Ксенос и фобос

– Дистанция двадцать метров. По одному, чтобы прикрыть отход, если что. Водитель у машины… Вооружен?

– Так точно!

– Выйти из машины. Слушать, смотреть. Прикрывать последнего. Я первым. Вопросы?

– Нет вопросов.

– Выходим. Только без лишнего шума. Оружие к бою!

Щелкнули вразнобой предохранители, лязгнули затворы. Сделав паузу, Сидорчук повернул мягко ручку и бесшумно шагнул на обочину. Оглянулся, подмигнул своим прапорщикам и пошел неторопливо, стараясь ступать легко, вслушиваясь в шелест деревьев, в ветер, не приносящий посторонних шумов, в птичий крик.

За ним, отпустив немного, вышел один из прапорщиков. Затем второй. Так и шли, вразвалочку, без спешки, «ушами вперед».

У заднего БМП Сидорчук приостановился, покрутил головой влево-вправо, склонился чуть не до самой земле, потом заглянул осторожно в распахнутые десантные люки. Из внутреннего кармана достал врученную перед отъездом компактную цифровую фотокамеру, сделал общий снимок, потом сверкнул вспышкой внутрь боевой машины. Прошел еще немного и щелкнул туда, вперед, вдоль колонны.

Снова остановился.

Когда он останавливался, идущие сзади с автоматами наизготовку прапорщики приседали на колено, смотрели, слушали, двигая стволами автоматов на каждый шум, не спуская указательных пальцев со спусковых крючков.

Водитель присев у колеса, посматривал из откуда-то появившегося бинокля в их сторону, держал в правой пистолет, положив длинный ствол на колено.

Сидорчук, шагая все медленнее, проверил второй БМП. Потом, легко вскочив на подножку, заглянул в кабину КАМАЗа. Опять сверкнул вспышкой. Попробовал переднюю дверь у высокого джипа. Она распахнулась легко и бесшумно. Отступив назад, заглянул осторожно, одним глазом, потом подошел вплотную, и снова заработала фотокамера.

Вот он оглянулся назад, на своих, развел руками – мол, ничего не понятно. Показал, чтобы осторожнее шли и, ступив на левую обочину, шагнул за поворот.

***

– Ну, и что ты мне скажешь, начальник разведки?

– По-моему, они все просто вышли из своих машин.

– Ага. Так, значит, вырисовывается вполне понятная картина. Остановились организованно, заглушили движки, вышли, захлопнули двери… И, что, в лес?

– Дальше – не знаю. Не похоже, что в лес. Следов никаких нет. Кусты не сломаны, а народа там было очень много.

– А спецназ?

– Знаешь, командир, мне кажется, что спецназ – они ведь тоже люди. Они открыли люки, вышли. Вот и все, что могу сказать. Остальное смотри на фото.

– На фото… Аналитики? Виктор, что скажешь?

– Товарищ подполковник, в памяти аппарата снимков нет.

– Я снимал! – Сидорчук привстал, упираясь ладонями о стол.

– Тихо, тихо. Никто не говорит, что ты не снимал, – Клюев был как всегда очень спокоен и убедителен. – Но снимков никаких нет. И людей там нет.

– Чертовщина какая-то. Так ведь, и правда, в инопланетян поверишь…

Окна были открыты, сквозняк слабо колыхал тяжелые черные светозащитные шторы. Вечерело.

– В инопланетян, говоришь, поверишь? Ну-ну.

Клюев прошелся вдоль стола, на котором была разложена карта города.

– Вы, мужики, мои глаза и уши. И еще мозг. Аналитики – они же мозговитые ребята! Вы должны не просто смотреть, но и видеть. И думать вы должны, потому что видеть и не думать – это такого напридумывать можно…

– Напридумывать – это да, это как раз ко мне, – улыбнулся Кудряшов.

– Кстати, Виктор, а как это ты с ними не уехал? Со спецназом-то? Они же вас вытащили тогда?

– Команды не было, товарищ подполковник. Меня сюда направили, но не отзывали. Ну, и еще… Не хотелось мне почему-то уезжать…

– Вот-вот. Не хотелось… Чувствовал что-то, похоже. А спасители твои до дома так и не доехали. В общем, так, товарищи майоры, довожу обстановку: на сегодня Москвой установлена блокада города с окрестностями. Все дороги перекрыты, внутренние войска берут под контроль периметр. Они там с запасом площадь перекрывают на всякий случай. По данным, полученным из Москвы, в городе пропало в первом квартале, пока еще отчетность шла, более пятнадцати тысяч жителей. Это только те, по кому были поданы заявления, и по кому статистика в Москву пошла.

– Ну, мы это знали, – кивнул Кудряшов. – Статистику они правили, но рот-то людям не закроешь.

– Потому вас и закрыли от народа, – усмехнулся Клюев. – Связь сотовая по городу отключена. Телевышка обесточена и взята под контроль. Междугородняя связь отключена. Интернет – не смейтесь – тоже отключен. Работает только радио – если не будет команды на установку глушилок. Ну, и если у кого космическая связь – тоже работает. В общем, такая вот у нас теперь фантастика.

Он остановился у окна, потянулся, похрустел суставами, поворочав головой на крепкой жилистой шее.

– Это как, выходит? – поднял голову от карты Сидорчук. – Это у нас теперь тут, типа, Зона, а мы, типа, сталкеры, что ли?

– Ты не понял, Вить, – откликнулся с другой стороны стола Кудряшов. – Мы в этой Зоне не сталкеры. Мы – артефакты.

– Вот – реальное видение обстановки. А мне все говорили – сказочник, сказочник…

Часть 3. Лето

Глава 11

От колхозников мы узнали, что к этому времени в 1995 году в этих местах прошлись уже 2 сильных урагана, которые посносили крыши домов в деревнях, повалили много леса, да и «просто» хорошо попугали местных жителей. А когда речь зашла о «достопримечательностях», то оказалось, что есть ли у них под боком «треугольник», нет ли его – им все равно. Тарелки не докучают, зеленые человечки в дома «на чашечку» не заглядывают, а если и «поллитра» в доме есть – то большего счастья им (жителям) и не надо.

Из интернет-форума о Молебке

Лето – это солнце, блики в воде, лодки с браконьерами прямо под бетонными быками плотины, шашлыки на берегах рек и речушек, пиво в парках большими и не очень компаниями, гастроли столичных театров, цирк, школьные каникулы и веселая, с мая загорелая дочерна мелкотня в застиранных майках и коротких штанах, цветущие сады, окучивание картошки на участках за городом, городской пляж в Левшино и дикий пляж напротив центра, в Курье, туристы, шляющиеся по центру, отпуска…

Это в обычное, в жаркое уральское лето, если без катаклизмов, без песчаных бурь, несущих с юга пыль и без снега в конце июня – и такое тоже бывало. Но наступало лето необычное. Не как всегда. И даже без всяких погодных катаклизмов.

Двое смотрели вниз с балкона третьего этажа старого дома. В старых кварталах, на окраине Гайвы, от реки, домов выше просто не было. Толстые стены из шлакоблоков, от времени как будто посеченные пулями. А может, и правда – пулями…

Один был откровенно стар и сед. Именно о таких говорят – дряхлый. Очень худой, с руками, похожими на сухие корявые палки. При всей его худобе лицо оставалось одутловатым, а кожа на лице покрыта глубокими морщинами. Только глаза его оставались ясными, посверкивая из-под седых бровей. Он слегка покачивался в старом скрипучем кресле-качалке, прикрыв ноги пледом, медленно и со вкусом затягиваясь ароматным сладко пахнущим дымом из длинной трубки.

Второй был гораздо моложе. Мешковатый камуфляж не скрывал выправки. Только лицо, опухшее нездоровой полнотой, да глаза красные и постоянно прищуренные выдавали напряжение последних месяцев работы.

– Ну, Дед? – продолжал он свой долгий разговор. – Ты же у нас аналитик от бога… Мы уже не знаем, на что и думать… Я тебе практически все рассказал. Даже и не знаю, что еще. Спрашивай, что ли.

Старший спокойно смотрел с балкона на широкую реку, до которой, казалось сверху, рукой подать.