На самом деле

– За что пьем, мужики? – с трудом выдавливаю из себя слова.

Вот и губы онемели, как от наркоза у стоматолога – точный признак хорошего опьянения. Хорошего, это значит – сильного.

– Да ты, Длинный, совсем мозги пропил, – говорит кто-то из пьяного сумрака. – Внучка же у тебя.

– Ну, за мою внучку, значит, – поднимаю я стакан.

А в стакане – водка. Вот точно же – водка. А мы, точно помню, вишневую наливку пить начинали. В гараже, после тяжких трудов. После капитанской мебели.

Я оглядываюсь вокруг. Гараж, вроде, есть. Только совсем не тот, не военный. Это частный какой-то, сварной, из листов ржавого железа. Ворота распахнуты, перед ними стоит старая «шоха» с поднятым капотом. Похоже, движок смотрели только что.

Из ворот тянет весенней сыростью.

Я сижу за длинным и узким, всего в две доски, верстаком, который сбоку вдоль стены тянется от угла до угла. На стену напротив наклеены картинки с полуголыми бабами. Какой-то оборванный старый календарь. Стоят по верстаку потрепанные мелкие ящички и коробочки с деталями. Яма темнеет сыростью посередине гаража. Из-под потолка тускло светит сороковаттка, спущенная на проводе в матерчатой обмотке. Пахнет маслом и бензином.

Мужики тянут ко мне стаканы, чокаются. Медленно, как нехотя, как из темноты в кино, проявляются лица. Вот это – Хохол? А ты – Пашка, что ли? А это… Сержант? Вот этот толстый, с пузом на коленях, с красной широкой мордой – наш сержант?

Я смотрю на свои руки, поросшие седоватым волосом. На левой руке не хватает фаланги указательного пальца. Я не помню, почему и когда. Чешется, зараза. Привычно чешу палец о потертые и промасленные штаны. Татуировка на правой – синее солнце встает над горизонтом. Это еще откуда? У меня – татуировки?

– Ты тут совсем очумел со своими мужиками, – кричит неприятным голосом из открытых ворот какая-то растрепанная женщина. – Все мозги уже пропил? Как за внучкой поедешь?

Как я за внучкой поеду? Как? За внучкой?

– Мария! Машенька! – кричат мужики. – Отлично сегодня выглядишь, бабуся! Садись с нами! За внучку, чтобы здоровая она у тебя всегда была!

Она деланно смущается, но видно, что «бабуся» ей нравится. Она, понимаю я, действительно хочет стать бабусей. Бабушкой. Внуков хочет нянчить и тетешкать. Давно уже хочет.

А я что же? Я-то хочу внуков?

Внучка… У меня внучка. Это же что, значит, у меня есть дети, выходит? Взрослые дети? Ну, в крайнем случае, как минимум один деть. Иначе – откуда бы тогда была внучка? Кто же у меня, интересно, сын или дочь? Как же быстро растут дети. А когда была свадьба? Кстати, а моя-то собственная свадьба – была она? Вот с этой вот… Как они говорят – Мария?

– Маш, – медленно выталкивают онемевшие губы. – Ты уж не сердись на старого. На меня теперь ругаться нельзя. Я теперь – дедушка. Не пацан какой, не салабон, в натуре.

– Ну, за деда с бабкой, – поднимается толстый сержант.

– Пля…, – плямкаю я губами. – Сержант, пля… Сколько всего тех банок тогда было?

– Две, а что? – удивляется он. – Я одну всего взял.

Половинка на половинку, серединка на серединку, значит? По-честному, выходит? А кто у меня половину жизни в этой самой банке утопил?

Я молча бью рукой со стаканом в красную сержантскую морду, а потом валюсь на грязный деревянный пол, прижатый мужиками.

– Все уже, все… Спокойно, Длинный. Руку, руку ему держи! Ишь, какой норовистый стал. Резкий какой. А помнишь, в армии-то был он спокойный-спокойный…

Голоса уплывают в темноту.

И все-таки эта вишневая была на спирте!

Синдром хронической усталости

Подвал – не лучшее место для встреч и переговоров. Отсутствие окон и дополнительных входов и выходов. Даже в простой квартире есть окна и есть балкон. А в старых – есть еще черный ход. В некоторых есть возможность подняться или спуститься по аварийной пожарной лестнице. А подвал – он и есть подвал. Никакой помощи тут не дождешься, если что.

– Постой лучше там, капитан! Я точно не знаю, как эта штука передается, так что ты лучше постой там, в уголке, – он не махнул правой рукой, в которой пистолет, а показал левой.

Пистолет, нацеленный точно в живот, даже не сдвинулся с линии прицела. Умелец, стрелок – видно сразу. Некоторые, если их разговорить, раззадорить, начинают обеими руками жестикулировать. тут бы его и брать. Этот же как будто на постоянном взводе. Не шагнешь, не тронешься с места.

– Садись там на стул, капитан. Да не дергай, не дергай. Я его к стене прибил. Специально, чтобы умники не пытались всякие свои специальные приемчики показывать. Ну, чего пришел? Переговорщик, да? Так давай, переговаривай, значит. Убеждай и так далее.

Из сидячего положения не рванешься вверх и в сторону. Или вперед и вниз, в колени. Стоя было бы даже лучше. Но тут не поспоришь. Сам сюда влез, сам теперь и вылезай, как сумеешь. И ждать легкую кавалерию в конце фильма не приходится. Это тебе не кино. Тут жизнь. Или смерть.

– Это у тебя девять миллиметров? – спокойно спросил капитан Воронин. – Надежная машинка. Только патронов в магазине маловато.

На такое некоторые могли бы задрать ствол кверху, показывая удлиненный спецмагазин. А этот даже не шелохнулся.

– Нормально. На тебя хватит. Даже с избытком.

– На меня – да. А потом? Все равно придется сдаваться. А не сдашься, так погибнешь. Не бывает преступлений без наказаний.

– Преступлений? Я, значит, преступник?

Он даже хохотнул. Так, напоказ, просто произнес:

– Ха-ха-ха.

– Какой-то мрачный смех у тебя, сержант.

– И не сержант… Я – в запасе. Давно.

Главное, что разговор пошел. Для переговорщика самым первым является: завязать разговор. Тогда можно понять мотивы. Можно попытаться как-то ослабить натянутые струны, перехватить управление, внушить безнадежность и бессмысленность… Лишь бы говорил. Время играет против него.

– Что, капитан, радуешься, что говорю с тобой? А я ведь не только говорил – я кричал. Писал во все инстанции. И что?

– Так тебя просто обидели? Не ответили?

– Какие обиды? На кого мне обижаться? Где теперь те люди? А на нелюдей обижаться бесполезно. Нелюдей надо отстреливать.

Похоже, какой-то параноидальный психоз. Мания преследования и еще куча всего вдобавок. Так все и бывает: находишь преступника, загоняешь в подвал, ловишь, тащишь в суд… А он – обычный псих. Только лечить.

– Телефон свой достань, капитан.

– Мы же договорились! – возмутился Воронин. – Без оружия и без средств связи. Вот я так и пришел – а у тебя пистолет.

– Да ладно тебе. Я его разбивать не собираюсь. И отнимать не буду. Просто достань и погляди на экран. Чтобы не было у нас с тобой недомолвок.

Ну, да. Взял с собой спецтелефон. Во-первых, чтобы запись постоянная велась, а во-вторых – маячок. Мало ли что. Так хоть место засекут.

Воронин, кряхтя для порядка, нагнулся, задрал штанину, отлепил липучку, вытащил из плоской кобуры маленький коробок. Щелкнул, глянул на экран, еще раз щелкнул. Потыкал в миниатюрные кнопки.