Ксенос и фобос
– Вот, смотрите, если я сейчас нагнусь над муравейником, как-то его потревожу, даже просто свет заслоню – смотрите, смотрите!
Семен нехотя присел на корточки, расстегнув две пуговицы на застегнутом до тех пор пиджаке:
– Да, знакомо это все… Что я, в детстве муравейников не рассматривал?
– Все мы в детстве этим занимались. Это же интересно. Муравьи – самые, пожалуй, развитые, я бы даже сказал – цивилизованные, насекомые… Видите, они реагируют. Вот, вот уже и бойцы полезли наверх, охрана. Прямо, не тронь работяг – сразу загрызут, – хохотнул Марк.
– Ну, так это же так и у нас. Только вот не надо нас с муравьями-то сравнивать.
– Да какие сравнения? Вы смотрите, – Марк шагнул в сторону и достал из кустов под крайними у лужайки соснами какую-то банку. – Вот, видите? Это ловушка специальная. Я зарядил ее на муравьев. И каждый день отлавливаю сотни и сотни их. И уношу. Муравейник все равно функционирует, понимаете? Муравьев все меньше, а муравейник – функционирует!
– Ты намекаешь, получается…
– Нет-нет! – перебил ученый. – Никаких аналогий и намеков! Я просто исследую вопрос: сколько нужно отловить муравьев, на сколько, на какое количество уменьшить население муравейника, чтобы начался крах? Чтобы развал у них начался, сырость, гниль, грибок, вредители… Враги, наконец, из соседних муравейников. Или бродячие еще бывают… Вот – сколько? Половину? Треть? Чтобы они сорвались с места и с самым дорогим, с куколками, рванули туда, где нет такого? Такой был у меня план эксперимента.
Семен молча смотрел на кишащую медно блестящими муравьями пирамиду из сосновых иголок размером чуть повыше колена. Потом кивнул каким-то собственным мыслям, повернулся к ученому:
– Ты считаешь, выходит, что у нас тоже может так произойти? Рванет из города оставшийся народ? Паника, значит, и общее бегство? Прямо на пулеметы, толпой? И какой процент понадобится, как ты думаешь? То есть, когда такого ждать?
– Нет-нет. Я же говорю – никаких аналогий! Это муравейник, а не город. И муравьи – не люди. И люди, извините за повтор, совсем не насекомые. Инстинкты у нас разные. Поэтому проценты, которые в моих работах подсчитаны, они только о муравьях. И даже не о всех, а вот исключительно об этих, рыжих красавцах formica rufa, – со вкусом произнес он латинское название. – Но просто у меня есть еще один эксперимент…
– Ах, еще один? – с иронией распахнул пошире глаза Семен.
– Я думал, вы именно поэтому ко мне обратились…
– Нет, мне просто посоветовали. Есть люди, которые посоветовали. Мы сейчас потому и разговариваем тут вот… Бизнес у нас загибается, понимаешь?
– Бизнес? – немного растерянно глянул в сторону машины охраны Марк. – Ну, раз бизнес, значит, бизнес…
Его сегодня очень настойчиво пригласили. Так настойчиво, что он сел в машину, в чем был – в легкой толстовке, потрепанных джинсах и тапочках на босу ногу. Он уже и не знал, то ли это бандиты, то ли милиция, которая теперь пропала вдруг на улицах, или просто ходила без формы. Или госбезопасность – они же точно где-то в городе есть?
– В общем… Вы вот подумайте, а что произойдет, если всех отловленных муравьев в какой-то момент отпустить обратно? Всех разом? Своих же, бывших? Из этого же самого муравейника? Они же у меня все почти живы, знаете, все подкармливаются регулярно… Я такие эксперименты проводил, да. Выпускал. Очень интересно…
– Я почти догадываюсь…
– Вот-вот, вижу, вы правильно догадываетесь. Они, знаете ли, дерутся. Насмерть дерутся, как с совсем чужими, как с врагами, с захватчиками. И мне иногда кажется, что все, что в городе происходит, это как раз очень похоже на такой вот муравейник. Не аналогично, нет, но очень, очень похоже.
– Типа, опыты над нами ставят? Так, газетенка ж молодежная по зиме о том и писала? Про инопланетян?
– Не совсем о том! Не в инопланетянах дело, думаю. Вы представьте только, – понесло Марка на любимую тему, – я кладу, скажем, кусок банана на муравейник. Это им откуда? Они же не видят и не понимают! Или забираю часть муравейника с собой. Что-то – раз, и положило еду. Два – и забрало кого-то.
– Ну?
– Я, получается, как бы бог для этих мурашек. Непознанное и всемогущее для них существо, понять которое им просто невозможно. Но кто-то же есть еще выше меня? Если Вселенная бесконечна, как мы утверждаем, то бесконечно все! Я – бог для этих муравьев. А кому-то я – муравей. И куда-то, скажем, в далекой галактике уже прилетел на крышу огромный банан. А у нас вот – люди тут пропадают. Тысячами…
Он вдруг опомнился, замолк, опустив смущенно глаза.
Семен повернулся и молча быстро зашагал к дороге, оставляя Марка за спиной.
– Ученый больше не нужен, – буркнул на ходу охране, складываясь снова на правое сидение автомобиля.
– Совсем? И чо?
– И ничо, блин. Я сказал – не нужен. Все. Поехали.
Потревоженный муравейник остался сзади, как и стеклянная банка-ловушка с копошащимися у приманки крупными рыжими муравьями.
***
Мародеры всегда появляются раньше лекарей. И раньше скорбной трупной команды. Это правило любой войны. Только закончился бой, еще слышны крики боли, еще стоит шум схватки в ушах, еще воронье не спустилось на поле сражения, а мародер уже здесь. Он первый. Все поле принадлежит ему. Все, что на поле. Нет тут другого хозяина, кроме мародера. А если кто попытается сопротивляться, то тут же и успокоится навеки, потому что мародер легко убивает за свое. А свое ему – все, что вокруг. Все, что осталось после боя.
– Там же охрана кругом стоит. Пулеметы, небось, и колючая проволока…
– А мы по реке. Реку-то не перегородишь? Кама там широкая.
– А-а-а…
– А мы ночью. На катере, на малых оборотах. Вот как будет ночь темная и безлунная, так и попробуем.
– Ага. Типа, сталкеры мы?
– Насмотрелся? Ну, типа, того… Ты подумай сам: это же огромный город. Там магазинов одних – тысячи! Ювелирных – десятки. А кроме товаров там же еще есть и Гознак.
– Это чего такое?
– Фабрика это такая, дурилка! Фабрика, что деньги печатает!
– Деньги? Ага. Значит, гайки готовить? Бинты вязать?
– Какие тебе гайки, когда там не кино? И ловушек там никаких нет. И метеорит у нас не падал. Никакой, понимаешь, фантастики! А что там было… Думаю, по зиме нейтронная бомба там ухнула. Потому и не пускают никого, чтобы слухов не распускали.
– Дак, я же и говорю – военные там и пулеметы кругом. Стрёмно…
– Военные и пулеметы, тупая твоя башка, не против нас, а против них, тех, кто в городе еще остался! Их не выпускают, чтобы никто ничего не узнал. Для того и запретную зону ввели.
– Откуда знаешь?
– Я, блин, тут два месяца уже вокруг хожу и за блокпостами наблюдаю. Туда они, на город смотрят! А нам – в город. Ясно?
– Так, это, что, на неделе, значит?
– В первую же ненастную ночь. Все готово?
…
В промышленных городах народ выкупал списанные с заводов и учреждений машины. А тут, у реки, можно было, сложившись в складчину, выкупить бывший катер рыбнадзора. Те получили новый, на подводных крыльях, скоростной, с двумя японскими черными резиновыми моторками в придачу. А крашеный серым суриком почти военный, только без пулеметов, катер продали по остаточной стоимости грибникам-рыбакам.
Рыбачить с него было не очень удобно: сетку не забросишь. Спиннинг, удочка – в основном от заднего борта. А вот на шашлыки, на гулянки разные – сколько угодно. Набиралась компания, увешанная мешками, и народ уезжал вверх и вниз по реке к грибным и ягодным местам на два-три дня.
Катер окупил вложенные деньги за одно лето, и теперь он давал только прибыль своим хозяевам.
Толпящийся на пирсе народ в защитном с мешками и удочками в чехлах никого не удивлял – привыкли. Правда, и удивлять-то сегодня было некого. Погода была такая, что не каждый выйдет из дома покурить. Даже если очень сильно хочется.
Небо набухло, лохматясь разнесенными ветром краями туч. Мелкая морось, висящая в воздухе, обещала превратиться в проливной дождь. А могла – и в туман. Но одежда промокала от нее, как от настоящего дождя. И тропинки все развезло, вот и грохнулся под веселый смех ожидающих очередной грибник или рыбак, поскользнувшись на крутом травянистом откосе.
– Хватит ржать – капитан на палубе, – пробурчал он, ступая на доски пирса. – Покурили? Вот и марш вниз. Спать можете. Идти нам далеко, часа четыре, не меньше.
– А пить? – весело крикнул кто-то.
– А хоть упейся. Водка, говорят, радионуклеиды выводит. Вот и проверим.
– А там радиация? Вроде, не говорили? – забеспокоился кто-то.
– Проверим – узнаем. Тому, что говорят, верить никак нельзя, – все так же хмуро сказал пришедший последним и загрохотал сапогами по трапу, поднимаясь в рубку. – Концы там примите!
…
Уютно рычал за стальной переборкой двигатель. Катер подрагивал на встречной волне, но качки практически не было. На столе в узкой и длинной каюте, занимающей все свободное место под палубой, были расставлены бутылки водки, соки на запивку, мужики весело толкаясь, чуть суетливо выгружали из своих рюкзаков закуску. Тут же хвалились ножами, разрезая упаковку, кромсая на удобные куски хлеб, сало, не знающее национальностей и веры, колбасу. Порубили на дольки пару красивых ярких фиолетовых луковиц. Вскрыли пару судочков с порезанной селедкой.
– Эх, блин… Стол-то какой!
– Горячего бы. Надо было, знал бы, пловчику из дома захватить.
– Ха! А то – не знал, будто!
– Да ладно, мужики, и так хорошо пойдет! У всех налито? Ну, за наше дело!
– За удачу!
Пластиковые одноразовые стаканчики сблизились, рывком поднялись до уровня рта – х-ха! – вылились одним движением в привычные глотки. Замерли мужики на мгновение, ощущая, как пролилось, упало сверху вниз и потекло теплом по жилочкам. И только после паузы – дружный выдох, закуска – со смешками, когда сталкивались руки.
Компания была давно и крепко сбитая, знакомиться никому нужды не было. Под водку, под закуску пошли опять в ход старые и новые байки и анекдоты. Когда командир, оставив у штурвала хозяина катера, спустился вниз, услышал окончание очередного рассказа:
– Да я-то, в принципе, всегда знал, что здесь может быть все, что угодно. И не то, что в городе – во всей, так ее, области! Вот случай у меня был. Давно – я тогда как раз срочную служил практически по блату – недалеко от дома. И вот наш пацан из молодых палец сломал, указательный, а я был там медбратом. Мы его посадили в свою «таблетку»…
– «Буханку»?
– Нет, «Буханка» – это четыреста шестьдесят вторая. А мы на четыреста шестьдесят девятой. Слева, за рулем, значит, Султан – сто кило живого веса, с Казахстана. Справа – военврач пьяный в зюзю, мы его еле загрузили, но без него никак нельзя, а сзади мы с больным. Ночь, темно, мы несемся в Молотов.
– А где служил-то?
– Да тут, неподалеку, на Обве, у нас там городок был. Оттуда по левому берегу вдоль Камы и летели. И вот, вроде, уже недалеко было от города, но тут мотор чихнул и замолк. Тихо так сразу стало. Султан плавно так на обочину свернул, затормозил, ручник с хрустом вытянул и сидит, балдеет. Военврач спит. Фиг ли ему, пьяному… Я говорю, мол, Султан, ехать же надо! А он ключом туда-сюда покрутил и пальцем мне тыкает – видишь? Бензин – йок. Посидели мы так минут пять, подумали. А что думать? Ночь. Дорога лесная. Попуток не дождаться. Но, вроде, вдалеке справа какой-то огонек горит, мерещится. Деревня – не деревня, но что-то там есть, точно. Мы вылезли с Султаном, размяли ноги, он ведро достал – и двинули на огонек. И вот чем ближе, тем страньше все наши дела. Вдруг дорога появилась. Ну, то есть вот шли натурально по грязи, по раздолбанной колее, а вдруг твердая бетонка. И чуть не светится она – белым песочком откосы отсыпаны, чистота и порядок. Потом впереди баки какие-то большие, фонарь на столбе посреди площади яркий, колючка кругом, и какой-то дом с одним окном светящимся. Ну, мы к дому, конечно. Два раздолбая этаких. Дверь дернули – не закрыта. Вваливаемся. Вы картинку представьте себе, представьте. Ночь. Советский Союз. Не обозначенная ни на каких картах бетонка. Дом. В доме огромный стол посреди комнаты, на столе – карты расстелены. И мужик какой-то на этих картах мордой спит. Поднимает на шум голову, видит в дверях нас с Султаном в форме и при погонах, бледнеет и начинает орать дурным голосом «Нихт шиссен! Нихт шиссен!».
– Врешь, поди? Ну, врешь же!
– Чего мне врать? Все так и было. Я ему говорю: ты, мол, чего орешь? Нам бензин нужен! А он – только по-немецки что-то балаболит и чуть ли уже не «Гитлер капут» заводит… Начинаю перебирать: газолин? Газ? Ойл? – Я-я, отвечает, ойл. И ведет на улицу к бакам, откручивает кран, наливает нам ведро. Султан туда палец сует, нюхает, говорит – не то. Нефть, говорит. Ойл, спрашиваю? Я-я! – отзывается. – Ойл!
– Ну?
– Чего, ну? Так и вернулись к машине, Султан ключом крутнул – она вдруг и завелась. И мы спокойно доехали до больницы, сдали нашего больного. Вот не было же бензина – и вдруг он стал. Я и говорю: с тех еще пор я понял, что-то тут не просто в этой области. Что-то тут не так…
– Ты погоди, погоди, а этот-то, немец – он здесь каким боком? Что за фантастика?
– А-а-а… Это я потом уже узнал. Просто они тут по контракту нитку нефтепровода тянули.
– Тьфу, черт! Развел опять! – под общий хохот высказался самый старший на вид. И тут же обратил внимание на стоящего на трапе командира:
– О! Петрович! Ну, скажи – какой же ехидный народ пошел эта молодежь…
Петрович хмыкнул, оглядывая свою «армию», весело смотрящую на него от стола.
– Всю водку выпили?
– Командиру всегда найдем!
– Парами можно ходить проветриваться. Там туман лег – спокойно идем, – сказал Петрович, присаживаясь с краю и приподнимая до уровня глаз свой стакан.
– Ну, будем! Через час примерно, кстати, будем. Не страшно?
– А чего нам бояться? Ментовни там наверняка нет – первым делом слиняли, известный их мотив. Армия – на блокпостах и ходу в город не имеет. Город чист. Чист город, Петрович?
– Ну, вот через час и глянем. Пойдем двумя группами. Первая с Васильичем по центру, по ювелирке пройдется. Вторая со мной – сразу на Гознак. Что там взяли с собой? Стволы какие, дубинки, ножи – все под рукой держать на всякий случай. Мало ли… В общем, кончай закусывать, мужики, начинайте готовиться к высадке.
…
Высаживались перед грузовым портом. Задача была такая – чтобы не видел никто. А мост железнодорожный наверняка наблюдается. Вот, до всех мостов еще, ниже, у правого берега, и пристали мягко, опустили деревянный трап с набитыми поперек рейками, попрыгали на берег, протянули канат к тополю на крутизне, похватали рюкзаки под «хабар». Расчехлили, у кого что. Было три ружья, ножи охотничьи, а в чехлах для удочек везли заостренные с одной стороны обрезки труб с обмотанными изолентой рукоятками, удобные ухватистые дубинки из твердого дерева, локтя в полтора длиной, молотки на длинных рукоятках, как у железнодорожников.
– Ну, мужики, – Петрович сжал пальцы в кулак, постучал в такие же кулаки своим «бойцам». – Задача простая: брать то, что не занимает места и ценится у нас. Если попадутся военные – на рожон не лезть. Тут вполне могут быть исследовательские группы под охраной. Местных, если вякнет кто, бить, не жалея. Через двадцать часов отчаливаем, по темну. Ждать отставших не будем. Но и раньше уходить не станем. Нам нужна темная ночь. По течению можно даже на малых оборотах идти, без шума.
Одна группа полезла наверх к гаражам, чтобы там сразу свернуть налево, в центр. По карте им идти часа полтора-два. Кто-то из молодых заглянул в распахнутые ворота, зашел-вышел:
– Пусто, как в заводской столовке после свадьбы. Все вывезли.
– Я и говорю – в городе пусто и тихо…
Вторая группа пошла прямо, цепочкой под бетонным забором завода, стараясь не вылезать на перекрестки. Им те же два, а то и все три часа – вверх, к Гознаку. Там уж – как повезет. Правда, кто будет охранять фабрику в зоне ЧС? Вряд ли там кто остался.
…
– Васильич!
– Ну?
– Васильич, чудится мне, следят за нами.
– Чудится – перекрестись.
– Без балды, Васильич!
– Стоп! Отдохнем перед последним броском.
Группа замерла на перекрестке. Слева обширная площадь, какой-то памятник. Впереди парусом раскинулось здание местной администрации. До центральной улицы осталось всего ничего – пара кварталов.
– Вот тут Лёха говорит, что следят за нами. Кто заметил?
Все заоглядывались настороженно, но на улицах – будто вымерло. Правда, в такую рань в субботний день и в нормальное-то время прохожих практически не бывало.
– Вон, мелькнул кажись кто-то!
Все повернули головы. Вдалеке вышел из-за дома и нырнул обратно человек. И чуть дальше, у сухих фонтанов быстро шли двое. С другой стороны, напротив, во дворе старого деревянного двухэтажного дома тоже было какое-то движение.
– Ну? Не пусто, да… Но – пустынно. И потом, что нам эти местные? У нас катер, не забывайте. И времени полный рюкзак. Вперед!
Двинулись, было, но тут сзади раздался переливчатый свист, как если бы горошинку в свисток засунули. Притормозили, скучившись, завертев головами. А тут и впереди отозвалось. И сверху, с улиц ведущих наверх, к рынку, из дворов послышались свистки.
– Налево!
Побежали налево, по некошеной траве, спотыкаясь и толкаясь. Разойтись в стороны – страшно!
Опять свист сзади – но уже ближе. И остальные посвистывают. И тоже будто все ближе и ближе, а еще будто все больше их и больше, свистунов этих.
– В переулок, от площадей!
Задыхаясь, обливаясь потом, забежали за какие-то закопченные развалины, ушли с открытого места. Тут же перешли на шаг, отдуваясь и утираясь, продолжая, однако, двигаться в нужном направлении.
– Стоп! Местные, блин! А Петрович-то говорил…
Впереди, метрах в ста, как-то лениво и неторопливо разворачивалась в цепь поперек улицы группа мужиков с красными повязками на рукавах, вывернувшая из-за поворота.
– Пробьемся? – неуверенно предложил кто-то, покачивая в руке дубинку.
– Лучше вернуться, думаю. Раз туда не пускают – лучше вернуться.
Один из «красноповязочников» поднял руку ко рту – снова раздался свист.
И такой же свист – сзади! Такой же цепью, густеющей на глазах, наполняющейся народом, вытекающим из поперечных переулков, оказалась перегорожена улица и сзади.
– А вот теперь – прорываться. Вперед. К катеру не пустят. Ну, как на футболе?
Встав по двое, упершись плечом к плечу, рванули было вперед, в ногу топча асфальт. Но тут вздрогнул воздух от выстрела, провизжал жакан над головами, выступил вперед высокий седой мужик из местных, в сером плаще-пыльнике и тоже с красной повязкой на рукаве.
– Ну, здравствуй, племя младое, незнакомое. От имени совета рабочих депутатов поздравляю вас, новых жителей города Молотова. Предлагаю сложить инвентарь на землю и подходить по одному для знакомства и регистрации.
– Чего?
– Того. Глуховат ты, старшой? Повторяю для всех: теперь вы граждане нашего города. И будете исполнять законы нашего города.
– Не, нам бы домой…, – а глаза так и шарят, ища выход.
– Ваш дом теперь здесь. И отсюда никому пути нет, – сказано было так уверенно и спокойно, что мороз по коже и слезы на глазах.
И хочется еще доказать, что есть путь, что сейчас вобьем вас в землю, да пробьемся домой, к катеру… Но из-за поворота, со стороны реки, на выстрел выворачивает, слегка урча двигателем, БТР, и башенка с пулеметом повернута правильно, а сидящий сверху прапорщик в бронежилете кричит со смехом седому:
– Что за стрельба, а трупов нет? Плохой охотник!
– Да вот, новички у нас.
– Помочь?
– Ну, покараульте пока. Пока разберемся тут с ними…
Глава 13
По поводу происхождения слова Пермь возникло также немало предположений.
Широкую известность получило, например, мнение, согласно которому Пермь – видоизмененное коми слово парма – возвышенная местность, поросшая еловым лесом. Однако это предположение было отвергнуто и оказалось, что слово Пермь по происхождению не коми и не русское. Его истоки в языке летописной веси Перама. Основной территорией предков современных вепсов (веси) в прошлом было пространство между Ладожским и Онежским озерами (Перама по вепски – задняя Земля). Вепское Перама попало в русский язык в формах Перемь и Пермь. В связи с переселением населения с северо-запада территории слово Пермь попало сначала к вычегодским коми, проживавшим в бассейне Северной Двины, позднее Пермь пришло в Верхнее Прикамье. Пермь Великая так называли земли Западного Урала. …
… 1940 – Март. Город Пермь переименован в Молотов
Информация с сайта о городе
Семен сидел на скамейке в парке и медленно, со вкусом очищал уже второй подряд банан. Ну, получилось так – любил он бананы с детства. И потом, они сейчас были самым дешевым из фруктов-овощей, хотя о деньгах он никогда не задумывался. Но знал, что огурцы – и те дороже. А еще бананы – сытные. Съел пару-тройку длинных спелых сладких бананов – вроде, пообедал. И еще в рекламе говорили, какие-то там особые сахара, какие-то микроэлементы. В общем, и вкусно и полезно.
И лето он всегда любил. Вот даже такое, полубездельное, тихое. Вроде и рабочее, но не напряжное, без лишней суеты. Жаркое, но с ветерком. С проливными дождями по ночам, смывающими всю дневную пыль с города. С шелестом тополиных листьев над головой, и с девушками, с гордыми фигурами проходящими мимо.
Нет, бананов у него было много, потому что купил целую ветку и нес ее домой. Мог бы с девушками и поделиться. Но они, красиво шагая, что положено – спереди, что надо – сзади, двигались мимо Семена по тенистой аллее, только изредка стреляя глазами в сияющую желтым солнечным теплом банановую связку, лежащую рядом на скамейке, и иногда в него, длинного крепкого мужика среднего возраста в богатом костюме.
Ну, вот, загляделся на очередную пару девчонок, в спортивном и обтягивающем мелкой рысцой пробегающую мимо. А банан – спелый. Ты его такой чистишь, а он отламывается, и – ба-бах! Почти весь упал. Прямо на песок. Черт побери!
Семен наклонился, чтобы поднять и выкинуть в ярко-зеленую урну, стоящую тут же, но остановился, привлеченный мельтешением вокруг банана. Муравьи! Он с детства любил муравьев. Столько раз замирал на полдня над большим лесным муравейником с крупными рыжими муравьями. Или даже "брал шефство" над маленькими черными мурашками, живущими на краю тропинки под землей. И книжки читал про муравьев. Даже Никитина, хоть этого и с трудом. Раньше читал.
Он взял мягкий, сладкий банан, вывалянный в песке, и перенес на обочину, положил на горки рыжего песка, показывающие муравьиные норки. Буквально через минуту мелкие черные муравьи вгрызлись в банан.
Хм… А ведь я для них – почти что бог, подумал Семен. Могу раздавить, как в детстве, когда прерывал их дорожку и не пускал в какую-то сторону, пока не найдут обходного пути. Могу помочь и подкинуть еды, как сейчас, например. "Манна небесная" – вот что это для них. Небось, и Моисею вот так кто-то подкидывал время от времени, когда он народ по пустыне водил.
Он глянул на часы: пора бы и на работу. Пора, пора к себе в офис. Подхватил ветку бананов и быстро-быстро, отмахивая свободной рукой, вниз по аллее, потом направо, по протоптанной тропинке, прыжок через низенькое ограждение из труб, за угол, к блестящему толстым стеклом и искусственным мрамором подъезду. Кивок охраннику, улыбка секретарше, кулак выглянувшему с вопросом в глазах заместителю – работай, работай, давай! Чуть оттянуть галстук, расслабить узел, посильнее включить кондиционер. Можно теперь и самому поработать. Что там по плану?
…Только какая-то неуверенность. Что-то как-то не так…
…
О! И тут тоже мураш откуда-то… По толстому стеклу, накрывающему стол, медленно и неуверенно полз маленький черный муравей. А вот сейчас ему боженька-то поможет, поможет… Семен подставил ему гладкую глянцевую карточку календаря, поднял и перетащил мурашика к окну. Ну, да, закрыто, кондишн-то включен. Но это ничего, за минуту не испортится. Он открыл окно и аккуратно стряхнул муравья на карниз. Беги, дурашка! Там у ваших сегодня пир: муравьиный бог подкинул манны небесной!
…
Домой он шел весь какой-то светлый, легкий и одухотворенный. Все вокруг казалось красивым и добрым. Семен перешагивал, улыбаясь, через муравьиные колонны, пересекающие тропинку, отмахивался от комаров с той же чуть глупой улыбкой. Откуда-то выползло воспоминание о читанном давно про какого-то индийского монаха, что ходил всегда с колокольчиком, чтобы все звери и насекомые слышали, что он идет, и вовремя разбегались. Даже упавший прямо перед его носом кирпич не вызвал бы раздражения. Одно умиление: смотри-ка ты – кирпич. Мог же и по голове попасть, а не попал. Есть что-то в этом… Что-то такое… Божественное…