Ксенос и фобос

– Да, какая там, к чертям собачьим, разработка? Ты что? Тут штурм унд дранг нужен, пока не разбежались, как тараканы! Я и сам пойду вместе с твоими!

Спецназовец повернул, наконец, голову, оторвался от бинокля:

– А вот этого нам не надо. Не хватало мне тут еще отцов-командиров в строю…

– Не командиром, ты что! Бойцом! Я могу, я в форме! Не поверишь – даже справка у меня есть, – хмыкнул Кириенко.

– Да знаю я, знаю, что в форме ты… А вот, если что?

– Ну, ты мои основания тоже знаешь, – нахмурился, глядя исподлобья, полковник.

– Что, неужели надеешься еще? Извини, извини…

– Пока живу, сам понимаешь. Вот ты бы сам, если бы так, а? Что бы делал?

– Не знаю… Ладно. Ты командуешь операцией, тебе и карты в руки. Хочешь бойцом – иди бойцом. Только броник натяни обязательно. Иначе не пущу.

– Спасибо.

– Спасибо скажешь, если все получится. Штаб оставляем тут, на горке?

– Да, по плану – тут.

– Резерв?

– Резерв лучше высадить после начала операции прямо у въездных ворот, у проходной. Пусть там постоят, поотвлекают внимание, а заодно и близко им будет, если что.

– И еще троих, говоришь, направо? – прикидывал спецназовец количество бойцов.

– Да можно бы и четверых даже. Если есть у тебя. С приборами ночной видимости, с пулеметом. Пусть делают там страшно, пусть пугают всех, кто попытается выбраться в ту сторону. Главное – не пропустить к бакам с бензином. Постреливать изредка по забору, отгонять.

– Значит, повторим в последний раз: первая группа обезвреживает охрану Вторчермета и прикрывает продвижение второй через ограду завода. Так? Затем они объединяются и широким бреднем прочесывают территорию. А в это время, под шумок на заводе, группа захвата по-над берегом проскальзывает в темноте в самую середочку, во-от сюда, куда ты указал, – палец командира ОМОНа постучал по карте. – Я, значит, на связи, иду с резервом. Ты, я так понял, с группой захвата хочешь. Я ведь правильно все понял?

– Да. Сбор по плану в двадцать ноль-ноль. В двадцать один ноль-ноль начинаем.

– Ну, вроде, все правильно. Поехали тогда к нам на базу.

Серый невидный «уазик» без лишних опознавательных знаков, урча, съехал с кручи по наискось проложенной дороге на трассу и быстро умчал командиров через весь город на базу.

В принципе, этот выезд на местность был чистой проформой. Завод всем известен, все карты и схемы тоже давно изучены, план операции подписан и на нем проставлена нужная печать. Да и мотивы полковника Кириенко были всем хорошо известны.

В городе еще в прошлом году поговаривали сначала на бытовом уровне, а потом и в местных желтых листках, что исчезновения людей, изредка случающиеся, – дело рук неведомых похитителей, охотящихся за человеческими органами с целью их продажи за границу. В каждом городе каждый год пропадают люди. Сотни и тысячи. Иногда они находятся. Иногда их находят. Чаще – нет. Форма заявления о пропаже человека была привычной, и дежурные в отделах милиции не заморачивались особо, принимая такие заявления.

Но после Нового года заявления о пропажах вдруг пошли в местную милицию просто косяками. А тут еще по центральному телевидению как нарочно показали сюжет о подобной банде «похитителей тел» в одном южном городе. И не то чтобы заявления о пропажах людей поступали прямо очень уж часто, но – значительно чаще обычного. Статистика говорила, что-то не то творится в городе.

В общем, аналитики в управлении походили вокруг карты, понавтыкали булавок с красными головками, и оказалось, что заявления в этом году поступали уже практически во все районные отделения милиции, и везде стали глухим «висяком». И по адресам или местам пропажи – тоже равномерно все распределялось. Вся карта города постепенно покрывалась красной болезненной сыпью. И только в верхнем углу карты было небольшое белое пятно. Тут пропаж, вроде бы, не случалось. Во всяком случае, заявлений не было. Или было значительно меньше. И это было странно.

Завод «разрабатывали» бы еще долго, обложив его техникой, собирая информацию, внедряя агентов, но как раз внезапно пропала дочь начальника аналитического отдела управления. Очень странно пропала – буквально с порога собственной квартиры. То есть, без всяких преувеличений – с порога. Им были нажаты все кнопки и рычаги, сказаны все слова, подтянуты дружеские отношения и деловые связи, и на базу спецназа полковник Кириенко приехал с нужным ему документом.

Бойцы на базе отдыхали. Только караулы у ворот и по углам ограждения следили за окружающим простором. Раньше тут был ведомственный санаторий для легочников, но потом он был закрыт из-за недостатка финансирования, чуть не развалилось все, а в девяносто пятом всю его территорию отдали местному СОБРу. Теперь здесь «жил» спецназ.

По плану реформирования армии, который был принят еще в конце пятидесятых, огромная неповоротливая мощная машина, предназначенная для отпора агрессору и захвата территорий, постепенно заменялась небольшими мобильными, вооруженными новейшим оружием и укомплектованными лучшими бойцами, группы специального назначения, располагавшиеся во всех областных центрах. Остальная армия, сократившаяся более чем втрое, стала как бы огромной школой, через которую пропускали ребят-срочников, отсеивая тех, кто оставался в войсках на сверхсрочную, а то и на всю жизнь.

За годы и годы медленной реформы (а чем больше аппарат, тем труднее его модернизировать) спецназ уже показал свои качества. Прибалтика, Молдавия, Средняя Азия, Кавказ – везде они были первыми, и возникавшие очаги напряженности гасились малой кровью. Вернее, так: гасились кровью – но малой.

Полковник Кириенко лежал на койке, распустив ремни амуниции и скинув обувь. Он не спал, хотя поспать было необходимо. Он не спал по-настоящему уже две недели, с того момента, как дочь не вернулась со свидания. Вернее, она дошла до дома, и он даже слышал ее голос на лестнице. А вот до своих дверей Ирина так и не дошла. Или ему все это показалось? И голос ее, и слова, что уже идет?

«Эх, Ирина!» – он помотал головой по жесткой быстро нагревшейся подушке. Единственный ребенок. Любимая дочка, которой многое прощалось. Настолько многое… Ну, почему он тогда не вышел к ней? Почему не затащил силком? Мало ли что там могло быть. Не зря же пришлось уже один раз оформлять академический отпуск по состоянию здоровья, когда он дочку сам, силком, увез в закрытый наркологический санаторий. Ох, и кричала она тогда на него. Ох, и ненавидела. Но потом, вроде, опять успокоилась…

Кириенко после ее внезапной пропажи пустил в ход все свои связи, он поднял на ноги всю агентуру, он до сих пор надеялся, что она где-то близко, что она еще жива. Потому что время, вот оно, потому что все надо делать быстро. И плевать ему было, что никого из пропавших, из тех, кто по заявлениям, пока не нашли. Он искал не всех – свою единственную дочь.

Ревун прозвучал как всегда неожиданно.

По коридорам топали тяжелыми ботинками спецназовцы, забегали в оружейку, получали оружие и патроны, тут же заряжали, пробегали дальше. Через полчаса в большом туристическом автобусе с затемненными окнами спецназ получал задание:

– Внимание! Объект – Кислотный завод. Входим через Вторчермет. Группа первая – Иванов.

– Я!

– Все твои с тобой. Задача: обезвредить охрану Вторчермета, прикрыть проход второй группы на территорию завода. После того, как они переберутся через ограду, присоединиться к ним. Позывной – Альфа.

– Есть!

– Группа два – Кузькин.

– Я!

– И его мать…, – отчетливо прозвучало сзади под общий хохот.

– Мужики, ну вы уже достали, ей-богу. На задание идем, не на учебу, мать вашу! – обернулся обиженно Кузькин, и все опять покатились с хохоту.

Командир сделал паузу, приподнял ладонь, успокаивая бойцов.

– Тишина. Дело серьезное, мужики, не учеба – честно говорю.

– Наконец-то. А то разжирели тут уже…

– Кто сказал – разжирели? Лежнев? После выполнения задания – два наряда вне очереди.

– Есть два наряда!

– И спарринг.

– За что, товарищ майор?

– За «за что», боец.

– Есть, спарринг.