показалось, со смущением:

– А водка есть у вас?

К моему сожалению и ещё большему сожалению капитана, я должен был ответить, что водки не осталось, что партия добиралась в Чечню так долго и в полку так долго ждали колонну на ВОПы, что обе мои бутылки с водкой и даже полуторалитровка тестевского самогона закончились.

– Да, это плохо… Плохо. – Чувствовалось, что капитан после моего прибытия долго ждал, чтобы спросить о водке, тянул, и вот теперь не мог скрыть разочарования. Но, однако, на меня он не обиделся, списав всё на превратности судьбы. – Ничего завтра пошлю Тёму, достанем.

После обеда, состоявшего из каши с тушёнкой (наш офицерский стол, кроме того, усиливали сельдь в масле и внушительный кусок сыра), я был представлен взводу и сказал вдохновенную речь о близости коварного врага (о которой за несколько месяцев службы на ВОПах бойцы позабыли), о создании непрерывной круговой обороны и соблюдении дисциплины.

За дисциплину я взялся тут же: застегнул всех, запретил снимать на позициях кителя и обязал постоянно находиться с оружием. Очень согласный со всем этим Корнеев сказал, в свою очередь, что теперь у них есть командир взвода:

– …Все его приказы выполнять беспрекословно и ко мне обращаться только в самом крайнем случае. Понятно всем?!..

Бойцы без воодушевления выцедили «понятно» и разошлись выполнять поставленную задачу, всегда одну на взводном опорном пункте – углубление старых окопов и рытьё новых. Я же с рвением взялся за руководство и к вечеру уже имел дурную репутацию у солдат, привыкших у капитана к расслабленному ритму службы. Корнеев за три месяца в Чечне от всей военной деятельности устал и почти устранился, ему уже не было до окопов дела. Потом я узнал, как морально тяжело именно на четвёртом месяце в Чечне, как притупляется инстинкт самосохранения и всё валится из рук, позже это проходит, но лучше всё-таки смениться.

3

На следующий день я старшим на бэтэре с притороченной к нему сзади бочкой ехал за водой и за водкой. Почувствовал я себя неловко, оттого, что ничего не знал о том, как должен себя вести старший брони; но я сообразил, где командирское место (впереди справа), водитель мне заботливо подал из люка одеяло-подстилку. Тёма уселся слева от меня. Он был расслаблен и небрежен. Я успокоился и положился на его опыт, тем более что быстрая езда, ветер, обдувавший лицо, увлекли меня. По сторонам возвышались горы, только начинавшие покрываться зеленью (все ждали этой зелени – «зелёнки», говорили, что война вспыхнет с новой силой), справа внизу под дорогой текла мелкая горная река. Мы въехали в небольшой посёлок Беной. День был ясный, по-летнему солнечный. У колодца развернулись, бойцы стали набирать воду.

Самые обычные дома, низкие, с невысокими крышами, как хаты в донских станицах, в огороде женщина копала, старики сидели на скамейке. Я смотрел на людей, а они смотрели на меня, в их спокойных взглядах не было враждебности. Я держал в руке автомат и стоял на чужой земле; чувство силы, опасности, гордости, чувство русского офицера, на которого смотрят, смешались во мне. Вероятно, напоказ, я даже пытался командовать, но Тёма и бойцы не первый раз ездили сюда за водой и знали всё лучше меня.

За водкой мы поехали в другой посёлок, Сержень-Юрт. Там был рынок. Проезжая мимо ВОПа, на который вчера не доехало пополнение и почта, мы остановились и слили им половину воды.

Я не слезал с брони. К бэтэру подошли бойцы. Они здоровались с моими. Выделялся коротко стриженный, накачанный, в чёрной майке, очень бойкий и, судя по всему, авторитетный. Он не обращал на меня никакого внимания и, когда все уже забрались на броню, фотографировал нас (боевой, наверное, получился снимок).

Бронетранспортёр въехал в широкую безлюдную улицу Сержень-Юрта, промчался по ней мимо мрачно-молчаливых кирпичных домов и остановился у рынка. Бойцы, не ожидая команды, посыпались с брони. Торговки – чеченки средних лет в тёмных косынках и платьях – были неулыбчивы и немногословны. Тёма и Каштан (Каштанов) набирали быстро сигареты, печенье и сладкую воду, остальные прикрывали. Я по названой чеченкой цене взял три плоские бутылки водки «Балтика».

Весь рынок состоял из четырёх торговок, продававших одинаковый товар в скромном ассортименте. Кроме двух сортов кофе, сигарет и мелочи вроде печенья широко был представлен наш армейский паёк: говяжья тушёнка, сгущёнка и рыбные консервы. Мы, единственные в тот момент покупатели, уложились не более чем в пять минут, бэтэр развернулся и помчался восвояси, поднимая пыль. Довольные бойцы делились впечатлениями.

Так впервые я побывал в этом имевшем дурную славу ауле, не раз попадавшем и до, и после в сводки чеченской войны.

4

– Как съездили? По глазам вижу, что удачно.

Не знаю, сияли ли мои глаза, но капитан оживился не на шутку.

– Петручио!

– Я, тарищ капитан.

– Ужин когда у нас?

– Всё уже готово, только компот доварится.