«Ты для меня одна на всей земле…»
Ты для меня одна на всей земле,
Всегда твой голос мною узнаваем,
И облик дышит ранним нежным маем,
Весной, хоть ты родилась в феврале.
Друг друга мы с тобой не потеряем,
Броди где хочешь, смейся, не спеши,
Дыши всей грудью и пиши, пиши,
Записывай движения души,
Тебе открыто то, что мы не знаем.
Люблю смотреть, как ты погружена
В неведомую зону откровенья,
Вовнутрь обращены и слух, и зренье,
Душа сокрыта и обнажена.
И чудится: ещё одно мгновенье —
Постигнет что-то тайное она.
«Из одного стручка горошины…»
Из одного стручка горошины
случайно встретились, и вдруг
средь суеты и быта крошева,
привычных дел, друзей, подруг
пронзил их жар от обретения
и страх внезапный, что опять
среди судеб переплетения
друг друга можно потерять,
а следом тайна узнавания,
и недоверья, и стыда,
и оглушённость понимания,
что эта встреча навсегда.
«Если ты три раза „нет“…»
Если ты три раза «нет»
мне сказала,
надо покупать билет
и с вокзала —
прочь, куда даже глаза
не смотрели,
в глушь забиться, в замять, за
снег, метели.
Но пусть даже трижды «нет»
просвистело,
а к утру едва «привет»
шелестело,
значит, тьфу и ерунда,
между прочим,
что послышалось тогда,
поздней ночью.
«Звонок – 760-86-21…»
Звонок – 760-86-21,
А я в постели сегодня один,
Сегодня я сам себе господин,
И нет семисот шестидесяти
И восьмидесяти шести,
И даже ещё одного рядом не наскрести,
Нет рядом ни одного, а точнее одной,
Сегодня у меня выдался выходной,
И я буду лежать, пока не устанет спина,
Пока не померкнет свет из моего окна,
Пока не вернётся домой та единственная одна,
Без которой лишь пустота, ни бессонницы и ни сна,
Но голос из трубки: «Встань, посмотри рюкзак».
– А что в рюкзаке не так, так его и растак?
– Да нет, – смеётся, – всё так, просто пора вставать,
Наша кровать для двоих, не для одного кровать,
Дождь за окном идёт, и ты вставай и иди,
Всё ещё впереди, всё ещё впереди.
«Дорогая, мы с тобою…»
Дорогая, мы с тобою
вместе здесь уж десять лет,
И стихи здесь рой за роем,
Врассыпную или строем
Вылупляются на свет.
Помню, ты мне говорила:
«Здесь лишь воздухом дышу,
Всё, что дорого и мило,
Всё, что в жизни натворила,
Здесь писала и пишу».
Я смеялся, я не верил,
Сдерживался, сколько мог,
Но и мне открылись двери,
Щёлкой приоткрылись двери
В мир, где жизнью правит слог.
Дорогая, вот за это,
То, что ты в моей судьбе
Переделкинское лето,
Что тобою жизнь согрета,
Что не всё ещё пропето,
Что явилась, как Одетта,
Радостью, любовью, светом
И женой при всём при этом —
Благодарен я тебе.