– Прими душ! – попросила она. – Я так соскучилась по ласковым словам! В гробу ужасно одиноко, и лежать неудобно!
Лукич скинул одежду и отстегнул протез. На одной ноге он запрыгал в ванную. Упругие струи воды приятно пощипывали тело, возвращали бодрость. Председатель общества инвалидов намылился и собрался ополоснуться, но не тут-то было! Душевая лейка выскользнула из рук, удавкой сдавив его горло. Лукич сопротивлялся, но силенок не хватало. В пылу борьбы он видел, как вошла жена. Начес на ее голове съехал набок, из-под слипшихся ресниц смотрели мертвые глаза. Вздувшееся, безобразное тело покрывали струпья. Елизавета Ивановна протянула к Лукичу руки с отросшими грязными ногтями.
– Мойся скорее, я жду тебя!
III
Озерная гладь нежилась под навесью тумана; свежий ветерок колыхал ковер из травы. Незаметно горизонт покраснел и выплюнул огненный диск. Косыми лучами тот растопил предрассветные сумерки. Следователь Лаврентьев глядел на застывший поплавок. «От чего оттолкнуться, за какую ниточку потянуть, чтобы распутать два странных убийства в одной квартире? Опрошены соседи, сняты отпечатки пальцев и проверены владельцы телефонов, которым убиенные звонили – никаких зацепок! Надо бы еще разок туда сходить, все досконально осмотреть. Не может быть, чтобы не осталось никаких улик!» Поплавок скрылся под водой. Лаврентьев дернул удилище, бросил в садок маленького окунька и смотал удочки.
Дома следователь переоделся и долго рылся в письменном столе. «Хорошо, ключ от злосчастной квартиры не оставил в сейфе, а то пришлось бы тащиться в прокуратуру, объяснять, что тебе там понадобилось», – он запер дверь и отправился на место запутанного преступления.
Осиротевшее жилище встретило следователя скрипом половиц. Слой пыли на журнальном столике уверял, что в квартире давно не прибирали. Лаврентьев рыскал, как пес, искал ниточку, за которую можно было бы потянуть и распутать таинственный клубок. Он обшарил все углы, но ничего интересного не обнаружил. Портрет покойной Елизаветы Ивановны внимательно наблюдал за его действиями. Напоследок следователь решил осмотреть санузел.
Чугунная ванна с пожелтевшей, местами отколовшейся эмалью выглядела нищенски по сравнению с новым блестящим смесителем. Некстати моргнула и погасла лампочка. Лаврентьев чиркнул спичкой. Та угрожающе зашипела и вспыхнула. На дне ванны петлей свернулся душевой шланг. Следователь наклонился и взял его.
– Д-у-ушно… Открой кран! – жалобно булькнула лейка.
Лаврентьев с ужасом отшвырнул ее от себя и рванул из квартиры. Прыгая через ступеньки, он выскочил во двор.
Старенький врач направил в глаза следователя луч фонарика и сокрушенно покачал головой.
– Сделайте ему укольчик! Никогда не думал, что в милиции сумасшедшие работают, – обратился он к медсестре.
Крепко спутанный по рукам и ногам Лаврентьев извивался на кушетке. Как заезженная пластинка, он повторял:
– Душно, откройте кран! Душно…
IV
Сантехник Криворучко сидел на скамеечке около родного ЖЭУ и вдыхал аромат давно нестиранных носков. К счастью, собственные запахи не вызывают такого отвращения, как чужие, иначе бы слесарь задохнулся. Тупо глядя на сандалеты, Криворучко мечтал раздобыть немного денег и подлечиться.
– Василич, заканчивай посиделки! – Марья Ильинична, начальник ЖЭУ, обмахивала себя газетой. – Вот ключи от жилища твоей бывшей пассии. Сходи, посмотри, что там? Соседей затопило, жалуются!
Криворучко схватился за голову. Опасаясь, что она расколется, он нехотя поднялся. Перед глазами кружились черные хлопья. Они расплывались, исчезали и появлялись снова.
– Опять с бодуна? Ну-ка, дыхни! – Марья Ильинична шумно втянула воздух угреватыми ноздрями.
Ядреный запах носков пропитал воздух и заглушал все остальные. Женщина непонимающе посмотрела на слесаря.
– Ты что пил?
– А-а-а!!! – обреченно махнул рукой Криворучко.
Сумка с инструментами повисла на плече, сантехник протянул трясущуюся руку.
– Давай ключи от квартиры, где трупы лежат!
– Осторожнее будь, шутник! Люди болтают: маньяк орудует! Не хватало еще на твои похороны деньги собирать. У меня кредит не погашен, каждая копейка на счету! – Марья Ильинична перекрестила удаляющегося сантехника.
Криворучко в задумчивости остановился перед хорошо знакомой квартирой и вставил ключ в замочную скважину. «Будь ты неладна!» – чертыхнулся он, обращаясь неизвестно к кому.
Дверь без скрипа отворилась и пригласила слесаря войти в темную прихожую. Криворучко включил свет в ванной. Кафельный пол заливала вода. Мочить ноги желания не было, слесарь разулся и стянул носки. Микроскопический свищ на трубе фонтанировал еле заметным веером. Криворучко уже хотел удалиться за сварщиком, как его внимание привлек смеситель, небрежно свисавший с ванны. «Вот она, панацея от похмелья!» – сантехник вытащил гаечный ключ и с потрясающей скоростью отвернул приглянувшуюся штуковину. Осталось на ее место прикрутить старенький смеситель, завалявшийся в каморке, а этот обменять на водку.
Криворучко шел и рассматривал неожиданную добычу. В приподнятом настроении он запихал указательный палец в отверстие крана и тут же пожалел – палец засосало с дьявольской силой. Слесарь остановился и попытался освободиться от капкана. Душевая лейка стала возмущенно шипеть. Намотанный на руку шланг сдавил запястье, да так сильно, что Криворучко вскрикнул.
– Товарищи, караул! Рабочему человеку конечности ломают!
Вокруг собралась толпа зевак.
– Белая горячка! – старичок с лицом алкоголика поправил на голове панаму и поспешил к телефонной будке.
Участь Криворучко выглядела уныло и он побежал. Гигантские прыжки удаляли его от смеющихся горожан. Пробегая мимо канавы с омерзительными испарениями, он почувствовал, что шланг ослаб. Палец с глухим хлопком выскочил из отверстия. Криворучко с ненавистью швырнул смеситель в жижу.
– Живой? – Марья Ильинична грызла семечки, поглядывая на слесаря. – Ничего потустороннего не наблюдал?
Криворучко хотел рассказать о нападении смесителя, но промолчал: не дай боже, припишут кражу и сумасбродство.
– Живой, матушка пресвятая богородица! Фу ты черт! У тебя опохмелиться нечем? Дурно мне!
– Совсем спиваешься! – фыркнула Марья Ильинична, одернула прилипшее к потным ляжкам платье. – Айда, подлечу!
На этом можно было бы поставить точку, если бы не дальнейшие, полные трагизма события, произошедшие с Лаврентьевым. Продержав в психиатрическом диспансере почти год, его отпустили. Бывший следователь быстро подыскал занятие по душе. Сутки напролет он слонялся по городу, высматривал одинокую женщину и бочком приближался к ней.
– Душно мне! – таинственно говорил Лаврентьев, указывая глазами куда-то ниже пояса. – Открой кран!
Удовлетворенный видом растерявшейся дамы, он был счастлив в своем безумии. Однажды Лаврентьев подкрался к довольно полной гражданке и узнал в ней усопшую Лейку, чей портрет видел в странной квартире. Ужас овладел бывшим следователем. Лаврентьев сдавил голову руками и бросился наутек. Он не соображал, куда несут его ноги. Шаткий мостик, по которому сумасшедший бежал, раскачался. Лаврентьев не удержал равновесия. Перила с треском сломались и опрокинули его в зловонную жижу. Предвкушая забаву, та радостно хлюпнула.
Несчастный звал на помощь, однако поблизости никого не оказалось. Чем активнее он барахтался, тем быстрее кончались силы. Быть может, Лаврентьев бы и спасся, но нечто холодное и гибкое обвило его шею. В ушах зазвенело, язык распух и не помещался во рту. Лаврентьев прекратил сопротивление. Его нашли случайно, очищая сточную канаву. Шею разложившегося трупа обматывал никелированный шланг смесителя. Уголовное дело по факту убийства закрыли, списав все на суицид.
Работник прокуратуры вытащил из сейфа смертоносную улику, та торжественно сверкнула в лучах электрической лампы.
– Почти новый, послужит еще! Мой-то давно менять пора!
Смеситель перекочевал в его портфель.
Клиника
I
Сергей Геннадьевич Басаргин, мужчина глянцевой наружности, в коллективе театра имел неплохую репутацию. Не сказать, чтобы он был ангел: как всякий порядочный россиянин, Басаргин любил залить за воротник. Но пил не очень часто, игнорируя мелкие поводы и выходные дни. Зато, когда вожжа попадала под хвост, он срывался в крутое пике и мог гульнуть недели две. Впрочем, это нисколько не отражалось на его положении. Как-то после запоя он решил вступить в партию. Басаргин заперся в гримерной, заполнил анкету, а потом ее перечитал.
«Батюшка мой родился в семье известного государственного деятеля. Детство и юность провел в Англии, где дед исполнял обязанности российского посла. Возвратившись на родину, поступил в чине поручика на службу в гвардию. По собственному желанию перевелся на Кавказ для боевых действий против горцев. Вскоре отличился при штурме и был награжден. Участвовал в боях на реке Алазани.
Матушка родилась в 1830 году, но рано лишилась родителей и воспитывалась дядей. Она получила блестящее образование, включавшее не только языки, изящную словесность, музыку и танцы, но и основательное знакомство с историей, географией, литературой. Больше всего мама обожала заниматься математикой. Кроме того, интересовалась политикой, философией, экономикой… – Господи, что за околесицу я написал? Какие государственные деятели, дворяне?! В своем ли я уме?» – Басаргин поднялся, желая утолить жажду. Мельком глянул на календарь и пришел в замешательство – на нем витиеватыми цифрами значился 1899 год!
Из-за окон доносились несвойственные современному городу звуки. Сергей Геннадьевич одернул штору. По улице разъезжали конные экипажи. Внешним видом поражал народ: мужчины – в костюмах английского покроя, женщины – в платьях с завышенной талией… Шляпки, рафинированная элегантность серебряного века. «Кино, наверное, снимают историческое. Декорации – на загляденье!» – восхитился Басаргин и поспешил на театральное крыльцо. Вдоль украшенного скульптурной группой театрального фасада крутились торговцы-разносчики с лотками.
– «Вестник Европы», покупайте «Вестник Европы»! – зазывал прохожих мальчишка с сумкой наперевес.