Роман с фамилией

– Да он ни разу не заговорил со мной после того, как стал моим хозяином! Зачем ему я вдруг понадоблюсь, тем более в походе?

Талл окинул меня снисходительным взглядом:

– Да потому, что цель этого похода – твоя Парфия…

5

В ночь после разговора с Таллом я не мог уснуть до рассвета. Известие о скором походе Августа против узурпатора Фраата не давало мне покоя.

Если боги будут благосклонны, думал я, то скоро отправлюсь на родину, а узурпатор Фраат понесёт заслуженное наказание…

Правда, Фраату и так в последнее время пришлось несладко: несколько лет назад его сверг новый узурпатор – Тиридат II, тот самый, что сумел победить Марка Антония во время парфянского похода. Тиридат сразу же попытался установить добрые отношения с Августом и даже отчеканил собственную монету, где под его профилем демонстративно значилось: «Друг римлян». Но римляне заключать с ним союз не спешили. Это приободрило Фраата. Он собрал остатки войска и, заручившись поддержкой саков, вступил с Тиридатом в войну за возвращение трона. В открытом сражении Тиридат потерпел поражение и бежал, но при этом сумел похитить у Фраата сына – Фраата-младшего и теперь снова торговался с Римом, моля о помощи в борьбе с Фраатом, а в обмен обещал передать Фраата-младшего в руки Августа.

Во мне не было ни толики сочувствия к узурпатору Фраату, и желание отомстить ему ничуть не притупилось, но я искренне жалел малолетнего царевича, ставшего разменной монетой во взрослых играх. Судьба его чем-то напоминала мою собственную…

Я переживал, как встретит меня родина, сама память о которой за прошедшее время стала призрачной, как мираж в сирийской пустыне…

Суровой реальностью представлялась мне грядущая битва римлян с парфянами. Даже сражаясь под стягами Фраата, парфяне всё же мои соотечественники, и над ними на древке всё ещё герб моей родины – золотой орёл с расправленными крыльями, держащий в клюве поверженную змею…

Пресмыкающейся тварью ощущал я себя этой ночью, не представляя, как вынести новое испытание – взирать на сражение с вражеской стороны, не в силах помочь своим землякам…

Эти мысли, перехлёстывая одна другую, не давали покоя, заставляли, ворочаясь на жестком ложе, снова и снова возвращаться к давно прошедшим событиям и, может быть, впервые за долгие годы пытаться предугадать будущее.

Когда же при брезжущем утреннем свете бог сна Гипнос всё-таки овладел мной, приснился мне отец – фратарак Сасан.

Подобно самому Морфею – сыну Гипноса, отец предстал в чёрном кафтане с рассеянными по нему золотистыми звёздами, в руках он держал кубок с маковым соком, из которого дал мне отхлебнуть пьянящей жидкости. Он взял меня за руку и повёл через ворота из слоновой кости к сияющей льдом горной вершине. Я догадался, что там, наверху, среди вечных льдов, дворец бога-отца Ахурамазды, где он обитает со своей женой и матерью всего сущего – богиней-девственницей Анахитой и богом-сыном Митрой, особенно почитаемым у нас в Парфии.

Мы шли по равнине, похожей на ту, по которой скакали когда-то с отцом на наших такал-теке. Но скоро дорога сделалась круче, каменистее, а камни под нашими ногами – острее и неустойчивей. Отец вдруг отпустил мою руку и быстро пошёл вперёд. Он шагал так широко и стремительно, что, как ни старался я поспевать за ним, стал всё больше отставать. Между тем широкая горная дорога превратилась в узкую тропу, а после вовсе пропала среди нагромождения огромных валунов. Отец двигался, уже почти не касаясь их ногами, перелетая с валуна на валун. Наконец путь нам преградила отвесная скала, вершину которой окутывали густые свинцовые облака. Отец стал карабкаться наверх по её гладкой поверхности, извиваясь всем телом, юрко, словно ящерица. Я понял, что не смогу забраться вслед за ним, и закричал: «Отец, дай мне руку!» Он обернулся и, отрицательно покачав головой, продолжил подъём. «Не оставляй меня здесь, отец!» – умолял я, но он больше не оборачивался и скрылся в облачной хмари…

Я проснулся с дурными предчувствиями. Сон всё не выходил у меня из головы: «Почему отец не дал мне руку? Почему оставил одного?»

Около полудня пришёл раб с приказом от Тиберия немедленно собираться в путь. Прогноз опытного царедворца Талла оказался верным – моему юному господину потребовался знаток языков, и он наконец вспомнил обо мне.

Мы отправлялись на Восток. Проныра Талл оказался не прав только в одном – целью похода Августа была не столица Парфии – Ктесифон, а далёкие армянские провинции. Они уже много лет принадлежали Фраату и управлялись его ставленниками. Именно в эти провинции Август и повёл свои легионы.

…Путь навстречу Солнцу показался мне куда короче, чем тот, по которому меня, пленённого, везли в Рим. Может быть, потому, что теперь я не был закованным в цепи и находился не в тёмном, пахнущем крысами и нечистотами трюме галеры, а ехал на двуколке в обозе растянувшегося на многие лиги римского войска.

Я мог видеть всё, что меня окружает, и это вызвало во мне смешанные чувства: восхищения и осознания подлинного величия и могущества государства моих врагов.

Все дороги ведут в Рим. Но сеть дорог не только вела в Вечный город, но и расходилась от него по всей Италии и далеко за её пределы – по завоёванным провинциям. Римские дороги строились добротно, со знанием дела: покатые, вымощенные круглым, крупным булыжником, они имели парапеты и канавы для стоков дождевой воды. Вдоль обочин высились милевые вехи – цилиндрические каменные столбы чуть выше человеческого роста с выбитыми на них именами строителей и расстоянием до ближайшего города. По мере удаления от столицы дороги хотя и становились уже, но даже самая заурядная из них имела ширину не менее двенадцати-пятнадцати локтей, что позволяло свободно и, главное, быстро двигаться по ней римским когортам, всадникам и военным колесницам.

Арочные мосты и тоннели, пробитые в скалах, многоступенчатые акведуки по обеим сторонам, постоялые дворы, кузницы, конюшни для смены лошадей… Всё это действовало безотказно, как единый механизм: пылали горны, звучали удары молотов о наковальни, дымили харчевни, ржали лошади, обгоняя войско, скакали гонцы…

Поневоле приходили в голову сравнения: в Парфии и в Сирии таких качественных дорог видеть мне не доводилось… И ещё одно странное чувство гнездилось во мне. Я всё чаще ловил себя на мысли, что уже не воспринимаю увиденное как нечто инородное, враждебное. Наверное, я уже стал частью Рима, хотя до сих пор не решался в этом себе признаться…

Легионы Августа скорым, походным шагом прошли на север Италии, передвигаясь сначала по Фламиевой дороге, где свернули на восток, на дорогу, которую, если верить надписи на милевом столбе, полтора века назад построил проконсул Гай Эгнатий.

Эгнатиева дорога предназначалась для связи с восточными провинциями и вела через Илирик, Македонию, Фракию до города Византия, что стоит у проливов, соединяющих Понт Эвксинский с Эгейским морем.

Трудно описать горные красоты, окружавшие нас в пути. Снежные вершины, чистые горные реки и водопады, долины, поросшие зелёным кустарником и масленичными деревьями…

И всё-таки не эти красоты врезались мне в память.

Во время перехода через Македонию случились два события, наполненные скорее мистическим, нежели реальным содержанием.

В Илирии, близ Патавия, Тиберий, взяв меня с собой как знатока греческого, посетил оракул Гериона и приказал тамошним жрецам вынуть для него жребий. По жребию Тиберию выпало бросить в источник Апон золотые игральные кости, число очков которых будет говорить о будущей судьбе Тиберия. Кости показали наибольшее число из возможных. Оракул объявил, а я перевёл его слова, что Тиберия ждёт блестящее будущее и верховная власть в Риме.

Ещё одно предзнаменование случилось близ Филипп – на алтарях, поставленных когда-то победоносным Цезарем, неожиданно вспыхнуло пламя именно в тот момент, когда мы с Тиберием проезжали мимо. И это тоже было расценено как свидетельство скорого возвышения Тиберия.

Конечно, обо всём этом немедленно донесли Августу. Он, по словам Талла, возглавлявшего походную канцелярию, не сумел скрыть своё раздражение и недовольство, посчитав все подобные прогнозы злостным потворством неуёмным властным амбициям пасынка.

На ближайшей стоянке, поздней ночью, когда шум в лагере уже стих, меня вызвали в палатку Тиберия.

У входа стояли хорошо знакомые мне легионеры из личной охраны принцепса. Это свидетельствовало о том, что и Август находится здесь.

Я откинул полог и вошел.

Август и Тиберий сидели на низких походных креслах у такого же низкого стола, уставленного дорожной снедью.

В ответ на моё приветствие Август поставил на стол кубок с вином и устремил на меня проницательный взор.

– Что ты слышал о Спасителе человечества, учитель? – назвал меня так, будто я продолжаю учить его детей.

Я перевёл взгляд на Тиберия, словно он мог подсказать мне верный ответ. Тиберий сидел со свойственным ему мрачным выражением, мерно жевал кусок мяса. Он даже не взглянул на меня.

Август терпеливо ждал.

– Цезарь, ещё за полвека до падения Трои эритрейская сивилла Самия предсказала появление Спасителя… – нашёл я нужные слова. – Она утверждала, что это будет сын бога, рождённый земной женщиной-девственницей…

Август едва заметно улыбнулся:

– Ты же учёный человек. Ответь, когда придёт этот Спаситель?

Я смутился:

– Я – обычный смертный. Что могу сказать тебе о воле богов, богоподобный Цезарь? Я не оракул и не пифия. Даже мудрый Сократ не ответил бы на твой вопрос. Мне же дано знать только то, что я знаю, а посему остаётся смиренно наблюдать за тем, как исполняются пророчества и воля богов…

– Значит, ты не думаешь, что Тиберий – предсказанный Спаситель человечества? – вдруг вонзил в меня острый, как стилет, вопрос Август.

Я оцепенел, боясь проронить хоть слово, ценой которому могла быть моя жизнь.

– Тиберий – мой господин. Это всё, что мне положено знать, – промямлил я.

Август сухо рассмеялся:

– Credo, quia absurdum est – верю, потому что нелепо… Мне нравится твоя преданность… – сказал он. – Что ж, если промысел богов тебе не по зубам, учитель, тогда поговорим о земном. Например, о твоём царе Фраате…

– Он не мой царь… – Я тут же прикусил язык – перебивать Цезаря мог только тот, кто не дорожил своей жизнью.